Детский дом!
Я чуть не подскочил на кровати! Вчера я сказал Юрке, что я хочу туда вернуться, и он ответил… Что он ответил? Что утром, утром… Не надо!
Пружина в диване предательски скрипнула подо мной, Юра проснулся. Поморгал, увидел меня, улыбнулся краешками губ. А глаза у него были какие-то большие и тёмные-тёмные — не разглядишь в них ничего, кроме какой-то неземной усталости.
— Мишка… Как ты?
— Не знаю… — пробормотал я немного сипло. — Юра, кажется, я в школу опоздал…
— В какую школу?! Ты хоть знаешь, какой сегодня день?
— П-пятница… Нет?!
— Воскресенье.
Э-э… Ого! Куда подевались пятница и суббота?
— Я уж думал, что придётся собираться в больницу… Приезжал врач, сказал — бронхит. А эти дни ты лежал с температурой… Мишка ты Мишка… Как ты?
— Юра… Почему ты со мной так возишься?
Я смотрел на Юрку и чувствовал, как в глазах у меня появляются две огромные тёплые капли от этого смешного и ласкового «Мишка ты Мишка». А Юра встал из кресла и, деловито встряхнув градусник, сунул его мне в подмышку, присел рядом на краешек дивана. Положил руку мне на лоб и — ничего не ответил. Я проглотил слёзы и повторил вопрос, а чтоб не расплакаться — заморгал часто-часто, отвёл глаза и услышал тихое:
— Не знаю, Мишка… Хочу, чтобы ты выздоровел, вот и вожусь… — как-то даже грустно ответил.
— Зачем?!
— А просто так… Так, — сказал Юрка уже другим голосом — строгим, вытащил градусник, прищурился. — Ну, хоть уже лучше, слава Богу!
Он поднялся и подошёл к двери, собираясь уйти.
— Юра, а ты когда отведёшь меня в детский дом?
Он с минуту смотрел на меня, потом словно спохватился.
— Никогда. Ты даже и думать об этом забудь! Всё, не болтай, сейчас я пойду тебе чаю сделаю. С чем ты чай будешь?
У меня будто камень с души упал. Даже грудь стала болеть меньше, и я вздохнул поглубже и тут же закашлялся. Но это меня нисколечко не расстроило.
Глава 15.
Мои «внеплановые» каникулы.
Предновогодние дни летели быстро, словно песчинки в песочных часах, стоявших на столе у Юрки. А я всё еще сидел дома и в школу не ходил.
Температуры не было, но накатывала порой такая слабость, что хоть бери и ложись прям там, где стоишь. Потом слабость прошла, а кашлять я не перестал. Он меня замучил, этот кашель! Накрывал так, что аж ребра болели, а всё равно внутри что-то булькало и трепыхалось, как в чайнике. Поэтому даже на улицу меня не выпускали.
Юра был со мной целыми днями. Нет, он не просто сидел со мной в одной комнате и щелкал мышкой за компьютером, — он был рядом. Он разговаривал со мной. Мы смотрели с ним фильмы: весёлые и не очень, детские и взрослые, старые светские и современные наши, даже парочку американских. Но больше всего мне нравилось, когда вечером он мне читал книжку.
Может, это и удивительно — как маленькому перед сном. Когда-то в детстве мне читал отец. Только сейчас книжки были не для маленьких: мы прочитали «Таинственный остров» Жюль Верна и «Колыбельную для брата» Крапивина. И обе мне понравились: в первой — приключения, какие даже не приснятся, а вторую я мог бы слушать ещё и ещё: уж очень хорошо было в семье у Кирилла — уютно, родители добрые, понимающие. И братик маленький… А он любил его и даже спать укладывал, когда мамка с ним не справлялась! И компании, вроде наших детдомовских, от которых Кириллу ой, как досталось… Я даже кулаки сжимал, когда мне Юрка читал про это… Что раньше, что сейчас… Но самое главное — у Кирилла были друзья. Живые, настоящие, готовые прийти на помощь и заступиться за него!
Было в этих книгах ещё что-то такое, чего я сам себе объяснить не мог. То, что объединяло всех тех людей — времен Жюль Верна и Кирилла, и его друзей…
Иногда я просил Юру почитать мне детскую Библию. Больше всего, конечно, мне нравилось смотреть её самому — там удивительно чудные картинки. У Юры я спрашивал то, чего сам не понимал. Иногда мы говорили до полуночи: приходила Наташка и разгоняла нас по кроватям.
Однажды пришёл ко мне Колька. Это было, кажется, во вторник, а может, и в среду: затренькал звонок у нас в прихожей — долго и отрывисто. А потом ко мне в комнату приоткрылась дверь, и в неё заглянул мой друг. Я играл с Мурзиком и чуть не свалился с дивана, когда его увидел. А он топтался у порога и улыбался нерешительно.
— Чего стоишь? Проходи! — сказал я.
— Привет, Миха! — ответил Колька, тихонько вошёл, подвинул табуретку и уселся на неё напротив меня.
Я глазами изучал Кольку — за неделю, пока мы не виделись, я успел по нему соскучиться! Он сидел весь взъерошенный, как воробей, серьезный. Волосы у него залохматились и топорщились в разные стороны, а в глазах сияли крошечные золотые искорки. Он был в рубашке и брюках — видать, зашёл сразу после школы. Ай да Колька, ай молодец! У меня даже в носу защипало от благодарности, оттого, что он вдруг пришёл меня навестить.
— В следующую среду контрольная полугодовая будет. Придёшь? — спросил он.
Я пожал плечами.
— Не знаю. Пока не разрешают даже на улицу выходить.
— Да-а, не вовремя ты заболел! — посочувствовал он.
— Чего это не вовремя? — не согласился я. — По-моему, как раз очень даже вовремя. Контрольные всякие не писать.
Колька сказал по-взрослому:
— Контрольные всё равно придётся писать. А у нас вчера был бой с пятым «Б». Куда им! Они от наших снежков даже прятались потом!
Я вздохнул. Правда, не вовремя… Бой с пятым «Б»! Эти ребята ужасно задаются — их класс первый по успеваемости и поведению. Давно пора их проучить!
— А кто был-то?
— Все были. И Володькины, и наши, и даже девочки присоединились. Погода-то какая… — он вдруг погрустнел и сказал. — А позавчера к нам завуч с директором приходили на классном часе. Ругались, что наши курят за школой.
Я молчал.
— А Володька, — продолжал он, — после урока говорит своим: «Кажись, Миха нас не сдал!» Миша! Ты что делал в четверг, когда я не пришёл?
— Ой, Колька, а чего ты не пришёл? Я тебе даже не позвонил, забыл…
— Да у меня горло заболело, и сестра из университета приехала. Все вместе наложилось…
Он замолчал и посмотрел на меня в упор своими серыми бесхитростными глазами: они ждали. А я понял, что если промолчу с минуту, то он отвернётся и уйдет. Или будет между нами что-то уже не так. Оно и так — не так: он какой-то задумчивый и невесёлый. Обиделся, что ли?
— Коль… Тут много всего. В четверг я с ними пошёл. Стоял, ничего не делал, а потом мы от сторожа убегали, и я медальон свой обронил… Пошёл после уроков его искать, а меня сторож поймал и — к директору.
— Дома влетело? — тихо спросил он.
Я помотал головой.
— Что ты! Юра со мной все дни сидит, и не ругался даже… Хотя я ему такое наговорил… — осёкся я и замолчал. Грустно мне стало, как тогда, в тот вечер.
То, что я сказал Кольке, было правдой. С Юрой мы не разговаривали ни о том случае, ни о записи в дневнике. И это не давало мне покоя — и вина перед ним, и ожидание этого разговора, мне казалось, что между нами есть неловкость, которая не дает поговорить «по душам» — открыто и до конца. Но как разговаривать об этом я не знал — мне было стыдно, и я боялся ненароком выдать Володькиных ребят.
Колька сказал:
— Они больше туда не ходят.
А глаза у него спрашивали: «А ты с ними будешь, да?»
— Я не пойду больше с ними, — ответил я и встрепенулся, — ой, а как они узнали, что я у директора был?
— Не знаю, — грустно отозвался Колька. — Наверное, видели…Да, точно! — вспомнил он. — У них же только и разговоров было, почему ты не пришёл — типа ты проболтался и в школу побоялся идти! Саня видел, как тебя сторож поймал, он Володьке рассказал, а тот — всем остальным.
— Я им ничего не говорил. И Володьке можешь передать, чтоб не волновался зря.
Мы помолчали. За окном дворник лопатой разгребал снег.
— Хороший у тебя папа, — вздохнул Колька.
Я не успел ему ничего ответить, потому что у него в кармане зазвонил телефон. А хотелось: и про Наташку рассказать, про её малыша, про мои слова, про сон и про маму… Так хотелось, что я чуть было не крикнул: «Постой!», когда он прощался со мной, и вежливо отвечал Юриной маме, что он не хочет обедать. Но я почему-то тоже ему ответил:
— Пока! Ты заходи ещё, Колька!
— Ага, — ответил он.
Но больше почему-то не приходил. Неужели обиделся?!
В среду на контрольную я не пришёл. А просидел дома до воскресения и вечером в субботу понял, что дома так долго я сидеть не могу! Хоть я никогда не болел так, чтоб со мной проводили столько времени и заботились обо мне, и пекли мне пирожки с повидлом и оладушки, а всё же, видать, не может человек столько времени жить без дела. И я спросил у Юры:
— Возьмешь меня завтра в храм? Юр, ну пожалуйста!.. А то я сам убегу туда!
Видимо в моих глазах была такая отчаянная мольба, что Юра молча кивнул.
А потом мы смотрели фильм «Сердца трех» и пили чай с сухариками и ирисками. Наташа с нами сидела, кот урчал у Юрки на коленях, и за окном в тёмно-синем небе проглядывались крошечные две звёздочки, а от моей белой чашки поднимался пар, и пахло так вкусно свежим хлебушком и вареньем, что мне стало так хорошо и тихо внутри, будто впереди меня ждёт какая-то неведомая добрая сказка, как в новогоднюю ночь.
— Юр, — позвал я. — А у тебя есть сейчас друзья?
— Есть, Миша.
— А вот чтоб такие? — я кивнул на экран компьютера, где мелькали лошади, и Фрэнсис с Генри уходили от погони.
— Какие? — поинтересовался Юра.
— Ну, вот такие! Настоящие!
— Есть.
— А помнишь, ты про Дениса рассказывал, что он в детстве был твоим другом? Где он сейчас?
— Да тут недалеко, в трёх часах езды. Я хотел тебя с ним познакомить, да ты заболел. Он работает лётчиком-испытателем…
— … И ты молчал?!!
Глава 16.
Предновогоднее путешествие.
Юра очень хотел, чтоб в гости к его другу нас отвёз Валерий Алексеевич на своей машине. Но всё оказалось иначе. Юра забрал из ремонта свою машину — старенькие «Жигули», а Валерий Алексеевич срочно уехал по работе и подвезти нас не мог. Поэтому я и Юра поехали на его (нашей!) машине.
… Близился Новый год. Вчера нас отпустили на каникулы, поставив мне за математику четверку, а за русский «троечку с натяжкой». Полугодовую по математике я написал после уроков, быстро и без особых усилий — не зря во время моего карантина мы занимались, да и вообще, задачки для меня были делом нехитрым. А вот с русским, конечно, у меня проблемы, и наша классная, она же — учительница по русскому, поставив мне тройку, надавала на каникулы целое море заданий. На радостях я пообещал перевыполнить норму, тетрадку быстренько запихнул в рюкзак и так же быстро забыл про неё — каникулы же!
Новый год светился в мягко падающих снежинках, в гирляндах на магазинных витринах, в ледовом городке на главной площади, в мягком и сладком запахе пряников в булочной на углу проспекта Мира, украшенного разноцветными иллюминациями. Вдобавок, к радости ребят, за прошлую неделю выпало много снега, и на окраине города раскатали и залили высокие горки. С таких «летать» на снегокате — ух, как здорово! Прямо после уроков мы с Колькой наведались туда, захватив с собой его снегокат, налетались всласть, что я даже затосковал: свой захотелось. Наташа, увидев меня в дверях, руками всплеснула:
— Мишка! Ох, где ж ты так извалялся?! Ведь опять же заболеешь!
Я помотал головой и устало опустился на табуретку в коридоре. Сил раздеваться уже не было. Но Наташа не оценила моего довольно-устало-задумчивого состояния и очень строго велела снимать с себя это «снеговое обледеневшее облачение».
И отправила меня в ванную, отогреваться. Отогревался я на совесть: купаться я люблю!
А потом пришёл Юрка. И мы вместе сели ужинать.
— Ну как, пятёрок много принёс? — поинтересовался он.
— Не-а, только по труду. По остальным — четверки, по физре и русскому — тройки.
— А по физкультуре-то почему тройка? — удивился Юра.
Я пожал плечами.
— Ну, какой из меня атлет?! Мы челночный бег сдавали, а у меня освобождение… А до этого прыгали через планочку, так она у меня за штаны всё цеплялась и цеплялась… Зачем только прыгаем?
Наташа хихикнула:
— Увалень ты, а не атлет.
Я нахмурился.
— А сама-то попробуй, прыгни! Там даже девчонки заваливались! Некоторые вообще… как пингвинихи!
Наташа вздохнула уже серьёзно и миролюбиво:
— Куда мне?.. Но в твои годы я была второй! Правда, челночные беги мне тоже не нравились.
— Вот-вот, мотаешься как обезьянка в питомнике — туда-сюда, — буркнул я, встал и налил себе ещё чаю.
— Юр, — позвала Наташа, — эти два брата-акробата носились сегодня на горках и пришли все мокрые и снежные. Я боюсь, что он опять заболеет и все каникулы проторчит дома…
— Не проторчу! — возмутился я. — Мы же не замерзли! И вообще, с чего ты взяла, что на горках?!
Наташа хитро прищурилась:
— Да вашего брата сразу видно, где он пропадал. Скажешь, нет? В сугробы ныряли?
Я решил не отвечать ничего. Юра молча поглощал суп, а когда тарелка стала пустой, посмотрел на нас, подмигнул мне и сказал Наташе:
— Не заболеет. Да, Миш?
— Не, не заболею. От радости не болеют.
— Ну раз так… Добавлю тебе радости. — Юра, крякнув, убрал тарелку и, усевшись снова за стол, подвинул себе мисочку с вареньем и пирожки. — В гости поедем?
Я подскочил.
— Куда?!
— К Диньке, что ли? — спросила Наташа. — Ой, я тоже хочу!
— К нему… А кто вчера полночи сидел за заказами, а?
— Ну… — смутилась Наташа. — Новый год ведь. Съёмок много… Да ладно, ладно, поезжайте, я дома отдохну.
— К Диньке, это к Денису?.. Ура-а! — обрадовался я и уже тихонько спросил. — А он на самолёте может прокатить?
— Ой, этого, Мишка, я не знаю. Ты у него сам спросишь.
— А когда поедем?
— Если ты не против — завтра утром.
Как я мог быть против?! На радостях взялся перемыть всю посуду, нечаянно разбил стакан, обрызгался водой — пока отмывал кастрюлю, и наступил Мурзику на хвост. Кот завопил, я ойкнул, извинился, наковырял ему рыбных котлеток — чтоб он меня простил, а когда он с ними быстренько справился, — то, взяв на руки, отнёс в комнату и, плюхнувшись на свой диван, принялся его наглаживать. Он сразу заурчал, пригрелся, а я стал засыпать под довольное его мурлыканье.
Утром Юра сказал:
— Мишка, ехать долго, поэтому бери с собой еды.
Я взял вчерашних пирожков, и мы поехали.
Первый раз на машине! Стекла слегка запотели и покрылись мелкой испариной, пахло бензином, грела печка, гудел мотор, а я разглядывал город из окошек наших стареньких «жигулей» и радовался. Одно лишь огорчало меня — жаль, что нельзя было ехать на переднем сиденье — рано ещё. Но всё равно было здорово.
За городом мы немножко постояли в пробках, а потом выскочили на трассу. Тут мне стало немножко не по себе: машины неслись бешеным потоком, обгоняя друг друга, но Юра вёл машину уверенно, изредка поглядывая на меня в зеркало заднего вида, и, встретившись с его спокойным внимательным взглядом, я успокоился. Всё же многие, очень многие ездят сейчас на машинах, и лишь некоторые из них — разбиваются…
— Чего загрустил? — потревожил тишину Юра.
— Да так…
Мне не хотелось говорить об отце, не отвечать было неловко, поэтому я решил — как в шахматах — задать встречный вопрос.
— Ты ничего про себя не рассказываешь! Когда твой отец погиб, ты совсем не скучал по нему?
— Почему… — Юра прищурился, прибавил газу, обогнал машину и, заглянув в заднее зеркало, ответил, — скучал…
— А когда перестал?
— Да не переставал я… Скучать… тоже привыкаешь. Да только толку-то?