И говорит Кулик чуть слышно:
— Кулик я...
А над речкой летает и стрекочет Сорока, очень похожая на него. И не знает Кулик, как доказать Зимородку, что он Кулик, а не Сорока. Что Сорока у него, Кулика, даже в гостях никогда не была.
И чтобы как-то избавиться от Зимородка, спрашивает Кулик невесело:
— А ты жену кормил сегодня?
В ЖЕЛТЕНЬКОМ ДОМИКЕ
Заигрался у озера Комарик и не заметил, как поднялась в небо туча. А она, черная, прикрыла спиной солнце и как гахнет. Даже вода в озере прогнулась.
Заметался Комарик, запищал:
— Где я? Скажите мне: где я?
Он так напугался, что перепутал, где у него левая сторона, а где правая, и поэтому не знал, куда ему лететь.
К лягушкам кинулся:
— Лягушечки, пучеглазенькие, покажите, где домик мой. Заблудился я.
Но лягушкам не до него было. Они сами грозы испугались. Опустились поскорее на дно озера.
Кинулся тогда к камышам Комарик:
— Помогите мне, камышики. Скажите, куда лететь мне. Заблудился я.
Но и камышам не до Комара было. Они сами грозы испугались. Только некуда было прятаться им. Стояли, качались из стороны в сторону, шуршали:
— Шшшто же нам, камышшшам, делать? Как жжже нам, камышшшам, быть?
Кинулся тогда Комарик к Мошке. Выглядывала она из желтого цветка купальницы и помаргивала черными глазками.
— Мошенька серокрылая, не скажешь ли ты, где я живу. Заблудился я. Мне домой надо, а я никак вспомнить не могу, где у меня левая сторона, а где правая.
— Куда ты сейчас полетишь, — замахала крылышками Мошка, — полезай скорее ко мне в мой желтенький домик. Пересидим грозу, тогда и полетишь.
— Что ты! Мне домой надо. У меня дома — жена, комарики маленькие. Не прилечу я, тревожиться они будут. Ты лучше скажи, куда лететь мне.
Но не успела Мошка ответить, как снова загрохотал гром и посыпались из тучи крупные капли дождя.
Бросился Комарик к Мошке в желтый цветок купальницы, а он — хлоп! — и закрылся. Испугался Комарик, застучал лапками в двери из желтых лепестков:
— Не закрывайся, купальница. Мне домой надо.
Но купальница уже спала: она всегда в дождь спит. И пришлось Комарику пережидать грозу в желтеньком домике Мошки. Сидел он, слушал, как она ' дышит, и думал: «А красивый у нее домик».
А после дождя открылась опять купальница, и Комарик домой собрался.
— Полечу.
— А может, останешься, — сказала Мошка, — посмотришь, как мы танцевать будем. Мы, мошки, всегда после дождя танцуем в воздухе.
— Я бы с радостью, да лететь надо, — сказал Комарик. — Жена у меня дома, комарики маленькие. Волнуются они теперь, поди, думают погиб я... Я вон под тем листом живу. Это я просто грозы испугался, забыл, куда лететь мне. А теперь ясно все — вон дом мой. Прощай.
И полетел. Глядела ему вслед Мошка и моргала черными глазками. А над озером горела радуга. И была она похожа на ворота в сказочную страну. И Комарик летел~прямо в эти ворота.
БЕЛОЗОР
Каждую весну он расцветает на лугу вместе с другими цветами. Не высокий, но и не низкий, он поднимает над собой цветок из пяти лепестков, хвастает им: Видите — белый. Оттого меня и зовут Белозор.
Цветок: свой он старается поднять как можно, выше, чтобы его было видно как можно дальше. Чем дальше будет, видно его, тем больше пчел и бабочек прилетит к нему. .
А бабочки и пчелы Белозору очень нужны,.. Они. приносят чему пыльцу с других белозоров и опыляют его. Опылят, и Белозор закроется. К осени созревают на нем семена^ Он разбрасывает их, и на следующую весну вырастают из них новые белозоры.
Бабочки и пчелки опыляют и другие цветы, и за это цветы угощают их сладким соком — нектаром. Всю весну цветы луга покачиваются на тоненьких ножках и зовут:
— К нам, бабочки и пчелки, мы угостим вас нектаром. Только несите пыльцу нам.
Вместе со всеми покачивается и зовет Белозор. И бабочки с пчелками летят к нему, как и к другим цветам. Они знают: цветы не врут. И раз обещает Белозор угостить нектаром, значит, угостит: он — цветок.
Они долго шарят в его цветке, осыпаются его
пыльцой и, чумазые, спрашивают:
— Ты говорил нам о нектаре. Где же он у тебя? Мы не нашли.
— Неужели? — удивляется Белозор.
Он знает, что в его цветке нет нектара, но удивленно взмахивает листочком. Он один у него посредине голого стебля. У земли еще есть листочки, но посредине стебля один, и он им взмахивает:
— Что вы говорите! А эти светлые- капельки на моих тычинках разве не нектар?
— Какой это нектар, это так, шишечки какие то,— говорят бабочки и пчелки и улетают, а Белозор закрывается: его опылили, и он теперь может ждать, когда созреют его семена.
На следующую весну он опять поднимет над собой белый красивый цветок и начнет, как и другие цветы, зазывать к себе бабочек и пчелок:
— Летите ко мне, я угощу вас нектаром.
И они будут лететь, потому что знают: цветы не лгут, а Белозор — цветок. Они прилетят и опылят его. За лето на нем вызреют семена, из которых потом вырастут новые белозоры.
Вот он какой, Белозор, приспособился и живет среди цветов луга. Приспособился и — живет, обманщик.
ПЕТРОВ КРЕСТ
В орешнике под землей жил в вечной темноте Петров Крест и был доволен. Когда еще был семечком, зарылся он в землю, присосался к корню Орешника и с той поры пил его соки и говорил самому себе:
— И под землей жить можно.
И жил, с каждым годом присасываясь к корню Орешника все новыми и новыми присосками. Но иногда ему вдруг становилось тоскливо под землей, и у него появлялось желание подняться наверх, где живут все, подняться, чтобы показать им, что он тоже есть и что он тоже может цвести,
И он поднимался. "Бледный, вылезал он из-под земли, жмурился от света, крепко держа над собой упругую кисть пурпурных цветов. Он держал ее так, словно боялся, как бы кто не отнял ее у него.
Цветы глядели на него недоуменно. Он был не похож на них. У него были белые, совершенно белые листья. Таких листьев поблизости ни у кого не было.
Многие спрашивали у него:
— Ты почему с такой натугой держишь свои цве- цы и почему ты такой бледный? Тебя что-нибудь пугает? Не бойся, тебя никто не обидит.
Но он боялся. Он был уверен, что кто-нибудь обязательно позавидует его цветам и сорвет их раньше, чем шмели опылят их. Он ни с кем не разговаривал, и потому никто никогда не слышал, какой у него голос. Поговорить ему хотелось, хотелось рассказать о себе и с кем-нибудь подружиться. Но ему было страшно: — услышит Орешник его голос и скажет всем:
— У него ничего нет своего. Он живет моими соками.
И станет стыдно, захочется поскорее уйти под землю. И потому он молчал. Пусть лучше думают, что он такой неразговорчивый, чем вдруг узнают все, что он не сам добывает себе пищу, а кормится соками Орешника.
Поглядывая по сторонам, он слушал, как ползают по его цветам шмели, опыляют их. Радовался: созреют у него семена, рассеет он их вокруг и уйдет под землю, и опять будет самим собой.
И было всегда так: созревали семена, разбрасывал он их и переставал быть видимым. Цветы смотрели туда, где он только что стоял, спрашивали друг у друга :
— Где он? Куда он мог деться?
А он в это время присасывался к корню Орешника еще одной присоской, втягивал в себя новый глоток его соков, говорил:
— Ив темноте жить можно.
Недавно он умер. Но в орешнике остались и живут у чужих корней его дети. Когда они появляются весной, все глядят на них и удивляются:
— Почему они такие бледные?
И спрашивают друг у друга:
— Почему они всегда молчат?
И не догадывается никто в роще, что бледные и молчаливые они потому, что боятся, как бы не увидели и не услышали их деревья, у корней которых прижились они, и не объявили всём:
— Не разговаривайте с ними. Они живут нашими соками.
И тогда нужно будет от стыда прятаться в землю.
СКАЛОЗУБ И РЫБА-МУХА
Есть у Рыбы-Мухи сосед. Скалозубом зовут его. Нос у него длинный, на птичий клюв похож; Оттого и любит Скалозуб говорить о себе:
— Я не просто рыба, а рыба с клювом.
И еще любит Скалозуб кораллы жевать. Отколупнет кусочек покрасивее и жует, полипа из него выже- вывает, да еще и приговаривает при этом:
— Еда у меня коралловая.
Рыба-Муха часто у него в/гостях бывает. Приплывет и просит:
— Покажи, Скалозуб, как ты улиток грызешь?
— Очень просто: как семечки, — говорит Скалозуб и поднимает со дна моря улитку. Хруп! — улитку съел, скорлупку выплюнул.
— Вот так и грызу. — И еще одну поднял. Хруп!— улитку съел, скорлупку выплюнул.
— Ух ты! — ухает Рыба-Муха и шевелит плавничками. — Ну как тебя не расцеловать за это.
И тут же — чмок! — Скалозуба в бочок. Доволен Скалозуб. Еще ретивее улиток грызть начинает, совсем как семечки, — хруп да хруп. А Рыба-Муха знай себе ухает:
— Ух ты|
И чмок да чмок Скалозуба в бочок. Делает вид, что будто целует его, а сама со Скалозуба блошек-рачков счмокивает. Скалозуб доволен: Скалозуб хвастает:
— А еще я кораллы жевать умею.
Откусит кусочек покрасивее, жует. Рыба-Муха всплескивает плавничками, ахает;
— Хороший ты мой!
И — чмок.
— Ненаглядный ты мой!
И — чмок.
— Радость ты моя!
И — чмок.
Чмок да чмок, и все в бочок. Скалозубу щекотно. Смеется Скалозуб. Рыба-Муха тоже смеется: еще немножко почмокает и сыта будет.
ЛУЧШАЯ ПРИМЕТА
Прилетела осенью из тундры на зимовку в наши края молоденькая Пуночка, сама пегая, грудка светленькая, а носик желтенький. Веселенькая птичка.
Но недолго она веселой была: по родным местам затосковала. Что ни день, тормошит своего мужа, Снежного Подорожничка:
— Не пора ли домой лететь?
— А какая у меня голова? — спрашивает он.
— Рыжая.
— Значит, рано еще. Холодно в тундре. Вьюжно. Пропадем мы с тобой. Подождать надо.
Ждет Пуночка. А самой, ох, каноне терпится родные места поскорее увидеть. Капель с крыши закапала. Она опять к мужу:
— Может, теперь пора?
— А какая голова у меня?
— Рыжая.
— Значит, рано еще.
— Да ведь тепло уже.
— Здесь — тепло, а у нас — холодно. Подождать надо.
И опять ждала Пуночка. Но однажды смотрит, а у мужа голова белым-бела.
— Подорожничек, — говорит, — да ты у меня поседел весь.
А он смеется:
— Вот и хорошо. Значит, можно домой лететь.
— Откуда ты знаешь?
— Примета такая: побелела моя голова, значит, весна в тундре, лети спокойно. А если все еще рыжая она, значит, рано еще лететь, замерзнуть можно.
Так было в первую зиму. А уж теперь Пуночка и не спрашивает у него, пора ли домой лететь. На голову его смотрит: как побелеет она, так и начинает собираться в дорогу.
ТАЙНА ГУСЕНИЦЫ
На огороде бабушки Агафьи ползала по капустному листу Гусеница и говорила Помидорам, Огурцам, Арбузам:
— А скоро я стану...
— Кем? — спрашивали ее Помидоры, Огурцы, Арбузы,
— Это моя тайна,;— отвечала Гусеница и не говорила, кем же она собирается стать скоро.
Ползала Гусеница по капустному листу, ела его, росла, , говорила Помидорам, Огурцам, Арбузам :
— А скоро у меня будут...
— Что? — спрашивали ее Помидоры, Огурцы, Арбузы.
— Это моя тайна, — отвечала Гусеница и не говорила, что же у нее скоро будет.
А дни шли. Гусеница ползала по капустному листу, ела его, росла. Выросла. Перебралась на забор. Соткала себе из шелка мягкую перинку. Привязала себя к ней шелковым пояском. Окуклилась. Уснула.
Увидели Помидоры, Огурцы, Арбузы — спит Гусеница, сказали:
— Обманщица, обещала кем-то стать и не стала. Говорила, что у нее скоро что-то будет, а сама сплела себе спальный мешочек и спит. Ну разве не обманщица?
А дни шли, Гусеница спала — так думали Помидоры, Огурцы, Арбузы. Но однажды они все увидели: мешочек, в котором спала Гусеница, лопнул, и из него вылезла белая бабочка Капустница. Она посидела немного на заборе, огляделась и полетела над Помидорами, Огурцами, Арбузами.
И все услышали ее голос:
— Я та самая Гусеница, что ползала здесь по капустному листу, помните? Я говорила вам, что скоро стану, и не договаривала кем, помните?
— Помним, — неслось со всех сторон.
— А помните, я говорила вам, когда, еще была Гусеницей, что у меня скоро будут, и не договаривала, что же у меня будет, помните?
— Помним, — неслось со всех сторон.
— Это была моя тайна. А теперь я могу открыть
ее: я говорила вам тогда, что скоро стану бабочкой и у меня будут крылья.
— А что же ты нам сразу не сказала об этом? — спрашивали Помидоры, Огурцы, Арбузы.
И бабочка отвечала всем:
— Я не хотела прежде времени хвастаться. Да если бы я сказала вам тогда все, у меня бы не было тайны.
Так говорила бабочка, порхала над Помидорами, Огурцами, Арбузами и была счастлива.
Сидит на озере Уточка, отдыхает после дальней дороги: в Африке зиму зимовала, только что прилетела. Сидит она, а Селезень-чирок подплывает к ней, нарядный, вся грудь в радугах. Повернулся перед ней, всего себя показал.
— Что скажешь? — спрашивает.
А Уточке и сказать нечего. Вместе они в Африке были. Только он чуть пораньше улетел. Она еще его в дорогу провожала. Был он тогда сереньким, неприметным... А теперь так принарядился, что так бы и глядела на него, глаз не отрывая.
Сказала:
— Где это ты взял такой костюмчик?
— Весна подарила, — ответил Чирок. — Тебе нравится? Я ради тебя одел его. Свататься к тебе пришел. Пойдешь за меня замуж?
Если бы он ей в Африке предложил, когда сереньким был, Уточка и разговаривать бы с ним не стала, а теперь, когда он так нарядился, как за него не пойти. Пошла Уточка.
Свили они гнездо неподалеку от озера. Положила в него Уточка четыре яичка и села греть их, а Чирок товарищей отправился наведать. Неделю ждет Уточка — нет его, вторую ждет — все то , же. На третью заявился.
Глядит она на него и не узнает: куда его красота делась. Слинял весь, посерел, Таким же стал, как в Африке.
— Ты что такой? — спрашивает она его, а он смотрит на нее и улыбается:
— Обыкновенный, летний.
— А где же твой весенний наряд?
А он все глядит на нее и улыбается.
— Кто же, — говорит, — летом весенние наряды носит? На то весны бывают, чтобы в весенних нарядах ходить.
— И то верно, — согласилась Уточка, — зачем он тебе сейчас. Ты ко мне в нем весной приходи, а сейчас пусть он полежит пока, целее будет.
Уточка молодая была, всего год на земле жила,
многого не знала. Уверена она была, что Чирок спрятал где-то в камышах свой весенний наряд, и радовалась: какой бережливый муж ей попался. И богатый: два костюма имеет — весенний и летний. Летний для всех, а весенний только для нее, Уточки.
ЗАЧЕМ ЛЯГУШКА В ЛЕС ХОДИТ
Живет на озере Лягушка. Летом с раннего утра и до позднего вечера лежит она на широком листе кувшинки и говорит всем:
— Смотрите на меня: вот кувшинка, а вот — я. Нажжет ей спинку солнышко, бухнется она в воду,
искупается и опять лежит, глазками помаргивает. Глядели на нее деревья, из лесу, что рядом с озером рос, завидовали:
— Хорошо на озере жить: жарко тебе — искупался; прохладился — лежи грейся. А нам хоть бы раз искупаться.