Будут собраны знания мною, подобно
Сбору клюквы на бусы. И греческий миф
По Хибинам свои отпечатает стопы.
Буду слушать я музыку гор ледяных,
Снежных рун по апрелю разгадывать знаки…
И саамский колдун с невысокой стены
Отзовётся на свет: «Дуг лу галь Аннунаки*».
В путь! на юг! по камням, по болотам-ручьям,
Проходя сквозь туман в неизвестное время,
Чтоб над тихим костром растворить в себе чай,
Погрузившись на час в травы цвета сирени,
Где оленьи стада, с лёгким стуком рогов,
Ковыляют по сопкам, съедая по строкам
Белоснежные коврики белых стихов,
Превращая стихи в угловатый петроглиф.
Я бы жил здесь веками, в холодной траве
Оставляя следы в виде тени и пепла…
Освяти же мне, Индра, чело меж бровей
Золотою Звездой Заполярного Неба!
*Дуг лу галь Аннунаки – говорит большой человек
Из рода богов Аннунаки (с шумерского)
Напоминая о себе…
(зарисовка-настроение)
Загрохотало. Потемнело.
Зашлёпал дождик не спросясь,
Спеша к земле по ржавым жерлам,
Преобразуя землю в грязь.
Бельём не снятым мокнут планы:
Не просушить, не заменить…
Растаял сахаром в стакане
Погожий день. Кого винить?
Но человек – не бог… Пока что
Другим энергиям вершить…
Ожили, мучимые жаждой,
Черешни… Глиняный кувшин
Умылся хладною водою,
Себя наполнив до краёв…
В окне распахнутом, с ладони
Мальчишка кормит воробьёв…
И те, нахохлившись, сырые,
Всё метят парня ущипнуть,
И капли стряхивая с крыльев,
Смешно выпячивают грудь.
А мальчик просто их жалеет:
Ему и в мысли не идёт,
Что птиц обманом он «приклеил»
К своей ладони, будто кот.
А дождь шумит,… ему нет дела
До нас, замкнувшихся на чай…
Как долго?.. Может быть, с неделю
Его «морзянке» не молчать?..
Ах, если б знать, где этот «вентиль»!..
И остаётся лишь одно:
Самозабвенно верить в ветер,
Признав, что не подчинено
Нам здесь ничто…
Парашют
Для чего мне, скажи, много знать,
Бесконечные книги листать,
Если завтра один из богов
Превратить меня будет готов
В пустоту без вращений времён
И внушаемых вами имён?
И чем ближе я к устью реки,
Тем ответнее чувство тоски
На стихи, что под скрипку пера
Осторожно ведут шкипера
В бесконечность. Но вижу и там
Ненасытно растёт пустота…
«Пу-сто-та!…», – пропоёт барабан…
Георгин, гладиолус, тюльпан,…
Устоят ли, цветы распустив,
Красоту в пустоту отпустив?
Для чего это буйство цветов
Если нет ни шагов, ни следов?
Звуки, формы, движенья, слова -
Всё уходит во тьму… Спасовать
Мы не можем: известен маршрут…
Ну, на чёрта мне твой парашют?
Мелодия грусти
Ночь замедляет движение света,
Свет приближает движение ночи,
Делая чувства в два раза короче,
Чем дуновение спящего ветра.
Что-то торопит и путает мысли…
Падают вишни в холодные лужи…
Столько страданий, чтоб выйти ненужным, -
Старым ребёнком, капризным и лысым!…
Мнётся в руках золотая открытка
В несколько строчек: банальные фразы.
Был ли он в жизни – доподлинный праздник,
Не из материй искусственных свитый?
Радость важна, но она утекает,
Скоро слабеет…
… и слёзы, и слёзы
Льют под валторны о тех грациозных,
Ставших беспомощными стариками.
Увертюра
Гладь озера.
Расщедрился июль
На тишину
И ласковые трели.
Стрекозами
Невидимое вьют,
Клоня ко сну,
Вечерние свирели.
Едва поют
Свирели… Ветерок
Разносит их
Вибрирующий стрёкот…
И Кот Баюн…
вступает
на порог.
Спокоен, тих, …
К всеобщему восторгу
Несёт он сказку
Другу-малышу,
Что в нетерпенье
Ждёт его прихода,
Всё не заснёт…
Не доверяя лицедеям…
Животный мир с пугливыми глазами,
Не чувствующий звёздных переходов,
Как быстро гибнешь ты! Эй, мегозавры,
Желудки механических уродов
Не по зубам? Поёт набатом сталь…
Пусты леса и… жизнь лесов пуста…
Там нет взаимосвязи и единства.
Там только страх, отчаянье… А выход
Всё больше направлением на выстрел
И злых дорог огонь летящий лихо.
Разбит авто. Спастись не удалось…
А в метрах ста – огромный мёртвый лось.
Пугливо птица бьётся пред бедою
В стекло окна и… вот уже не верит
Спасительным мозолистым ладоням;
Всё пальцы щиплет, оставляя перья
Меж них, что раскрываются пред ней…
И… нет на свете неба голубей!
Замечу: даже гад кровососущий
При всём своём глупейшем аппетите
Достоин воли. Но, щелбан уж пущен
И… жизни – нет… Не-е-е-е…! Не отговорите
Меня не бить коварных оводов,…
Ведь к доброте такой я не готов…
Что толку в том, что ты родился добрым?
Не ощущая в нас себе подобных
Глядят они с опаской на тебя,
Притворно доверяя и любя…
Что дать мы можем им? Загон и клеть?
Раз нет свободы – лучше умереть.
Бароккоэза
Ветра не утихнут над финским заливом,
В титановом цвете вздымая волну,
Едва ли заметив, что смурь уступила
Короткому лету, июльскому дню.
И над Петергофом разбрызгав фонтаны,
Хмельных азиатов слегка отрезвив,
Ветра не утихнут, и кажется странным,
Немножечко странным такой позитив.
Тела золотые богов незнакомых
В прислужливом чине спустились с холма,
Оставив дворцы христианским иконам,
Где правит по залам надменная тьма.
И в смешенных чувствах мне холодно сердцу.
Россия ли это? Боюсь угадать…
И только пугливо визжат иноверцы
Под брызгами струй, поросятам под стать.
Здесь вместо ключей открывают монетой.
Здесь тонет халтура в пакетах гостей.
И ради наживы использует лето
Причисленный к лику святых иерей.
Красива ль природа, одетая в камень?
Покойно ли уткам в гранитных стенах?
И не от того ли всё ловят руками
Туристы-китайцы подарки со дна
Балтийского моря? Тенисты аллеи.
Стараются ветви коснуться лица…
Устав восхищаться, иду параллельно
Невидимым душам, каналу Вселенной…
………………………
Три века спустя так легко отрицать.
Петергоф
Вполне понятный стих
Хорошо, что я не бизнесмен:
По ночам в поту не просыпаюсь,
На ходу дождём не умываюсь,
Не цепляю баксы на безмен…
Хорошо что я не бизнесмен.
Хорошо, что я не лицемер:
Не меняю голос по желанью,
Не хожу пред боссом гибкой ланью,
Размышляя мельче на размер…
Хорошо, что я не лицемер.
Хорошо, что я не казнокрад:
Не пасусь ночами возле сейфа,
И за мной ни сплетников, ни шлейфа,…
Ни зарядят смертью автомат…
Хорошо, что я не казнокрад.
Хорошо, что в суетности дней
Мне не нужно роскоши и блеска:
За моей неброской занавеской -
Скромный мир из Солнца и теней.
Бриллианты светятся бедней.
Плохо только то, что этот мир
Не осмыслен нашими людьми;
Обесценен, проклят и забыт
Средь надгробных платиновых плит.
Не воспринятая древность
Среди рычащей городской шумихи
И толкотни измученных людей,
Глотающих в затяг пары бензина,
Стоял старик, с аккордеоном синим,
А рядом с ним – флейтистка, словно тень,
Поднять робея музыкальный вихрь.
Зевак столпилось… Кто-то близоруко
Острил в кулак, подначивал и… ржал.
Свистел деляга, требовал блатное…
И представляя видимо иное,
Флейтистку пошлой фразой обижал
Другой гурман, заказывая Круга.
И вот притопнув слабою ногою,
Старик схватил аккорд, затем другой…
Кивнул задорно робкой музыкантше
И заглушая надоевший кашель,
Облил толпу, минуя пять веков,
Далёких кельтов чувственным покоем.
Проснулась флейта… Кто-то смачно плюнул…
И… через миг зеваки разошлись.
Остался только пёсик вислоухий
Да в красной шляпке модная старуха…
Опять с блатными вкусы не сошлись.
И без оваций выстояв к полудню,
Флейтистка первой перешла на «бля».
Градусы возможности
«Разобрать дровяник – дело плёвое, -
Знай себе отковыривай досточки…
Чё тут вошкаться? – дело не новое…
Мал-помалу… и выстучу до ночи…
Две «фомы», молоток да смекалочка, -
А её у меня предостаточно…», -
Рассуждал Инокентий Михайлович
За поллитрою «Беленькой» давеча.
Завалился с тяжёлой головушкой
Аж к утру, проклятущей накушавшись…
И проспавшись, к высокому солнышку -
Похмелился… «Управлюсь до ужина…»
Взял инстрУмент и ринулся витязем
Покорять возовень перекошенный…
«Эх, я вас! Тыр-пыр-чих! Разойдитеся!
Вроде рухлядь, а доски хорошие…»
Три кастрюли гвоздей навытаскивал…
С полруки ржавых скоб навыдёргивал…
«Ты чаво, Иннокентий? Не царское
Это дело – надсаживать органы! -
Удивлялся сосед Иннокентия, -
Покури, дуралей! Окочуришься!
Ведь тебе же седьмое, не третие!…
Гвоздь то видишь? А чё так сощурился?»
С полнедели скрипели да бряцали
Под «фомой» непослушные гвоздики…
А казалось, работы то – взяться лишь:
Три подхода – и всё удовольствие.
Исцарапался, высох, измучился,
Безответны суставы? Болезненно…
Не избегший несчастного случая,
На лежанке лежит он рассерженный.
В пятку гвоздь угодил к окончанию:
Не вступить… И, как котик на цыпочках,
Иннокентий крадётся за чайником,
В напряженье, глаза свои выпучив.
Эко влёт за бутылкой решается!
А возьмёшься на трезвую голову,
И… не сходится, и… не вмещается.
В общем, «градусы» – «задница полная».
Не в том направлении
Искусно сколочен просторный скворечник, -
На будку собачью он чем-то похож.
Примотан к берёзе надёжно, навечно…
Да только вот жизни в нём нет… Узнаёшь,
Любезный читатель, ты эту картину?
Казалось бы, что там: живи – не хочу…
Но требует жизнь золотой середины,
Где было б уютно скворцу и грачу.
Не выручит ветка листвой золотою,
Подставив ладошку под нужным углом…
Ты глянь: над скворечником, надо же, строит
Невидная птица свой крохотный дом!
И грустный хозяин разводит руками;
Глядит на скворечник и… вот оно: вдруг
Внезапною радостью мысль возникает -
«Он смотрит на север, а должен – на юг».
«Бедный» мальчик
Вчера залил старушку снизу
Двадцатилетний пьяный хам.
И в три ручья ночным сюрпризом
Лилась вода. А хам–глухарь,
Болтался по двору с подружкой,
Деля с ней маты и вино,
«не замечая», что старушка
Кричит в открытое окно…
И вдруг, уставший от призывов,
Он рявкнул бабке матерясь:
«Чего орёшь?! Скажи спасибо,
Что я отмыл твою, бля, грязь!»
И вот, старушка крутит номер:
Звонит невестке на смартфон…
А та, о да-а-а… – мадам не промах, -
В сто раз умней, чем Пинкертон.
И подавляя всплеск эмоций,
Невестка в трубку говорит:
«Так, значит, стало быть, сдаётся
Квартира та? Хороший вид.
Жди «аварийку». Завтра буду
Ловить хозяина. Пока».
Хозяин знал уже на утро,…
Точней – хозяйка… Цель близка.
Ущерб оценен и оплачен.
Обидчик выселен пинком.
«Куда теперь он?… Бедный мальчик…»
«Через подъезд… Недалеко…»
«Марс»*
Руби волну трёхмачтовый красавец,
Смывая ил с просоленных бортов,
Над бурым морем тенью нависая
Великолепных рыжих парусов.
Лети, корабль, не дожидаясь штиля!
Топи суда скорлупочных флотов!
С такой оснасткой разве до идиллий? -
Ты ищешь войн, и встретиться готов
В любой момент с «приветливой» пальбою
Несущих грязь вонючих бригантин.
Раскрыв крыла, любуюсь я тобою,
Как против тьмы выходишь ты один.
В полсотню ядер пушки греют воду!
Красно-лилов, – ужасен цвет пальбы!
И вот он – бой! И… замерли поодаль
Акульи спины – чёрные гробы.
Орёт природа взорванным трезвучьем,
Дымы и пену, с птицами смешав…
А там, вдали, огонь рождает тучи,
Пугливо пряча в тучах звёздный шар.
Не ты на море – море под тобою
Волною льстивой меряет борта, -
Всё ищет, сволочь, нет ли в них пробоин,
Чтоб с дерзким шумом ринуться туда.
Глухи, к несчастью, «брамселевы уши»*.
«крест из костей» – мишенью на корме.
И ром пять дней дурманом не заглушит
Победный рёв беззубых «королей».
…………………………
Недолгой жизнью будешь ты наказан:
Таких посудин – старость не найдёт.
Уйдёшь, растаешь в образах и фразах,
Сомкнув гульбу, тобой поднятых вод.
Пройдут века, а с ними – поколенья,
Трусцой сквозь ночь трусливо пробегут…
Пускай на дне… Да хоть на дне Вселенной!
Но страх живёт…
… и не заснуть врагу.
«Марс»* – величайший трёхмачтовый корабль Швеции.
«брамселевы уши» – два небольших верхних паруса мачт.
«крест из костей» – деталь пиратского флага «Весёлый Роджер».
Белый танец Коло
По белесым лысым сопкам