Ирина Христолюбова
ТАИНСТВЕННЫЙ ПУТЕШЕСТВЕННИК
Странно, очень странно
Пассажирский теплоход «Космонавт Савиных» отделился от причала, осторожно развернулся и тихо поплыл по реке.
Марш «Прощание славянки» торжественно-печально сопровождал его отплытие, словно он уходил не в город Астрахань, а в далекий неведомый путь. Среди плачущих была и бабушка Родьки Мельникова.
— Да что вы так убиваетесь? — посочувствовал ей другой провожающий. — Навсегда, что ли, уезжают?
Бабушка Мельникова сурово взглянула на сочувствующего: не хочешь не плачь, а я вот хочу и плачу.
Кто хотел, тот и плакал. А на теплоходе плакать никто не думал, наоборот, все были очень веселые, шумные.
Теплоход отходил от причала все дальше и дальше.
— Мама, ты видишь бабушку? Папа, ты видишь бабушку? — спрашивал Родька.
Но бабушку уже никто не видел. И все-таки Родька продолжал махать обеими руками, надеясь, что вдруг она-то его еще видит.
В свои девять лет он первый раз ехал на теплоходе в большое путешествие: по Каме, по Волге — до самого Каспийского моря. Ровно через восемнадцать дней они должны были возвратиться обратно к родному причалу.
Теплоход проплыл под железнодорожным мостом. Уже бетонная набережная осталась в городской черте, а вдоль берега вытянули шеи башенные краны грузового порта.
Пассажиры постепенно расходились по своим каютам. А некоторые уже загорали на палубе.
— Я тоже хочу загорать, — сказал Родька.
— Успеешь еще, — возразил папа.
— Ничего не успею, — захныкал он.
— Успеешь! — сказала мама.
— Я совсем белый! — заныл Родька. — Все черные, а я белый.
— Где ты видишь черных? — спросила мама. — Все вокруг белые!
Родьке в общем-то не очень хотелось загорать, но он привык всегда настаивать на своем. Ни за что не отстанет, пока не получит то что просит. И мама сдалась.
Они вошли в каюту, чтоб взять одеяло и зон тик. Родька будет загорать, мама сидеть рядом под зонтом, а папа никуда не пойдет и будет читать книгу. «Я затем и на теплоходе поехал, чтоб лежать и никуда не бегать», — сказал он.
Когда вошли в каюту, Родьке совсем расхотелось загорать. Он ведь, собственно, в каюте и не был, только вещи поставили. А здесь замечательно, целых две комнаты. Не что-нибудь, а люкс!
Родька тут же заглянул в холодильник, проверил водопроводный кран, душ, даже зеркало потрогал — крепко висит!
Он прыгнул на диван и еще раз подпрыгнул, как на батуте:
— Каюта-уюта, каюта-уюта! Ура!
— Переодевайся! — сказала мама.
— Не забывайте, что скоро обед, — сказал папа и, взяв книгу, улегся на дива. — Не заблудитесь! — предупредил он.
Родька рассмеялся: где тут можно заблудиться?
Но когда они с мамой пошли по длинному узкому коридору с множеством дверей, потом спустились по лестнице вниз, а внизу были такие же двери и коридоры, Родька понял, что заблудиться можно запросто. Здесь было столько неизвестного! Ему захотелось немедленно все облазить, все потрогать, всюду заглянуть.
Мимо них прошла девочка такого же возраста, как Родька. Девочка как девочка: белые волосы, носик остренький, как у лисички. Только одета она была смешно: в желтом ситцевом сарафанчике и в то же время в ботинках и чулках.
— Вот умора! — фыркнул Родька.
Мама тоже удивилась: июль, такая жара, а тут чулки и ботинки.
— Еще бы валенки надела! — рассмеялся Родька.
Девочка оглянулась и показала ему язык.
И тут, прямо у него над ухом, промяукала кошка: «Мя-яу! Мя-яу!» Конечно, ничего удивительного нет, когда мяукают кошки. Но у Родьки округлились глаза. Он сделал такое отчаянное движение, как будто хотел кошку сбросить с головы. Само собой, никакой кошки у него на голове не было.
Мама шла впереди и не видела этой странной картины.
Родька огляделся. Может быть, кошка подпрыгнула, мяукнула и спряталась? Хотя он никогда не видел кошек, которые бы так высоко прыгали.
— Мама! — крикнул он.
— Чего ты кричишь?
— Ты не видела здесь кошку?
— Какую еще кошку?
— Не… не знаю какую… Наверное, черную.
— На кораблях бывают кошки. Может быть, и здесь есть. Но я не видела. А зачем тебе кошка?
— Она мяукнула…
Родька хотел было рассказать, как она мяукнула, но они вышли на палубу. У борта стоял полноватый мужчина в белом джинсовом костюме и белой кепочке. Он грыз семечки и бросал скорлупу в воду.
— Загорать идете? — спросил он. — Так это на шлюпочной палубе. Первый раз, наверное, на теплоходе едете?
— Первый, — ответила мама.
— Пойдем, — потянул ее Родька. Он-то знал: мама с каждым может разговориться, и надо стоять и ждать, когда она кончит разговор. Даже на улице, с прохожими, и то умудряется познакомиться и поговорить.
— О чем ты можешь говорить с прохожими? — всегда удивляется папа.
— Я просто контактная, — обычно отвечала мама. — В наш век это необходимо.
— Мальчишка-то ваш занятный, — сказал мужчина, который, видимо, тоже был контактный. — Занятный мальчишка. А тигра на футболке зачем носишь?
— Низачем! — буркнул Родька.
— Занятный мальчишка!
— Мы пойдем, — извиняющимся голосом сказала мама.
— Идите, идите, отчего же не идти, — разрешил мужчина. — Врачи советуют первый раз загорать не более пяти минут. Может произойти солнечный удар!
— Не более, не более, — проворчал Родька, когда они пошли. — Разговариваешь со всеми.
— Почему я не должна разговаривать? Может быть, он очень одинокий человек. Видишь — стоит совершенно один. Поэтому он и любит теплоход, здесь много людей.
— В поезде еще больше.
— Поезд — это совершенно не то! В поезде все спешат, ждут свою станцию. Поезд это просто-напросто переезд с места на место. А на теплоходе стараются устроиться уютно, надолго.
Родька был вполне согласен с мамой, а скорее всего с папой, потому что дома именно папа всячески превозносил теплоход и ругал поезд, а мама, наоборот рвалась куда-то быстрее уехать, даже улететь. Сейчас она уже лететь никуда не хотела.
На шлюпочной палубе было многолюдно, как на пляже. Все сидели и лежали на деревянных лежаках.
— Ага-а! Все лежаки заняты! Говорил, раньше надо идти!
Но тут же нашелся лежак.
— Ты страшный придира, — сказала мама. — Все тебе неладно, идешь, ворчишь. Какая тебя муха укусила?
— Никакая не муха!
Родька бросил на лежак одеяло, лег на живот и отвернулся. «Муха, муха! — думал он. — Пусть бы кусала, нужно-то очень. А вот если над ухом мяукает…»
Мама села под зонтик и стала любоваться картиной природы. Светит солнце, блестит вода, летают чайки!
А Родька лежал и думал про свое: «Если это мяукнула кошка, то куда она делась? А, кроме кошек, кто еще мяукает? Никто! Странно, очень странно!»
Солнце так припекало, что Родька тут же покрылся потом. Тоже занятие — лежи и лежи. Кругом вода, а искупаться негде.
— Папа без нас уже, наверное, скучает, — очень кстати сказала мама.
Но папа не скучал. Когда они вернулись в каюту, он спал с книгой в руке. Мама его тут же разбудила.
Папа протер глаза, потянулся.
— Мне даже сон приснился, — сказал он. — Любопытный сон! Цветной!
Папе никогда цветные сны не снились, даже черно-белые редко, он их просто не помнил. Поэтому сейчас он и потирал удивленно затылок.
— А приснился мне кот, рыжий, с рваным ухом, зелеными глазами. Представьте себе такую картину: сижу я в своем кабинете, он заходит и говорит: «Здравствуйте, философ Мельников!» Я ничуть не удивился, что он человеческим голосом разговаривает. Кот подает мне лапу: «Будем знакомы: Филимон!» Я пожал ему лапу, будто так и полагается. Но при этом все-таки мелькает у меня где-то отдаленно, в какой-то клетке мозга, мысль, что, возможно, это сон. А кот мне и говорит: «Философ, а снов не видишь. Живешь, ничего не знаешь!» — И прыг на стол. Сел на мою рукопись и сидит, зеленые глаза щурит. Я говорю: «Пересядьте, пожалуйста, вот сюда!» — И рукопись из-под него пытаюсь вытащить. А он не замечает моих усилий. Спрашивает: «Чего это у тебя бумаг-то столько лежит?» — «Да вот, — говорю, — пишу статью „Человек — преобразователь природы“».
Мама рассмеялась:
— Ты ее так и недописал, вот тебе и приснилось.
— Ну, а кот что? — нетерпеливо спросил Родька.
— А кот разлегся на столе и заявил: «Я тоже преобразователь!» Тут вы пришли, я проснулся, и наш содержательный диалог прервался.
— А кот не мяукал? — настороженно спросил Родька.
— Я мяукал! — пошутил папа. — А кот говорил.
— Тебе вредно спать днем! — сказала мама.
Ни мама, ни папа, ни Родька не знали и знать не могли, что с этого дня многим на теплоходе «Космонавт Савиных» начнут снится странные сны.
— А когда мы шли с мамой загорать, мне кто-то на ухо мяукнул! — возбужденно прошептал Родька.
— Ну, это был Филимон! — весело сказал папа.
Мама тоже на этот счет повеселилась и сказала, что у них обоих котомания.
Странности продолжаются
В ресторане, куда семья Мельниковых пришла обедать, было уже много народу. Мама увидела за столиком того самого мужчину, который говорил «занятный мальчишка», и тут же помахала ему рукой. Мужчина так заулыбался, как будто это был самый приятный подарок в его жизни. Папа окинул взглядом зал и обреченно подумал, что через три дня все станут друзьями его семьи.
К Мельниковым подошла официантка, посмотрела, куда бы их посадить.
— Идите, идите к нам! — позвал мужчина.
— Садитесь вместе со своими знакомыми, — сказала официантка. — Это будет ваше постоянное место.
Кроме «знакомого», за столом сидела еще и «знакомая» — та самая девочка, которая ходила в чулках и ботинках. Родька скривился: не хватало еще с какой-то девчонкой вместе обедать.
Рядом с девочкой сидела молодая женщина. Такая же белая и с таким же острым носиком. «Это ее мать, а это ее отец», — подумал Родька.
— У нас будет приятная компания, — радостно сказал мужчина и подставил маме стул. — Очень важно найти в отпуске приятную компанию.
Родьке пришлось сесть рядом с девчонкой. Ну и пусть, очень она ему нужна. Сидит, носом вертит. Может быть, забыла, что утром ему язык показывала? Он-то не забыл. И Родька независимо положил руки на стол, как будто весь стол принадлежал только ему.
— Сядь прилично, — сказала мама.
— Я и в школе так сижу! — он еще шире раздвинул локти.
Мама нахмурилась.
Но на Родьку «нашло». Он чувствовал, что ни за что не уберет руки со стола, хотя понимал, что надо убрать. Все молча смотрели на него. Все осуждали. Ему хотелось убежать, но он сидел, вцепившись в скатерть, и его можно было унести отсюда только вместе со столом.
— Занятный мальчишка! — произнес мужчина.
— Ох, я бы своей уже давно подзатыльника дала! — сказала женщина.
— И он получит, — сказала мама, хотя Родька подзатыльников никогда не получал, разве что понарошку.
Девчонка хитро хихикнула.
— Не обращайте на него внимания, — сказал папа.
Пришла официантка. Тут бы самый подходящий момент убрать руки со стола, но Родька сидел не двигаясь.
И вдруг его КТО-ТО ущипнул. Он подпрыгнул, оглянулся. За столом засмеялись.
— Что с тобой сегодня? — спросила мама.
— А чего она щиплется! — разозлился Родька.
Девчонка подставила ладошку ко рту и опять хихикнула.
— Я и не думала щипаться! Мы с тобой даже не познакомились, чего это я буду тебя щипать?
И правда: девчонка сидела слева, а его ущипнули справа. Не официантка же! Когда ей щипаться, она тарелки расставляет. Может быть, какое-нибудь насекомое прилетело, укусило и улетело?
Папа в ответ на все это происшествие хмыкнул и налег на салат. Его как-то не очень взволновало неприличное поведение сына. «Воображает перед девчонкой», — подумал он, вспомнив себя мальчишкой. Управившись с супом, папа принялся за бифштекс, всячески расхваливая его. Вообще-то он все время собирался сесть на диету, потому что считал, что полезно жить впроголодь.
Но эта мысль всегда приходила ему после обеда. И тут, съев бифштекс, папа сказал:
— Нужно употреблять только растительную пищу. Кроме витаминов, в ней присутствует солнечная энергия.
— Вам хорошо, — сказал сосед несколько обиженным тоном. — У вас уши большие.
— При чем тут уши? — опешил папа. Да и не только папа.
— Как причем? У кого большие уши, те имеют тяготение к растительной пище, а у кого маленькие, — он показал свое миниатюрное ушко, — извините, без мяса обойтись не могут!
Папа осторожно пощупал свое ухо: большое, как у слона. Наверное, ему вообще не нужно было есть бифштекс. Все начали щупать свои уши. Родька ухом был в папу. Но мясо он любил. Что ему сейчас — уши менять?
— Все это ненаучно, — сказал папа.
Сосед развел руками: дескать, хотите верьте, хотите нет, но это так.
Обстановка за столом разрядилась.
— Пора и познакомиться! — сказала мама.
Папа вежливо представил соседям всю свою семью: вот он, Борис Николаевич Мельников, скромный философ, преподает в институте; его любимая жена Марина Викторовна, конструктор, изобрела робота Яшу; вот их дорогой сын Родька, отличник учебы, будущий математик. Да, да, учится в специальной математической школе, перешел в четвертый класс.
Соседи смотрели на семью Мельниковых с большим уважением.
— Я тоже в четвертый перешла, — сказала девочка. — Меня Зойка Капелькина зовут. А мою маму — Валя Капелькина. Еще у нас в деревне есть бабушка Дуся Капелькина. Мы все Капелькины.
— Какая смешная фамилия, — улыбнулся Родька.
— Ничего смешного, — заметил папа.
— А моя фамилия Федулин, — представился мужчина. — Еду в одиночестве, без сопровождающих, — пошутил он.
«Значит, это не ее папа!» — Родька почему-то был доволен. И то, что Федулин никакая даже не родня Зойке Капелькиной, тоже было хорошо. Хотя чего хорошего? Вполне Федулин мог быть родней, ведь если не Зойке, то все равно он кому-то родня.
— А зовут меня Павел Михайлович! — добавил Федулин.
— А почему вы один? — спросила Зойка. Мама-Капелькина на нее шикнула:
— Не твое дело!
— Секретов нет, — улыбнулся Федулин. — Люблю природу, реку, восходы, закаты! А вся моя семья мчится на юг, к морю! Тысячи людей трясутся в поездах, летят, рискуя жизнью, в самолетах, — и все туда, на южное побережье, к Черному морю. Скажите — зачем? Зачем, я вас спрашиваю?
Все молчали, словно боялись ответить на вопрос Федулина неправильно.
— Вот так-то! — сказал Федулин и встал. Он улыбнулся, всем пожелал приятно провести время и удалился.
— Хорошо, что мы к морю не поехали, — испуганно сказала Зойка. — Что бы там делали?
Родька ухмыльнулся: понятно — моря никогда не видела, а он уже сто раз к морю ездил. Ну, не сто, а два.