могли назвать Клушицей...
Она всю жизнь прожила с Орлом по соседству. А когда Орел состарился, то поднялся в небо, сложил крылья и рухнул грудью на скалы.
— Зачем это он? — встревожилась Клушица.
И ответил ей сын Орла Орленок:
— Отец не хотел, чтобы кто-то видел его слабым. Все мы, орлы, так кончаем. Почувствуем старость — в небо, и грудью о камень.
Состарилась и Клушица. Нелегко ей стало подниматься в горы. И потому свила она себе гнездо в долине— прямо на земле. И сказали ей знакомые:
— Что же это ты? Всю жизнь жила с орлами, парила там, где парят орлы. Училась кричать по орлиному. Так и умри, как орлы умирают: повыше в небо и — покрепче о скалу...
Но клохтала в ответ Клушица по-старушечьи:
— Что вы, какой из меня орел... Я — Клушица. И умру своей смертью. Орлы что едят? Мясо. А я червячков собираю, люблю в навозе конском рыться. Не орел я — Клушица. Я только жила с орлами рядом...
ПОЛКАН И ШУМКА
Всю жизнь пес Полкан бегал по двору дедушки Нефеда,лаял на прохожих, рычал на кур. Всю свою
жизнь только лаял и рычал. Ему даже во сне снилось, что он лает. Будто лезут в огород соседские куры, а он лает на них от сарая:
— Я вам! Я вам!
И будто рычит для острастки:
— Р-Р-Р-РР.
И так с утра до вечера с вечера до утра рычал да Лаял. И кроме как лаять и рычать ничему больше нё учился. И не дружил ни с кем. А тут на старости-то лет подружился вдруг с Шумкой дедушки Назара. Придет к ней, сядут они рядышком и сидят, на улицу смотрят.
Потрется Шумка головой о плечо Полкана, спросит:
— Что ж ты молчишь? Скажи мне что-нибудь.
Окажет Полкан:
— Гав... Гав...
Поморщится Шумка, отодвинется от него немножко:
— Ну что ты лаешь, ты что-нибудь нежное скажи.
— Р-р-р-р, — прорычит Полкан и придвинется к Шумке поближе. Сидит возле нее, молчит. Всю свою большую собачью жизнь он только и делал, что рычал да лаял, и ничего другого говорить не умеет.
Посидят так Полкан с Шумкой, помолчат и разойдутся. На другой день Шумка к Полкану в гости приходит. Садятся они опять рядышком и сидят, на улицу смотрят.
Потрется Шумка головой о плечо Полкана, попросит:
— Ну хоть сегодня скажи мне чтотнибудь нежное. Встрепенется Полкан, скажет:
— Гав... Гав...
И добавит чуть потише:
— Гггав..
- Поморщится Шумка, отодвинется от него немножко:
— Ну что ты лаешь на меня? Ты мне скажи что- нибудь нежное.
— Рррр, — прорычит Полкан и придвинется к Шумке поближе.
И сидит Шумка возле него и ни о чем больше не просит. Лучше пусть молчит Полкан: он умеет нежно молчать, а говорить... Нежным словам Полкану некогда было учиться: он двор стерег, рычал на всех да лаял. Нежно говорить он не умеет.
СЛАДКАЯ МУКА
Родились у Ежика ежата. Пока не было их, говорил Ежик:
— Мне бы хоть парочку.
А тут сразу пять родилось, и все сыновья.
И пока им материнского молока хватало, ходил Ежик по лесу, хвастался:
— Пять сыновей! Будет кому защитить в старости.
А как стали подрастать они, как начал Ежик сам
кормить их, то и схватился за голову.
— Пятеро! Это подумать только и то страшно. По мыши, пять мышей надо поймать, а по две — уже десять. Ой-ой-ой!
Вставал теперь Ежик до света, ложился затемно. Чуть до дому добирался по вечерам. Бросались ему ежата навстречу, кричали один громче другого:
— Папа, что принес?
— Себя чуть донес, — говорил Ежик и падал в постель.
И чем больше росли ежата, тем больше еды им надо было. И тем чаще говорил Ежик:
— Мучители вы мои. И когда я только от вас отмучаюсь.
Отмучился. Выросли ежата, разбрелись по лесу, своими семьями жить начали. И тихо стало у Ежика в домике: он да жена. И пошуметь некому. И скучно стало. Вернется вечером Ежик с охоты, а его и не встречает никто, а бывало...
И вспоминал- Ежик ребят своих. Все вспоминал: и как у них глазки прорезались, и как они колючками обрастали, и как прощались с ним, когда уходили.
И сказал Ежик как-то жене своей:
— Плохо у нас, жена, без ребят стало.
— Но ты же вон как мучился с ними.
— Да, мучился, — согласился Ежик, — но без этой
муки мне теперь и жизнь не в жизнь. — И подумав немного, добавил: — Только и жил, пока мучился. А сейчас что у меня за жизнь? Так, время только идет...
И, кряхтя по-стариковски, полез на печку.
ПРИСНИЛСЯ БАРСУКУ СОН
Все утро сидел Барсук у своей норы и вспоминал, какой ему сегодня ночью сон снился, измучился, а вспомнить никак не мог. А хотелось вспомнить, чтобы потом ходить по лесу и рассказывать всем:
— Вот мне какой сон приснился...
Но сон не вспоминался. «Ладно,— решил Барсук, — позавтракаю на сытый желудок, может, легче вспоминаться будет». И вдруг приподнялся:
— Завтрак...
Глаза его расширились:
— Завтрак! Ну да, так и есть — завтрак. Вспомнил!..
Снилось ему, будто идет он домой с ночной охоты, несет связку мышей, думает: «Позавтракаю сейчас и спать лягу». Смотрит, идет ему навстречу Лиса.
— Хочешь, — говорит, — узнаю, о чем ты думаешь? О себе ты думаешь, чтотгы Барсук добрый.
Не думал Барсук о себе так, но подтвердил.
— Точно, — говорит Барсук, — о доброте я о своей думал..
А Лиса смотрит ему в глаза и говорит:
— А сейчас ты думаешь: «Вот возьму и подарю Лисе мышей своих, пусть она видит, что нив самом деле добрый». Верно я отгадала твои мысли?
— Верно, — подтвердил Барсук, и вдруг спохватился: так ведь он же совсем и не думал так. Да и с чего бы это он стал такие дорогие подарки Лисе делать? Он всю ночь за этими мышами охотился, даже живот оцарапал, пока поймал. И теперь отдать? Ни за что!
Но ведь и за язык никто его не тянул, сам сказал, что он добрый и собирается Лисе подарок сделать. Назад отступить — жадным прослыть. И отдал Барсук своих мышей Лисе и остался без завтрака.
Вот какой Барсуку сегодня ночью сон приснился. Все утро он сидел у норы, вспоминал его. Измучился, но все-таки вспомнил. Вспомнить вспомнил, а толку что? Такой сон никому не расскажешь: смеяться будут. Скажут: «Ты, Барсук, даже во сне глупый».
«Нет уж, такой сон лучше при себе держать», — подумал Барсук и полез в нору завтракать. Лез, ворчал:
— Время только зря на воспоминания потратил,
ЦВЕЛА В ЛЕСУ МАЛЬВА
Расцвела на полянке в лесу Мальва, алая, душистая. Прилетели бабочки, подпудрили крылышки ее пыльцой. Летали потом по лесу, говорили всем:
— Мальва расцвела. Мальва расцвела — душистая.
Прилетели к ней пчелки. Напились нектара ее. Летали потом по лесу, говорили всем:
— Мальва расцвела. Мальва расцвела — нектарная.
И захотелось всем в лесу посмотреть, как цветет Мальва. Первым Заяц прибежал. Понюхал и глаза зажмурил — пахнет как! Потрогал лапкой и языком прищелкнул —мягкая какая.
Заяц убежал, Лиса пришла. Ткнулась длинным носом в алые лепестки— понюхала. Лапку протянула — пощупала. Сказала:
— Не зря говорят: другого такого цветка не найти в лесу.
Лиса ушла, Белка пришла. Понюхала — ух ты! Пощупала — ох ты! Так бы и стояла, нюхала да щупала, если бы не подтолкнул Соболюшка:
— Уходи, моя очередь.
И Соболюшка долго не застоялся: и его подтолкнули. Все шли на Мальву поглядеть. И все нюхали и щупали ее. Пришел и Барсук. Не хотел идти, да больно много говорят в лесу о Мальве: что лучше ее и цветка больше нет. Пришел поглядеть Барсук, так ли это.
Вышел на полянку, смотрит: стоит посреди нее что-то вялое и на цветок-то не похожее. И это— Мальва!
Поглядеть не на что, а — хвалили. Другие цветы куда лучше.
— Вот и верь после этого разговорам, — сказал Барсук и ушел.
А Мальва на полянке стоять осталась. И сейчас стоит, захватанная, поблекшая, будто и не цветок вовсе. Заяц прибегал, удивился:
— И чего я в ней красивого нашел когда-то?
Приходила Лиса и тоже удивилась:
— Как могла мне нравиться такая!
А Белка, та ничего не сказала. Она только подумала: «Фи, какая... А я ёще прикасалась к ней», — и побежала на речку лапки мыть.
О ЧЕМ СПОРЯТ ЗАЙЦЫ
Задумали зайцы волка казнить. Житья им от него не стало: ест он их и ест. Собрались у старой березы и начали совет держать: где, на каком месте казнить его.
Заяц Длинные Уши сказал:
— Давайте повесим его у Ванина колодца. Место здесь красивое. Дубовым листом пахнет, и цветов разных много.
— Ну уж и место выбрал, — сказал заяц с Лысой горы. — Если уж где и вешать волка, так это у нас на горе. На самой макушке. И снизу его видно будет, и сверху, он будет весь на виду. Очень удобное место для кавнй.
— Нет, — сказал заяц Рваный Бок, — на Лысой горе он быстро высохнет. Надо его повесить посреди Бобровой запруды.
И зайцы заспорили. Такое тут началось: лапами размахивают, друг на друга наскакивают, такой гуд по лесу идет, что не поймешь даже, кто чего кричит.
Так зайцы ничего и не решили в тот день. Не решили и до сегодняшнего дня — все спорят. Как сойдутся, так и начинают спорить:
— У Ванина колодца, — кричат одни.
— На Лысой горе, — кричат другие.
— Посреди Бобровой запруды, — кричат третьи.
Спорят зайцы. Никак договориться не могут, где
волка казнить. А волк знай себе ест их. И не обращает внимания на место. Где поймает, там и съест.
И у Ванина колодца ест.
И у Лысой горы ест.
Одного даже у Бобровой запруды поймал. Ну и съел, конечно.
КОГДА ПОМОЧЬ НЕКОМУ
Услышит, бывало, медведь Тяжелая Лапа как сосед кричит: «Помогите, бьют меня! — лезет поскорее в берлогу. Забьется в угол потемнее, сидит, бурчит:
— Лес большой. И без меня есть кому помочь Потапу.
И всегда так было: как только услышит, что бьют Потапа, лезет в берлогу. А один раз сам попался. Прижали его медведи из. соседней рощи и ну тузить, под бока подсаживать.
Завопил медведь Тяжелая Лапа:
— Помогите, бьют меня!
Увидел, что Потап мимо идет, заорал еще пуще:
— Бьют меня, помоги, Потапушка.
Но Потап сторонкой, сторонкой и ушел н чащу.
Надавали медведи тумаков медведю Тяжелой Лапе и ушли. А медведь Тяжелая Лапа к Потапу побежал. Пришел к нему и ну корить, выговаривать:
— Что же ты не помог мне? Ты же видел — бьют меня.
— Видел, — подтвердил Потап.
— Ты же слышал — зову я тебя.
— Слышал, — подтвердил Потап.
— Что же ты не пришел выручать меня?
— А я подумал: лес большой, и без меня есть кому помочь тебе. И прошел мимо.
Почесал медведь Тяжелая Лапа шишку над глазом, сказал:
— Ты уж если услышишь в следующий раз— кричу я, беги скорее. Ты так всегда думай: кроме тебя мне помочь некому.
Бежала Лиса мимо берлоги медвежьей. «Дай, — думает, — погляжу, что медведь делает». Заглянула в щелку, а медведь сидит за большим столом и большой ложкой из большой миски мед ест.
Потянула Лиса дверь на себя, а она закрыта. Тук- тук — она тогда лапкой, а сама все в щелку смотрит, что медведь делать будет.
Вскочил медведь из-за стола, оттащил миску с медом в дальний угол, прикрыл ее лопухом и уж только тогда голос подал:
— Кто там?
— Я это, Иваныч, — Лиса. В глаз что-то попало мне. Погляди, пожалуйста.
Впустил медведь Лису в берлогу. Глядит ей в глаз, а он чистехонек, ну даже самой крохотной пылинки в нем нет. А Лиса говорит:
— Ты лучше, Иваныч, смотри, чтобы мне к тебе второй раз этакую даль не тащиться.
А сама думает: «Как же это косолапого заставить медком меня угостить?» И тут затирикал Сверчок в углу:
— Тир-рик... Тир-рик...
Навострила Лиса уши:
— Что, что?.. Ну и что? Его миска. Он куда хочет, туда и ставит ее.
— О чем это ты?—спросил медведь.
— Да вон Сверчок мне говорит,—отвечает Лиса,— что ты миску со стола в угол составил и лопухом прикрыл. А я ему и говорю: Иваныча миска, а он свою миску куда хочет, туда и ставит.
— Верно ты говоришь. Какое дело Сверчку, куда я миски свои ставлю.
А Сверчок опять в углу затирикал:
— Тир-рик... Тир-рик...
И опять Лиса уши навострила, будто слушает.
— Что? Что? Ну и что? На то и миска, чтобы в ней держать что-то.
— О чем это ты? — насторожился медведь.
— Да все Сверчок этот. Говорит, что у тебя в миске — мед. А я ему и говорю: «Ну и что? На то и миска, чтобы в ней держать что-то».
— Верно говоришь. Какое дело Сверчку, что я держу в своих мисках.
И опять Сверчок в углу затирикал:
— Тир-рик... Тир-рик...
И опять Лиса уши навострила, будто слушает:
— Что, что?... Ну, это ты брось. Не такой Михайло Иванович медведь, чтобы скряжничать... У него натура широкая, он каждого пригреть и приласкать норовит.
— О чем он там еще? — громыхнул медведь басом.
— Да говорит что ты это от меня мед спрятал, чтобы не потчевать меня.
— Вот брехун, возмутился медведь и грохнул на стол миску с мёдом. — У меня и в мыслях не было такого. Садись, угощайся.
Сидела Лиса за большим столом, ела большой ложкой из большой миски мед, а Сверчок тирикал себе в углу свою всегдашнюю песенку. Слушал его медведь и думал: «Какие квартиранты бывают... Живет в моей берлоге, моим теплом греется и выдает мои тайны. Ну погоди, вот Лиса уйдет, доберусь я до тебя, предатель...»
НЕБЫЛЬ
Пришла к Ежику старость и пригнула его к земле, старичком сделала — стареньким-стареньким. Глянешь на него и удивишься — и как в нем еще душа, в таком хилом, держится. Кажется, вздохнет сейчас еще раз, а уж еще раз вздохнуть и силы не хватит.
Но хватало у Ежика силы не только на новый вздох, но и на сказку. Уйдут молодые ежики на охоту, кликнет он к себе ребятишек, предупредит:
— Ну, у меня не шалить и не содомить. Сидеть тихо.
И начнет им разные лесные истории рассказывать. Жил он долго, повидал много, слушай только. А как- то сбежались к нему ежата, сказки ждут. Он и говорит им:
— Расскажу я вам, ребятки, сегодня о себе самом Вы знаете, какой я когда-то бедовый был да сильный.
у-у-у! Бывало, наколю на себя осенью десятка полтора яблок и цесу их домой и хоть бы мне что.
Слушают его ежата и пересмеиваются между собой: ну ведь это же небыль. Шутит дедушка Ежик. Где уж ему полтора десятка яблок на себе унести, когда его и одно к земле придавит. Дышит чуть, а тоже хвастается — полтора десятка! Куда ему, ветхому такому, яблоки носить.
А Ежик щурит маленькие глазки, рассказывает:
— А вы знаете, ребятки, сколько во мне когда-то прыти было, у-у-у! Один раз поймали меня школьники и унесли к себе в живой уголок. Забыли вечером дверь закрыть, я и убежал. И всю ночь по степи бежал, пока до дому не добежал.
Слушают его ежата и пересмеиваются между собой: ну ведь и это небыль. Шутит дедушка Ежик. Где уж ему пробежать столько, когда он вон чуть сидит даже. Дохни на него, посильнее, он и повалится. А тоже хвастает — всю ночь бежал.
А Ежик щурит маленькие полинявшие глазки, рассказывает:
— А какой я на озорство гораздый был, у-у-у! Расшалюсь, бывало, ну прямо на голове хожу.
Слушают его ежата и пересмеиваются между собой: ну ведь небыль же и это. Шутит дедушка Ежик. Какой из него озорник, где уж ему на голове ходить, когда уж он на ногах без помощи стоять не может, а хвастается.