- Да?
- Ага… Нужно потренироваться, поиграть ещё… Вот соберёмся, ты и будешь петь.
- Хорошо бы! Только вот когда? – пожал плечами Славка и посмотрел на Антона, подняв светленькие брови, - Юра уехал, у Дениса только сегодня, а потом через неделю выходной, вы с Шуркой поступаете…
- А куда Юра уехал? – удивился Антон. – У него же отпуск!
- Юра пожары тушит, - снова вздохнул Славка, - приедет только в конце недели…
- Какие пожары?
- Обыкновенные. Где-то под Рязанью. Денис тоже хотел поехать, да он работает. Говорят, что люди нужны, а Юра ещё и курсы успел пройти, он говорил…
- Он что, волонтёром туда поехал?
- Да, точно! Я и забыл, как это называется…
- Ох, Юрка, - задумчиво сказал Антон, - совсем себя не бережёт…
А с другой стороны, что ещё делать? За несколько лет их дружбы, Антон хорошо узнал Юру и мог сказать, что тот не усидел бы на месте, зная, что где-то нужна помощь... Да Антон и сам бы поехал, если бы не возраст и поступление в университет.
- Когда он уехал?
- В пятницу, – ответил Славка. - Он мне гитару свою привёз, я на ней струны переставил, только ему ещё не говорил. Как она играет теперь!
- Да? Ты как, выучил чего-нибудь?
- Ну… Да… - чуть слышно сказал братишка, глядя на трещинки в сером асфальте. Потом встряхнулся, спросил, - Антон, как Ваня?
- Ваня замечательно, растёт, балуется… Любит поговорить и почитать. Непослушный только!..
Хорошо идти так, летом, радоваться безмятежному солнцу, с братом, которого ты не видел очень давно и осознавать, что разлука закончилась! Вот он, Славка, смеётся над рассказами Антона и Ванюшкиными проделками… Впереди – лето! Небо, огромное, синее, просвечивало сквозь густую листву клёнов и тополей, спокойно слушало мальчишек, а Тошке казалось, что такие вот июльские деньки будут длиться вечно. Ну, или очень-очень долго.
Город встретил Антона чистыми зелёными улочками, широкими тротуарами, шумной дорогой, тёплым асфальтом – на солнечных участках от него шёл жар, как от раскаленной сковородки. Последний раз Антон тут был год назад, и сейчас, разглядывая всё вокруг, с удивлением замечал, что город ничуть не изменился. Разве что вывесок магазинов стало больше - и всё. Так же вздыхают на остановках новые большие автобусы, торопятся маршрутки, прикрывают старый асфальт стебельки травы, качаются от шмелей лилии в палисадниках. Всё так же, будто он и не уезжал никуда.
- Пойдём, эклеров купим? – предложил Славка.
Даже эклеры те же.
- Давай! – обрадовался Антон. Здешние эклеры он любил: с настоящим, сливочным (не растительным!) кремом, с хрустящей корочкой, всегда свежие и очень вкусные. Похожие на те, что он ел когда-то в детстве.
Пирожные продавались в киоске-магазинчике «Хлеб». С улицы братья свернули за дом и оказались в пустынном дворике.
- Антон, а дядя Боря когда приедет?
- В следующее воскресение. Их группа заканчивает раскопки, и он сразу – сюда.
- Это хорошо… - сказал Славка.
- Соскучился?
- Ага…
Славка любил Тошкиного отца. За то время, пока он жил у Антона, за редкие приезды, он успел подружиться с его папой. И потом, уже вернувшись к своим родителям, не забывал «дядю Борю», переписывался с ним, а если случалось им видеться… кто не знал, думали, что он и есть Славкин отец - так они общались.
Отец Антона очень хотел приехать пораньше. Не получилось. Он – руководитель группы, и своих ребят бросить не мог; этой экспедиции ждали очень долго, а сроки назначили недавно и на середину июля. Как раз, когда у Антона начинались вступительные экзамены…
Антон вспомнил их разговор перед его отъездом, по скайпу. Папа грустно смотрел на него, точнее немножко вниз – на экран, потому что в камеру неудобно смотреть, и если болтаешь по видеосвязи, смотреть друг другу в глаза получается редко. Практически – никогда. Так вот, папа смотрел на него, а глаза, всегда очень серьезные и сейчас – грустные, спрашивали: ты точно решил?
- Точно. – Отозвался Антон и неосознанно закусил губу – так бывало, если он о чем-то думал. Отец хотел, чтобы сын учился за границей. А Тошка… - Пап, давай я попробую?
- Попробуй… - помолчав, вздохнул папа, не изменив своего взгляда. – Я тебя всегда жду, но выбор – за тобой.
- Ага, - улыбнулся Антон. – Когда ты приедешь?
Отец нахмурился. Взлохматил седые волосы, поднял глаза чуть выше – в камеру и Тошка «встретился» с ним взглядом. Теперь уже чуть виноватым, немножко задумчивым и таким же грустным синим океаном.
- Только двадцать седьмого… Антон, раньше – никак.
Теперь уже молчал Антон, обдумывая. Потом кивнул:
- Ладно!
- Тебе придётся ехать одному.
- Ну и что? Пап, доеду, не переживай, - поспешно добавил он, поймав папин взгляд. – Остановлюсь у Шурки, делов-то!
Отец ответил не сразу. Когда он был чем-то озадачен, у него чуть поднимались брови, и между ними появлялась тень-морщинка.
- Я позвоню Валере, - наконец ответил он и складка разгладилась. – Только ты смотри там, Антон… Добавилась мне лишняя тревога…
Антон лишней тревоги не хотел, поэтому отцу пообещал, что каждый день будет звонить, по ночам никуда не ходить (зачем, интересно?), документы отвезёт, один далеко ездить не будет. А что ещё оставалось делать? Сам он не очень-то переживал, предстоящая поездка наоборот его радовала.
Валера – это отец его друга, Шурки. Антон с родителями часто ездили к нему на каникулах. Договорились, что сейчас он будет жить у Шурки и иногда - у Славки с Денисом – оттуда ближе добираться до Москвы на экзамены…
- Антон, ты о чём задумался? – спросил Славка.
- Да так, ничего… Слав, я завтра утром поеду в Москву – отдавать документы.
- Я – с тобой, - сразу ответил братишка.
- А ты не устанешь? Всё же долго… - засомневался Антон. Он, конечно, был бы рад поехать вместе, только немного побаивался шумной и огромной столицы. Да и отпустит ли Надя?
- Не, - Славка помотал головой – разлетелись светлые волосы. - Не устану я. Наоборот!
- А как ребята твои?
- А чего ребята? Я им фотоаппарат оставлю, они просто ролики поснимают. Справятся!
- Надя отпустит, думаешь?
- Да отпустит, конечно! Её всё равно дома не будет, и она всегда переживает, что я один. А тут я - с тобой! А если с тобой, значит – можно, она тебе, знаешь, как доверяет?
Они уже шли вдоль Славкиного дома, Антон машинально разглядывал площадку – малыши, бабушки, куличи, те же старенькие качели, песок вперемежку с травой, выгоревшие на солнце краски. За ней – укрытый клёнами детский садик, тропинка вдоль сетчатого забора в тени деревьев… Славка полез в карман за ключами, Антон снял рюкзак и вдруг услышал сзади щёлканье сандалий, тонкий голос:
- Славка! Славка, постой! Там штаб… сломали...
***
Нимка сидел в песочнице и лепил куличи. Одинаковые, ровные конусы из синего ведёрка. Пару раз поковыряет совком дырку с мокрым песком, соберёт в ведро, перевернёт его на доску, стукнет ладонью и раз – ещё один. Весь бортик песочницы был в одинаковых песочных башнях, крайний Сонька сломала, и на его место Нимка сделал ещё один. Дети, открыв рты, смотрели, как растёт стена куличей, Сонька вяло ковыряла песок и сыпала его на Нимкины тортики.
Солнце жгло плечи через футболку. Между лопатками, прямо по позвоночнику скатилась капелька, Нимка повёл плечами, не отрываясь от дела. С силой хлопнул ведром но следующему бортику, и на нём появился новый конус с ровными песочными краями.
- Сделай машинку, - попросила Сонька. Нимка не ответил и снова стал насыпать песок в ведро…
… Сегодня утром мать обнаружила отсутствие Нимкиных сандалий. И устроила ему разнос. А Нимка спросонья и не понял, как так? Что было первым, а что потом – поход её в магазин, а потом - сандалии, или сначала она увидела, что их нет?
Он сказал тихо, что потерял. И стал смотреть на свои кеды, которые валялись в углу под вешалкой.
- Потеря-ал? – протянула мать и, прищурившись, наклонила голову. – Потерял?! Ну-ну…
Вероятно, сначала был поход в магазин, потому что мать вынула из пакета его сандалии, пыльные, потёртые с порванным кожаным ремешком - те, которые он позавчера оставил на площадке. Откуда?
- Откуда? – хмуро спросил Нимка и посмотрел на мать.
- Это ты меня спрашиваешь? Это я тебя должна спрашивать, откуда!
Нимка молчал.
- Я с утра должна выслушивать гадости от соседок! По твоей милости!
- Чего?.. От каких соседок?
- Не стыдно? Пока мать на работе, он тут развлекается! – кричала мать, а Нимка думал: зачем? Зачем она кричит? Потом она бросила сандалии на пол, сердито кивнула ему, - пойдёшь и извинишься.
Нимка опешил.
- За что?
- Ты сам не знаешь?
- Да перед кем извиняться? Я эту тётку впервые видел! И вообще, чё она орёт!
- Не тётку, а Зинаиду Михайловну! Она живёт на первом этаже, приехала к внучке. Кто тебя учил так разговаривать со взрослыми? «Пошла ты!» Если я ещё раз…
Из кухни послышался звон. И Сонькин рёв. Мать, обернулась, шёпотом выругалась, снова посмотрела на Нимку.
- Я вызову тётю. Она будет смотреть за тобой, пока я работаю. – Сказала она, остывая, и ушла на кухню – оттуда послышалось оханье и звяканье осколков.
Нимка замер, потом кинулся в коридор.
- Мам, зачем? Не надо никого!
Мать, высыпав в ведро то, что раньше было чашкой, грузно выпрямилась.
- Ты мне ещё будешь говорить, что надо, а что нет?!
Нимка понял, что лучше не спорить. По крайней мере, сейчас.
- Когда она приедет? – буркнул он.
- Через неделю. А пока…
Нимка взял у Соньки формочку и стал делать машинки. Много. Одинаковых.
«Я не хочу!». Тётку он не любил. Прошлым летом она приезжала: Соньку в сад не взяли, и та сидела с ней. А сейчас она будет смотреть за ним, как за мелким?
«Ну-ну…» - думал Нимка. В прошлый раз она, кажется, уехала с облегчением, и он даже не стал её провожать. Зачем? Он видел-то её пару раз в жизни… Это была какая-то мамина родственница, то ли двоюродная, то ли троюродная, худая женщина, с пучком чёрных гладких волос на затылке, яркой помадой на губах и розовыми ногтями, которые она красила по вечерам. Она варила борщ и гречневую кашу с тушёнкой, запихивала еду в Соньку, ругала Нимку за опоздания, да-да, она засекала время его прогулки! А ещё выгоняла его из-за компа и весь вечер переписывалась там с кем-то по «агенту». А он смотрел в тёмное окно и изнывал от скуки, потому что делать больше было нечего.
Иногда она читала Соньке книжки или ругалась с соседом, чтоб тот не шумел. Потом сосед ругался с матерью. Потом мать орала на Нимку. А Нимка смотрел в окно и думал, когда же она уедет. Без неё лучше.
И сейчас мать снова хочет этого?
«Может, она передумает… На фиг ей лишний рот? И заботы?» Нимка вздохнул. Как её убедить, что не надо?
Она и не слушала его никогда. Совсем. Ни когда разводились с отцом и выбирали эту комнату, ни когда устраивалась работать, да это ладно, он тогда ещё был мелкий. Встретит после школы, накормит, и – марш за уроки. Может, скажет несколько слов о делах, вздохнёт про Соньку, а он молча послушает – не знал он, что ответить. Мама всегда работала, когда она с ним разговаривала?
Нимка не помнил. И сейчас не видел способов, как ей объяснить, рассказать? Может, спросить, что это за соседка, и почему она, мама, так переживает из-за этих сандалий? Обычно мать хладнокровно относилась ко всем пересудам и спорам на лавочках.
«Я не пойду извиняться! Ни за что!» – Нимка встал, отряхнул колени, и, бросив в песок лопатку, сказал сестре:
- Копай. – А сам сел на лавочку и уставился на дорогу. Без мыслей.
По асфальту бежал чёрный тощий кот с белой кисточкой на хвосте. Проехала очень серебристая «тойота», за ней фыркнула старая «волга», мелькнул велосипед. Нимка вспомнил про кошелёк.
«А почему без взрослого не продадут? С чего это я взял?»
Пойти бы и купить такой же. И носиться по городу, только как потом объяснить матери, откуда он его взял? Можно прятать его в подъезде или оставлять у Васьки, если договориться… Ой, блин! Нимка с досады поморщился: с парнями-то он вчера поссорился!
По асфальту прошли двое людей, похожих, будто братья, один повыше другого. А второй… Нимка, проводив их тоскливым взглядом до двери своего подъезда, удивлённо выпрямился: один из них был тот мальчишка, с которым он повстречался в сквере! Правда уже не в рыжей майке, а в жёлто-синей футболке, но в тех же джинсовых шортах, разлохмаченных по краям и белых кроссовках, - он вынул из кармана ключи и что-то сказал старшему.
«Он что, тут живёт?» - додумать Нимка не успел, потому что услышал, как чей-то крик:
- Славка!
По дороге бежал мальчишка, лет восьми, в брюках, с ёжиком тёмных волос, на секунду он остановился и крикнул, а Нимка похолодел и чуть не свалился с лавочки:
- Славка, постой! Штаб сломали!
Всё один к одному. Нимка замер и прислушался: мальчик подошёл к тем двоим, стал что-то объяснять, отчаянно жестикулируя. Светленький мальчишка, задержав дверь, стал слушать, потом зачем-то посмотрел на площадку, переглянулся со старшим. В тот миг Нимка почувствовал, как хочет исчезнуть куда-нибудь в другое место. А к нему подошла Сонька и стала ныть, чтобы он «сделал ей башенки!». Коза, почему именно сейчас ей это понадобилось?
- Отстань. – Отмахнулся Нимка.
- Я всё сломала-а! - стала всхлипывать сестра. Громко так всхлипывать, тот мальчишка снова обернулся и посмотрел на Нимку…
- Сейчас домой пойдёшь, - зашипел Нимка. – Иди и лепи сама. Или нет, пойдём лучше на качелях кататься!
Качели ближе к дороге, и оттуда лучше всё видно и слышно, может, он что-нибудь узнает!
… Штаб сломали они. А Нимка пожалел, что вообще заикнулся про эту дурацкую идею. Сначала сидели тихо, болтали про то, что здесь хорошо, потом Миша предложил Нимке сходить в кино, 5Д, стал рассказывать, как там всё «по-настоящему»... Потом сходили за Никитой, тот тоже заценил местечко, сказал, что здесь можно спокойно играть – никто не мешает, солнце не светит на экраны, прохладно, тихо… А потом… Мишка с Васькой устроили возню, стали толкаться.
- Осторожнее! – крикнул Никита, но не успел: Мишка плюхнулся на его планшет. Никита рассердился и стукнул Мишу, - Осёл, смотреть надо, куда садишь свою…
- Чего-о?
Ну и подрались. И разнесли всё вдрызг. Потому что Миша - он большой, пару раз подвинулся, и всё сломал. А Никита запутался в зелёной сетке и от этого рассердился ещё больше.
Что делал Нимка? Он сначала ошарашено стоял, потом стал оттаскивать Никиту за руку и получил сам. А Вася вылетел из штаба на траву и остался там, прищурившись, смотрел на драку. Всё произошло быстро. И уже нет штаба, и Нимка понял, что на него светит солнце, рядом Никита, пыхтя, рвал сетку, изучал разбитый локоть Миша. Планшет, прикрытый сухой травой, валялся возле сломанных кустиков. Вася молчал. Никита наклонился и взял прибор:
- Дураки, - сказал он и ушёл, не оглядываясь и не поправляя покосившихся очков.
… А потом они шли, так же, по рельсам, и Миша с Васей о чём-то хихикали, как ни в чём ни бывало, а Нимка медленно тащился позади, и на сердце у него было тяжело. Обида или грусть - непонятно, что больше? Возле дома он хмуро сказал парням: «Пока», и ушёл к себе.
Тайны больше не было.
Сейчас, глядя на мальчишек, которые разговаривали, Нимка вспомнил про вчерашнее. Да он и не забывал, просто сегодняшние события выместили это, но грусть-то осталась.
Или тайна была? Нимка залез в карман, нащупал там значок. Всё же неясно, что это было за место и зачем?
Однако сейчас Нимку больше интересовали насущные проблемы. Потому что Сонька слезла с качелей и полезла на горку, ему гулять ещё с ней до обеда, а вечером мать пойдёт в ночную смену, и нужно будет эту козу укладывать спать. Зато потом до вечера он свободен, только вот как отговорить мать не приглашать тётку?