– По скольку?
– Человека по три-четыре, – сбавил я на ходу. – Вы же не будете возражать, чтобы дети немного побегали? Или покатались на велосипеде?
– Я, конечно, не буду…
– А я буду! – сорвалась вдруг Еремкина. Она уже больше не хотела поддакивать мужу. – Где это видано, чтобы в коммунальной квартире…
– Нигде не видано, – перебил я ее. – Но у нас новый город, и пока не построят специальных помещений… Впрочем, если не хотите, чтоб в коридоре катались, тогда мы можем организовать детскую комнату с более строгим режимом. Для начинающих нарушителей…
Еремкин усадил свою жену обратно на табурет и спокойно произнес:
– Мы все должны считаться с юношеским, я бы даже сказал – с детским возрастом нашего города. Но, именно заботясь о детях, этих ровесниках нашего города, я не смогу допустить… Да о чем разговор! Ведь не вы же решаете все окончательно? Есть, должно быть, и взрослые люди?
– Есть, – ответил я. – Мы можем проводить вас к начальнику штаба дружины.
– Идемте! – решительно сказал Еремкин. И прямо в пижаме шагнул к двери.
Но я остановил его, потому что еще не успел предупредить обо всем нашего Феликса:
– Нет, лучше пойдем с вами в другой раз. А сейчас мы осмотрим освобождающуюся жилплощадь…
– Пожалуйста, товарищи! – гостеприимно воскликнула твоя мама, будто видела нас с Белкой первый раз в жизни. И распахнула дверь.
Когда мы вышли на улицу, я снял с рукава твою красную повязку и сказал Белке:
– Возьми. Больше она не пригодится.
– Нет, Коля, ты можешь ее пока оставить у себя, – застенчивым и как бы не своим голосом ответила Белка. – Пожалуйста… Оставь ее.
Но я отдал повязку: ведь Феликс не доверял ее мне.
О том, что будет дальше, я тоже подробно тебе напишу.
Сейчас очень поздно. Я решил написать тебе обо всем сразу, за один вечер, потому что сегодня произошло очень много важного. Сижу за столом и пишу…
И никаких уроков на завтра не приготовил. Но это ничего: уроки задают каждый день, а такое важное задание я выполняю первый и, может быть, последний раз в жизни.
Елена Станиславовна сказала, что в коллективе каждый должен считаться с другими, а я не гашу свет и, стало быть, не считаюсь с Нелькой, которой давно уже пора спать.
Кончаю писать.
Коля
Здравствуй, Оля!
Ты что-то перепутала: написала мой адрес, а в конверт вложила чужое письмо. Но я это не сразу заметил: сперва прочитал, а потом уж понял, что оно не мне. Так получилось.
В нем ты пишешь Феликсу, что накануне отъезда вы о чем-то поспорили. И что я должен помочь тебе выиграть этот спор. Но как же я могу помочь, если не знаю, о чем вы там поспорили.
А в конце ты упоминаешь о каком-то Тимофее, с которым «все сложно». Ты пишешь, что очень любишь его… Я долго думал, кто такой Тимофей. У нас в школе я не знаю ни одного мальчишки с таким именем. Оно очень простое, но почему-то редко встречается.
Я в чужие секреты лезть не хочу. Но просто интересно: о чем вы поспорили? И кто такой Тимофей, с которым «все сложно» и которого ты очень любишь?
Письмо я отдал Феликсу.
Он сказал, чтобы мы с Еремкиными завтра пришли к нему в штаб дружинников. Вот будет история!
А кто такой Тимофей?…
Коля
С нетерпением жду, Коля, твоего следующего письма. Все время мне кажется, что в почтовый ящик что-то опускают – и я выскакиваю на лестницу. Как дальше с Еремкиными? Вернее сказать, с Анной Ильиничной? Это ведь самое важное.
Прости, что послала тебе не то… К твоему адресу я уже привыкла, а Феликсу пишу в первый раз.
О чем мы поспорили с Феликсом, пока рассказать не могу. И о Тимофее тоже.
Не обижайся, Коля. Со временем, может быть, все узнаешь.
Оля
Здравствуй, Оля!
Сегодня, когда мы четверо – Еремкины и я с Белкой – пришли в городской штаб дружинников, наш Феликс был уже там. Мы вошли, а он с очень строгим и деловым видом продолжал писать. Только мельком взглянул на нас и сказал: «Подождите минутку…» Я прекрасно понимал, что Феликс мог бы и сразу начать разговор, но нужно было, как он объяснил мне потом в школе, произвести психологическую атаку.
На стенах висели плакаты: «Хулиган – наш общий враг. Борись с ним!» и «Не пустим в наш новый город старые пережитки!». Эти призывы тоже произвели на Еремкиных очень сильное впечатление. И когда Феликс коротко, не отрываясь от бумаги, предложил им: «Садитесь, пожалуйста!», они еле слышно ответили: «Нет, ничего… Мы постоим!»
А потом еще зазвонил телефон, и Феликс стал говорить в трубку: «Задержанных доставляйте прямо в штаб. Пора навести там порядок!» И хоть Еремкиных никто в штаб не доставлял, но им, наверно, стало казаться, что и они тоже не сами пришли к Феликсу, а что мы их «доставили».
Еремкины раньше никогда не видели Феликса и поэтому все время разглядывали его пустой рукав и молча удивлялись, как он быстро пишет левой рукой.
– В борьбе с хулиганами пострадал? – шепотом спросил меня Еремкин.
– Миной оторвало! – ответил я.
Еремкин вздрогнул и передал это на ухо своей жене. И хоть беседа еще даже не началась, они оба, как мне показалось, под напором нашей психологической атаки уже полегоньку начали отступать. Лица у них были покорные, робкие…
А ведь когда мы выходили из дома, Еремкин сказал своей жене: «Сейчас мы наведем в этом деле порядок!» Достал из кармана какой-то значок и прикрутил его к пиджаку. Я не мог разобрать, что на значке изображено и написано. Спросил у Белки:
– Это что у него?
– Значок, – ответила она.
– Сам вижу. А за что такие выдают?
– Их не выдают, а в газетном киоске покупают. Там сколько угодно таких. Мой братишка значки собирает…
В штабе Еремкин все время нервно теребил этот значок, словно хотел, чтобы Феликс обратил на него внимание. Но Феликс был не похож на себя. Ведь он всегда бывает таким внимательным, вежливым, а тут положил трубку и, даже не глядя на Еремкиных, спросил:
– По какому вопросу?
– По сугубо общественному! – ответил Еремкин.
– А точнее?
– Хотим вовремя подать вам сигнал!
– О чем?
– О том, что для детей, нуждающихся в присмотре общественности, наша квартира никак не подходит. Просто жаль малышей! Все-таки они наше будущее…
– Почему же их надо жалеть? – удивился Феликс. – Я думаю, внесено разумное предложение. Городские организации вполне могут его поддержать! Нарушителей мы к вам направлять не будем, но невинные дети дошкольного возраста… Что вы можете иметь против них?
– Видите ли, я уже объяснял… – снова начал Еремкин, теребя свой значок, купленный в газетном киоске. – Я уже объяснял, что детям там будет очень неудобно: входить прямо с улицы, через балкон…
– Ну что вы! – успокоил его Феликс. – Дети так любят все необычное. Они так любят перелезать через заборы, через перила, балконы. Мы, воспитатели, это прекрасно знаем. Вот давайте спросим у Коли. Тебе бы понравилось входить в комнату через балкон?
– Еще бы! Я бы и домой через балкон залезал, если бы не жил на четвертом этаже!
– Вот видите. Так что не волнуйтесь, пожалуйста.
– А места общественного пользования? – все испуганнее возражал Еремкин. – Как с ними быть? Ведь они не приспособлены…
– Дети будут ходить по очереди, по одному. Мы за этим проследим.
– Я понимаю всю важность непрестанного контроля над детьми, остающимися без родительского надзора! – произнес Еремкин.
– Вот видите, как хорошо! – согласился наш Феликс. – Кажется, мы приходим к общему соглашению.
– Я понимаю, что мы, жители нового города, должны учитывать все сложности первого периода…
Я вспомнил твои, Оля, слова о том, что Еремкины очень любят произносить красивые фразы. Он хочет, чтобы его считали передовым и сознательным.
– Но я еще не высказал своего главного аргумента против детской комнаты, воспитательное значение которой мне абсолютно ясно…
– Какой же это аргумент? – заинтересовался Феликс.
– Видите ли, – вполголоса, будто собираясь доверить тайну, начал Еремкин, – никому из вас, к сожалению, не известно, что эти две комнаты предназначались для одной семьи из нашего дома, которая живет в очень тяжелых условиях. Там трое детей!
– Да-а… – задумался Феликс. – Этого мы не знали. Но в то же время: там трое детей, а тут будут обеспечены постоянным вниманием десятки!
– Сколько… вы сказали? – впервые за всю беседу подала голос Еремкина.
Но муж ее уже собрался с силами и не пошел, а прямо-таки кинулся в бой за справедливость:
– Там, на пятом этаже, мучается в ужасающих условиях семья честных тружеников. Мать работает в школе, где учатся дети строителей. Она, таким образом, имеет самое непосредственное отношение к нашему дому, воздвигнутому специально для строителей и их семей. Две маленькие девочки… между прочим, двойняшки, мешают получить заочное образование отцу, потому что ему негде заниматься. Вы знаете, какое значение придают у нас заочному образованию! А старшая дочь заканчивает школу, она вот-вот должна выйти на дорогу самостоятельной жизни… И в этот ответственный момент мы должны прийти ей на помощь!
Еремкин, мне казалось, никогда не остановится. Но Феликс поднялся из-за стола во весь свой рост – и Еремкины сразу устремили глаза вверх, чтобы разглядеть: что он решил?
– Это кажется мне убедительным, – сказал Феликс. – Мы еще посоветуемся с городскими организациями, поразмыслим… Но зерно истины в ваших словах, безусловно, есть…
Каждый раз при словах «городские организации» Еремкины переглядывались.
– Городские организации, – сказал Еремкин, – не могут не посочувствовать положению этой семьи…
Белка в штабе вообще не произнесла ни единого звука. А когда прощалась со мной на углу, наконец-то пришла в себя и воскликнула:
– Невообразимо все получилось! Это, конечно, Оля придумала, я понимаю. Довела свое дело до конца!
Я не стал рассказывать Белке, что утром, до уроков, обо всем условился с Феликсом и что мы с ним разработали план совместных действий. Сперва, правда, он сомневался. Говорил, что сам пойдет в жилищно-коммунальный отдел и все урегулирует, что Анне Ильиничне тут же, «без звука», как он сказал, обязаны выдать ордер. Но ведь люди не всегда делают то, что обязаны?
Я убедил Феликса, что будет гораздо лучше, если мы сами победим Еремкиных и даже, может быть, их чуть-чуть перевоспитаем.
Феликс сказал:
– Что ж, попробуйте!
И вот я попробовал… Белка уверена, что все это придумала ты. Я не стал спорить. Какая разница, кто придумал. Лишь бы Еремкины не передумали!
Коля
Да, между прочим, я разыскал у нас в школе одного Тимофея. Он учится в седьмом классе… такой долговязый, на Рудика Горлова похож, потому что тоже сидел в разных классах по два года. Неужели ты его «очень любишь»? Нет, это, наверно, не тот Тимофей. Я просто так его разыскал, ради интереса.
Дорогая Оля!
Наш старый дуб будет очень доволен: переписка с Колей так тебя увлекла, что ты посылаешь ему даже те письма, которые предназначены мне. Но сумеет ли он заменить тебя в столь важном для меня деле? Может быть, ты и была права…
Одним словом, как быть с Тимофеем? Может, сказать ему правду? Она ведь всегда лучше… Или еще подождать?
Прости за короткое письмо: дел, как всегда, по горло!
Феликс
Дорогой Феликс!
Думаю, в нашем споре права была я. И Коля поможет доказать это!
Тимофею пока ничего рассказывать не надо. Я не могу, конечно, распоряжаться. Но попросить могу: не торопись, Феликс.
Обо мне ты знаешь от Коли. Привет всем.
Оля
Здравствуй, Оля!
Сейчас ты очень удивишься. И даже сперва не поверишь мне. Тогда спроси у своей Белки, она тебе все подтвердит.
Вчера вечером я услышал сильный шум и звон на лестнице. Я выбежал на площадку и увидел такое, что сам еле-еле поверил: Еремкин тащил откуда-то сверху (потом уж я понял, что с пятого этажа) узел и таз, а сзади шла Анна Ильинична, тоже с узлами, очень смущенная, и приговаривала:
– Да ведь не уехали еще оттуда… Неудобно как-то получается: мама Олина еще там, а мы ей на голову со своими узлами!
– Ничего, ничего, – успокаивал вспотевший Еремкин. – Тут зевать нельзя. Надо занимать заранее! Я со своей соседкой (это, значит, с твоей мамой) уже договорился…
Увидев меня, Еремкин очень обрадовался и доложил, точно я был для него высоким начальством:
– Можете сообщить своему штабу: общественность дома помогает переселяться!
Мне даже стало немного жалко Еремкина: уж очень он был мокрый и отдышаться не мог.
– Подождите здесь! – скомандовал я.
И он, хоть и не знал еще, в чем дело, сразу подчинился:
– Хорошо, подождем!
Я побежал во двор собирать ребят на помощь. Они играли в волейбол, и я попросил судью свистком прекратить игру. Сперва все стали кричать: «Что там такое? Не мог, что ли, подождать?» Когда же я объяснил, что гардеробщица Анна Ильинична переселяется, обе команды прямо в трусах и майках ринулись в подъезд.
К этому времени на площадке нашего этажа уже стояли и муж Анны Ильиничны с огромным сундуком, и дочка-десятиклассница с двумя корзинами.
Наша Нелька испуганно выглядывала из-за двери. Я для смеха позвал ее тоже, но она, ничего не говоря, показала на пальцы: пианисты должны беречь свои пальцы и поэтому не должны делать ими ничего такого, что делают все нормальные люди.
Две волейбольные команды сразу превратились в команды носильщиков. Но только не всем, к сожалению, хватило вещей, разгорелся спор, кому нести, а кому нет, и некоторые даже обиделись. Еремкин, как дирижер, размахивал руками и руководил всем этим переселением: вот до чего испугался «детской комнаты»! Но конечно, он о ней ни разу вслух и не вспомнил, а все время делал вид, что заботится об Анне Ильиничне.
Когда мы всё перетащили на первый этаж, он сказал твоей маме:
– Вот видите: у вас было пусто, вещи в Заполярье уехали, а теперь, последние два дня до отъезда, вы как человек поживете – с мебелью.
Мама не возражала. И сразу так получилось, что это лично он, Еремкин, и Анне Ильиничне помог, и маме твоей доставил удовольствие.
Никто, кроме меня с Белкой, не знал, конечно, почему Еремкин так переменился, и про всю историю с детской комнатой никто ничего не знал. Поэтому ребята удивленно шептались: «Мы-то думали, что Еремкин совсем не такой, а он-то, оказывается, во-он какой!..» Еремкин улыбался: ему нравилось казаться хорошим человеком. И я про себя подумал, что он посмотрит-посмотрит, как это приятно, и, может быть, сделается таким на самом деле. Вдруг, а?… Все может случиться!
А сегодня утром все мы, входя в школьную раздевалку, один за другим повторяли: «Поздравляем вас, Анна Ильинична, с новосельем!..»
Вот и все. Задание твое я выполнил.
Коля
Школьный радиоузел объявил конкурс: кто придумает новую необычную игру? И я предложил: пусть радио каждый день созывает мальчишек и девчонок с одинаковыми именами (ну, например, всех Вань или Екатерин) собираться в определенном месте. Сразу станет ясно, каких имен у нас больше всего, а каких меньше.
Школьному радиоузлу эта игра понравилась. И он предложил в мою честь собрать первыми на площадке, возле пожарного крана, всех Николаев. Но я сказал, что все наши Коли на площадке просто не поместятся, и предложил, чтоб для начала собрать лучше всех Тимофеев.
Радиоузел удивился: «Почему именно Тимофеи? Странно! Это имя не такое уж типичное для нашего времени. Но раз ты придумал эту игру, пойдем тебе навстречу!»
На площадку к пожарному крану примчался только один семиклассник Тимофей, который по два года в одном классе сидит. И еще пришел истопник дядя Тимофей, который перепугался, потому что не понял, зачем его так срочно вызывают к пожарному крану: думал, загорелось что-нибудь.