Прощай, Думало!
— Вы не знаете, где живет домовой Думало? — спросил Родька мальчишек, которые бегали у пристани.
— Кто-кто? — захохотали мальчишки.
Родька побежал к магазину, на крыльце которого сидели две женщины, продавали ягоды.
— Вы не знаете, где живет домовой Думало? — спросил, запыхавшись, Родька.
— Ишь какой шутник нашелся! — с осуждением сказали женщины. — И родители не приструнят!
Родька кинулся к парню, который подъехал к магазину на лошади, запряженной в телегу.
— Где у вас домовой Думало живет?
Парень покрутил пальцем у виска:
— Ну, псих!
По дороге шел старичок, опираясь на палку. Родька побежал ему навстречу. Уж он-то про домового должен слышать.
Старик остановился.
— А ты, прыткий, откуда будешь? Вроде не здешний?
— С теплохода! Вон стоит!
— Про домового, сказывай, как прознал?
— Топало говорил.
— Топало? Евдокии Капелькиной?
— Знаете, да? — обрадовался Родька.
— Как не знать, соседями были. Соснин меня зовут. А ты как ей приходишься? Уж не внук ли?
— Зойка Капелькина ей внучка. Она тоже едет на теплоходе вместе с Топало! Они ушли к Думало повидаться! А теплоход отходит! Стоянку сократили!
— Экие дела! У меня в доме гости, а я не знаю!
С пристани к Родьке бежали папа и мама.
— Иди немедленно на теплоход! Слышал, объявили посадку? Или это не для тебя?
— Но мы же не уедем без Зойки!
— Конечно, не уедем, — сказала мама, переводя дыхание. — Но лучше, если ты будешь сидеть в каюте, чтоб потом тебя не искать.
— Но я знаю, где Зойка! Давайте за ней сбегаем с папой!
— Да бежать-то далековато, коли опаздываете, — сказал старик Соснин. — Васька! — крикнул он парню, который приехал на телеге. — Довези-ка гостей до моего дома!
— Дорога неровная, растрясу! — Парень подмигнул Родьке. — Ладно, садитесь!
Родька запрыгнул в телегу. Папа, еще не поняв, куда нужно ехать, тоже сел. И мама не отстала.
— Нельзя ли поскорее! — попросил Родька.
— Быстро надо — садись в машину!
Парень понужнул лошадь, и она побежала рысцой.
А в палисаднике у дома Соснина расставались домовые.
— Прощай, друг! — сказал Топало.
— Прощай, дорогой, — сказал Думало.
И снова зашумела листва:
— Прощай, прощай, Топало!
— И ты, Кланька, прощай, — сказал Думало.
— Я не Кланька, я Зойка.
— Может, и Зойка. А может, и Кланька.
Не успели они на прощанье сказать самых важных последних слов (их всегда не хватает), как к дому подкатила телега.
— Зойка! — закричал Родька. — Теплоход уходит!
— Ой, — испугалась Зойка. — Ой, вдруг ушел!
Она запрыгнула в телегу, а Топало, помахав другу, побежал рядом.
Старый ворон, сделав круг, прокричал:
— Будь здоров, Топало! — И улетел.
— Уж вы нас, Вася, довезите до пристани, — попросила мама… — Очень вам будем благодарны!
— А мне что? Не я везу — лошадь! А ну, дорогая, пошевеливайся! — взмахнул он вожжами.
— Уж ты поторопись, — попросил Топало лошадь. — На теплоход опаздываем.
— И так тороплюсь, — ответила лошадь. — Да колея глубокая, всю дорогу машины испортили.
Мама-Капелькина и капитан стояли в ожидании у трапа.
Где-то вдалеке сверкнула молния, прогрохотал гром. Сразу все вокруг потемнело, закружилась пыль.
— Давно дождя ждем, — сказала лошадь, сворачивая к пристани. — Трава совсем сухая стала, жесткая.
Мама-Капелькина бежала навстречу. «Ну и влетит сейчас Зойке!» — посочувствовал Родька.
Лошадь остановилась.
— Спасибо тебе большое! — Папа с мамой стали наперебой благодарить Васю.
— Тебе спасибо, — сказал Топало лошади.
— Не за что. Приятного вам пути!
Пассажиры сели на теплоход.
Топало-метеоролог
Штурман Карпов ничего не мог понять: система управления работала как часы. Что же произошло с кораблем в районе пристани Ключи?
Никакого вразумительного ответа не мог дать на этот вопрос и механик.
Только радист Семечкин кое-что подозревал: уж не те ли самые внеземные сигналы сбили корабль с курса? Он не выдержал и решил идти к капитану, поделиться своими догадками.
— Что у тебя за срочные дела? — недовольно спросил штурман. — Капитан пошел спать, и вообще, он неважно выглядит.
— А может, я его вылечу! — таинственно произнес Семечкин.
Капитан был в своей каюте и пил чай.
— Ну, входи, Семечкин, — сказал он. — Что у тебя стряслось? О какой-нибудь неприятности пришел сообщить?
— Да как сказать, — помялся Семечкин. — Будущее покажет…
— Какое еще будущее?
— Ближайшее… Я, товарищ капитан, предполагаю причину происшедшего ЧП.
«Неужели и он знает о домовом?» — подумал капитан.
— О чем ты говоришь, Семечкин?
— Сегодня ночью в эфир были переданы сигналы неизвестного происхождения. Скорее внеземные…
— А какие же? — капитан совсем забыл о других цивилизациях.
— Инопланетяне ищут контакт! — произнес Семечкин.
— Еще и инопланетяне! Иди поспи, ты ведь тоже ночь не спал.
Радиста обидело такое несерьезное отношение к его сообщению.
— Галилею тоже никто не верил, что Земля вертится!
— Я тебе верю, Семечкин, — устало сказал капитан. — Я сейчас всему верю. Потом разберемся, а сейчас я спать хочу.
Обидевшись, Семечкин ушел. Петрову действительно необходимо было поспать, но он не мог. Мысль о домовом не давала ему покоя. Он не мог поверить в его существование и в то же время не мог отвергать, поскольку полчаса назад сам лично с ним разговаривал.
Скрипучий голос сказал ему:
— Простите, товарищ капитан, за беспокойство, уж сейчас-то я буду сидеть в каюте тише мыши.
Капитан понимал, что обязан принять какое-то решение. Но какое? Возможно, в истории пароходства это первый случай. И произошел он именно у капитана Петрова.
«Уж не гипноз ли это? — подумал он. — Тогда кто же гипнотизер? Валентина Ивановна Капелькина?» — капитан даже улыбнулся; у нее такие искренние синие глаза. К тому же гипноз — дело кропотливое, так вот — раз-два — не загипнотизируешь. Капитан встал. Значит, домовой все-таки существует?
В каюту тихонько постучали.
— Кто там? Входите!
Дверь приоткрылась. На пороге робко появилась Зойка, из-за нее выглядывал Родька.
— Вот вас-то мне и надо! — обрадовался капитан.
Он усадил их на диван, сам сел напротив.
— Где ваш домовой?
— Здесь я! — раздался голос.
Капитану трудно было скрыть свое замешательство. Он покашлял.
Пружины дивана заскрипели. Топало уселся рядом с Зойкой.
— Товарищ капитан, у нас есть предложение, — сказал Родька.
— Предлагайте!
— Возьмите меня на работу! — проскрипел Топало.
— На работу? — опешил капитан. — Но… у нас команда в полном составе.
— Он бесплатно, — сказала Зойка.
— На общественных началах, — пояснил Родька.
— Что же он будет делать?
— Погоду предсказывать!
— С погодой у нас вроде все в порядке. Сводка имеется. Погода нас ждет отличная.
— Ничего не отличная, — пробурчал Топало. — В четверг опять гроза будет. Посильнее, чем сегодня.
Капитан посмотрел в иллюминатор. Небо все еще было темное. Еще изредка сверкали молнии, и гром погромыхивал, но уже неохотно, издалека.
— А как он знает? — спросил Петров. Ему было трудно обращаться лично к домовому.
— Знаю, — ответил домовой. — Ветер приносит…
— Что ж, если вы каждый день будете сообщать о погоде, — сказал капитан, — я буду благодарен.
Топало был доволен: капитан взял его на работу. Метеорологом! Сейчас никто не скажет: «От тебя на теплоходе одни неприятности!»
— Но у меня есть условие! — Капитан наклонился поближе к ребятам. — Наш разговор останется в тайне. Никто не должен знать, что на теплоходе едет домовой. Идет?
Где сон, где явь?
Папа решил, что пора приниматься за дело. За окном моросит дождь, самое время сесть за статью «Человек — преобразователь природы». Во время отпуска тоже нужно трудиться.
Мама сидела, поджав под себя ноги, и читала журнал «Знание — сила».(Родька как раз в это время устраивал на работу Топало.)
— Все-таки непонятная история с этим домовым, — сказал папа. — Может быть, он действительно существует?
Мама придерживалась более определенных взглядов.
— И Топало, и Думало придумала Зойка.
— Но зачем она убежала на окраину поселка? Никакие родственники у них в Ключах не живут.
— У нее фантазия.
— А почему у тебя нет фантазии? — спросил папа.
— Ты ошибаешься. Я тоже убегала в девять лет. Искала в лесу мальчика-с-пальчика. Не нашла.
— А может быть, он был? — задумчиво произнес папа. — Ты его не увидела. Возможно, мы видим только часть того, что существует, живет, дышит, смотрит на нас.
— Возможно, — сказала мама без энтузиазма.
Папа достал из чемодана рукопись, разложил ее на столе.
«Человек — преобразователь природы». Он подчеркнул заголовок жирной чертой. Потом еще раз прочитал и еще раз подчеркнул. Постучал ручкой по столу, глядя в окно. Хмурая погода на него действовала усыпляюще. Он начал клевать носом.
«Пять минут подремлю и примусь за работу», — решил папа и лег на диван.
И опять ему приснился рыжий кот Филимон с рваным ухом. Заходит и говорит:
— Здравствуйте, философ Мельников! — подает ему лапу и ложится на рукопись. — Мыши стали наглые! — потягиваясь, говорит Филимон. — Всю вашу бумагу могут съесть.
— Я пишу в трех экземплярах.
— Все три съедят.
— Но у нас дома мышей нет.
Кот замурлыкал, вытягивая коготки.
— Уж и пошутить нельзя.
Папа проснулся. В каюте никого не было. И рукописи на столе не было. Видимо, мама убрала обратно в чемодан. А, возможно, прибежали мыши и утащили.
Куда уплыли тучи?
Дождь прошел. Тяжелые волны, гулявшие по реке, успокоились, затихли. Выглянуло солнце, и река сразу ожила, заиграла бирюзовым, зеленым, желтым, словно что-то засветилось с глубины ее.
Палуба мгновенно высохла, начала нагреваться.
Повеселевшие пассажиры выходили из своих кают.
— Вот и солнышко выглянуло! — говорили они, как будто непогода длилась целый месяц.
Зойка, прищурившись, глядела в небо.
— Даже ни одной тучки не осталось. Куда они все уплыли?
— На север, — сказал Родька. — Может быть, даже к океану.
— А дальше куда?
Топало тоже глядел в небо, бесконечное, бездонное. Что он там видел? Пустое пространство или скрытую от нас жизнь?
Где-то далеко-далеко Топало услышал тонкий звук полета. Он выделил его из множества других звуков, наполнявших мир. Это летела стрекозка Майка, чтобы сообщить приятную весть: бабушка Дуся накосила для козы Маньки большой воз сена.
ТОПАЛО И ЧЕРТЕНОК ТРИШКА
Бедный сирота
Топало встал рано утром. Луна уже поблекла, но все еще держалась на небосклоне. Она бросала неяркий свет на снежную равнину, которая расстилалась до самого леса.
В доме все еще спали: бабушка Дуся, Зойка, пес Бакай, коза Манька. Только кот Филимон проснулся, расправил коготки и снова сжал. Он хотел было спросить: «Куда ты спозаранку собираешься, наш домовой?» Даже первое слово произнес: «Куда». Но оно прозвучало невнятно: вроде «куд-д… куд… ф-ф-ф…» И еще непонятно что. Кот Филимон даже не понял и тут же снова заснул.
А домовой Топало вышел из дома. Полнолуние было его любимым временем. Ничего, что луна уже поблекла. Домовой любил даже блеклую луну.
К тому же он рано встал не для того, чтоб просто прогуляться. У него дела по хозяйству. Кому надо, пусть те спят. А ему необходимо привезти сено с поля для козы Маньки. Вот обрадуются коза Манька и бабка Дуся, когда увидят у ограды целый воз.
Зойка, между прочим, очень любит прыгать с крыши на сено. Но он этого не позволит. Прыгай в снег, если хочешь. Не сено жалко, а козу Маньку. Что она будет есть?
Домовой Топало шел в поле, где стоял стожок сена. Он бурчал себе под нос про козу Маньку, кота Филимона, Зойку. Спят лежебоки.
В руках у него были две жердины. Не первый год, знал, как сено возить.
Стожок сена еще с лета был наметан недалеко от дома, километра два. Топало шел, смотрел на луну и посвистывал. Ах, жаль, что в деревне Кутузы никого не осталось из его друзей.
Где они, домовые? Куда делись: Возюкало, Хитрило, Вертило… И от Думало нет никаких известий, с тех пор, как они повидались на пристани Ключи.
Было тихо. Деревья стояли в куржовине. Небо ясное до каждой звездочки.
Топало так засмотрелся на природу, что сел в сугроб.
«Никто из людей не знает, откуда они взялись, — размышлял он. — А откуда мы, домовые, взялись и куда делись?» — и Топало посмотрел на далекую звезду, тускло мерцающую у горизонта.
Ладно, посидел, поразмышлял и хватит. Пора за работу. И Топало зашагал к лесу.
Вот и стожок сена, который они метали с бабкой Дусей. Он несколько раз обошел вокруг него, посооброжал, как лучше жерди подсунуть. Сообразил.
Очень удачно подсунул одну жердь под стожок, воткнул вторую. Но вторая пошла куда-то вкось. И в этот момент вдруг кто-то как закричит:
— Ой, ой, ой!
Топало опешил.
— Ой, ой, ой!
— Это кто? — спросил Топало, выбросив жердь в сторону.
Из стога вылезло существо, все облепленное сеном. — Ха, да никак чертенок!
Да, это был чертенок. Он тер нос, изображая, что плачет. Топало взял его за шкирку, приподнял, стряхивая сено.
— Ой, ой, ой! — снова завопил чертенок.
— Это ты! Я тебя сразу узнал! — сказал Топало, тряся чертенка.
— Кто я? — спросил чертенок.
— Забыл! Не ты ли залезал во хлев к нашей корове? Чуть от страха она не умерла! Потом давай хныкать, что ты сирота. Мы, домовые, тебя пожалели, краюшку хлеба дали и отпустили. А что ты, нечистая сила, сделал? Украл лошадь и чуть не загнал ее, бедную! Бедная, бедная лошадь!
— Я еще маленький, — тихо сказал чертенок. — К вашей корове не лазил.
Топало задумался. Ведь и правда: Уж коровы-то у них давным-давно нет, и домовые разбежались неизвестно куда. Да ведь в это время и бабка Дуся девчонкой была! Да, лет пятьдесят назад это было.
— Уж больно ты похож, — сказал Топало, все еще подозрительно рассматривая чертенка. — Уж не твой ли родной отец тогда был?
— Не знаю, я сирота.
— Вот-вот, он то же самое говорил! Одинаковая у вас повадка — чертовская! А чего ты в стогу делал?
— Ночью некуда деваться, вот в стог и лезу! Холодно! Ой, холодно! — чертенок стал дрожать. — Где я сейчас ночевать буду?
— Там, где все черти, — ответил Топало.
— А где они? — спросил чертенок. — Я — сирота. Не знаю, где родился. Ни одного черта вокруг нет.
— Совсем ни одного?
— Один есть! — прошептал чертенок и оглянулся. — Его зовут Лысый черт.