Я буду рвать кошель за бедные оладьи,
Что странный лаборант в съестное превратил?
Ах, если б мог я знать примерный эпилог
Сценарию зимы, где мгла, по сути – прима?
И хочется сказать, да всё куда-то мимо…
И вязок и не смел немелодичный слог.
Всё жду в пурге: авось, придёт, не опоздав
Последний мой трамвай, что вынырнет бесстрашно
Из-за угла дворца с тяжёлым нервным кашлем
И увезёт меня в святое Никогда…
ИЗ ПИТЕРСКОЙ ТЕТРАДИ
Ищу, не чуда ли в балтийских сквозняках,
Где коридоры не теснят клаустрофоба?
Спешу в места, где так привыкли извлекать
Себя из прошлого знакомые особы.
Ищу занятия не свойственного мне:
Не развлечения, а вроде созерцанья… -
В пример Антаресу, что в утренней Неве
Из не проявленного льёт своё мерцанье…
………………………………
…не замечать бурлящих дерзких масс,
И против них шагать неторопливо…
И раскрываться в чувствах каждый раз,
Вдыхая снежность Финского залива…
Но почему? Откуда этот зов,
Такой чужой и странный на Обводном,
Где бродит прайд слепых пудожских львов
В ночную бель обмануто голодных.
Медитатив: ладошками – мосты…
Но шум сансары не освобождает…
И множит страсть торговые ряды
Под литургию Великобритании.
О, град оград, насмешлива и зла
Ко мне твоих дворцов архитектура…
Но колет в сердце памяти игла,
Когда стою пред Бронзовой Фигурой.
Иль впрямь пленён тобой я, классицизм,
Что с камнем управляешься, как с глиной?
Куда ни глянь, бегут во все концы
Твоих высот дворцовые витрины.
И где ж там я, забредший погостить
Да полетать по Невскому с ветрами
И, как всегда, под рюмку… не простить
Царя Петра за буйный темперамент.
Минуя лето, мчит меня метро…
Лишь головная боль на переходах…
Стекло, бетон, металл, пластмасс и хром
В одну черту петлёй… Прощай, свобода…
…………………………….
… стою у края мутной глубины…
Дорисовать? – но… дождь и… акварели
Текут с листа, уродуя, как сны,
Фрагмент манежа Джакомо Кваренги.
ОГОНЬ РЯБИН
Расчёсывая волосы седые,
Тяжёлый взгляд роняя в пустоту,
Поёт метель и ждёт, когда остынет
Огонь рябин в заснеженном саду.
Она к нему – хрустальными руками,
Она к нему – заиндевевшим ртом…
Но не свести бардовое мельканье
Скупой палитрой. Думая о том,
Она слабеет, прячется в сугробы,
Чтоб с новой страстью взвиться к небесам…
Да только тот огонь рябин особый
И сколь ему гореть – он знает сам.
Не верьте, птицы, голоду и стуже
И алый сок не даст вас обмануть
Средь лютых зим, когда так сильно нужен
Огонь рябин, который не задуть.
БЕССЛАВНЫЙ МЕЧ БАГЕТА*
Куда вы с вопросами, глупые дяди,
Ведь он лакировщик и всякий изъян
Уклончиво, вёртко с улыбкой загладит,
Да так, что вы снова с ним будите «за»…
Насилу втащили мешок аргументов
Вы в студию эту, чтоб нас отстоять.
Но все аргументы исчезли моментом,
Как только он «так» соизволил сказать.
Хотели с нажимом своих репутаций,
Да скоро ослабли и ссохлись в изюм…
Обидно: не дали козлам пободаться
И в споре пустить голубую слезу.
Уже ль замолчали? Ужель вы согласны?
И стоила ль схватка эфира на час?
Жонглировать правдой и вправду опасно, -
Особенно если используют вас.
*мифический меч, созданный из булки,
который можно только съесть.
ЗДЕСЬ И СЕЙЧАС
Он рад тому, что приобрёл квартиру,
Раздельных комнат свет и пустоту,
Где на квадратах купленного мира
Когда-нибудь сотрёт его мечту
Бесцветный быт. Таинственные смыслы
Мегозатрат, надежд и перемен
Быт обнулит, и ноль сожрёт все числа,
Пятнадцать лет вместив в один момент.
Но это будет, всё ж таки, не скоро
И под наплывом творческих страстей,
Он верит в ночь и с дьявольским упором
Рисует план по сносу старых стен.
Он ждёт и ждёт итоговую сцену,
Когда хозяйка бывшая вручит
Ему ключи с печалью на лице и,
Слегка смутясь, о прошлом помолчит.
Она ему конечно не расскажет…
А стены помнят, ревностно темны…
И даже пол тоскливо и протяжно
Всплакнёт минором тронутой струны.
Второй этаж, балкон, зелёный дворик…
Прожив полвека, есть ещё на жизнь…
И пусть бы кто продлить ему позволил
Ступени лестниц через этажи…
Душа в мечтах, а телу без уюта -
Не по себе. Да здравствует ремонт!
И лишь под утро, время перепутав,
Мой друг уснул, умаялся… И вот,
Случился вечер. «Добрая» соседка,
В «глазок» увидев нового жильца,
Открыла дверь и… тайну: «Слушай, детка,
В твоей квартире, помню, от шприца
Скончалась девка. Суки наркоманы!
И эта, што те хату продала –
Бухлей бухла… От ейных тараканов
Я все обои в доме порвала!..
А год назад тут был такой малинник,
Что хоть святых из дома выноси:
Туда-сюда бандиты да мальвины…
А што зачем – поди-ка расспроси…»
На то жилец, как будто удивившись,
Скурив «полпримы» в яркий огонёк,
Хотел, было, ответить, да не вышло…
И лишь кивнул под медленный дымок.
ШТУРМ
Над гремяще-лязгающим шумом
Зло горит кровавый небосвод.
Третий день отчаяннейшим штурмом
Осаждает город инород.
В тесноте шлифуются доспехи,
Равнодушно золотом горя
И трещат, как грецкие орехи
Под взбуду меча и топора.
Словно оспой, стены крепостные,
Крепких ядер камни обошли.
Третий день в разгаре не остынут
Страшных сил отважные мужи.
Паутина лестниц, на которых,
Словно мухи – чёрные тела,
Мощь брони, массивности к позору,
За три дня удушьем обвила.
И кипящей смолью не забрызгать
И блокадой враз – не перекрыть.
Был бы мир, да мир из сердца изгнан:
В нетерпеньи копия остры.
Меркнет свет в кудлатых, чёрных тучах.
Быстрый ветр – помощником стреле,
Что пустил оскалившийся лучник
С вековой печатью на челе.
Не слабеет кровью обагрённый
Третий день беснующийся бой,
Несмотря, на то, что оборону
Держит старость, жертвуя собой.
Кабы знал налёгший неприятель
То, что с ним воюют старики -
Изошёл б на тысячи проклятий
И, к стыду, солёные плевки.
Но теперь, геройствуя в нажиме,
Рушит с рёвом наземь ворота
И вбегает в крепость, одержимый…
По телам погибшим, сволота…
Ни кого в живых он там не встретил
Кроме крыс, да ведьмы в голубом…
Замер враг. И только стылый ветер
Бил на башне в колокол – «бом! бом! бом…»
ПАМЯТИ РИЧИ
Кажись, игрив он был с рожденья,
Собачьей радостью дыша.
Мохнатым рыжим приведеньем
Носилась по полю душа.
Вдогон резиновым игрушкам,
Камням, дощечкам бегал он,
Лишь высоко взлетали уши
Его, – особенно под склон,
Куда он нёсся беззаботный,
Что сил пронзительно крича…
Предельно чувствуя свободу,
Совсем не знал он, как рычать.
Но тьма к свободе нетерпима,
Подстерегая тут и там…
И вот, однажды, средь тропинок
Его настигла слепота.
Другой бы сдал, скулил, и мордой
Искал хозяина ладонь…
А этот вновь легко и гордо
Носился по’ полю, как конь.
Что, разве запахи забыты?..
Нет: абсолютно острый нюх
Не выдавал в нём инвалида
Средь расхрабрившихся лягух.
И улыбаясь, нас приметив,
Игрун размахивал хвостом…
Как человеческие дети -
Нам братья младшие. Никто
Существ доверчивей не знает.
И, к счастью, рыжий не из тех,
Кого щенком на цепь сажают,
Готовя к бою для утех.
Легко ль поверить?.. и возможно ль?..
И память всё ещё горька,
С тех пор, когда ему под кожу
Влетели пули в три хлопка.
Сквозь боль ему ещё хотелось
Бежать,… да лапы тяжелы…
И… через миг, собачье тело
Нырнуло в травы-ковыли.
И по сей день ни кто не знает
Владельца выпущенных пуль.
…………………….
…а пёс бежит, и в звонком лае
Не слышит близкую стрельбу…
Ужель возникнет из-за горки,
Решив, как раньше поиграть?..
Но, никого… Минуты долги…
И слёз уже не удержать…
С ПРИЗНАНИЕМ В ЛЮБВИ ИЗ КОЧЕГАРКИ
Люблю зимой киркою помахать,
Откалывая ею мёрзлый уголь,
Когда всю ночь под «минус сорок пять»
И на полтонны тачка катит туго.
Люблю, когда привозят концентрат,
Кой не горит, а дразнит понемногу,
Да так, что в час до тысячи лопат,
По двум печам рассеиваю строго.
Люблю, когда какой-нибудь эксцесс,
А рядом только глупая собака,
Да семь котлов запущенных в процесс,
В которых десять тонн золы и шлака.
Люблю всю ночь гонять по цеху крыс,
Кормя их на убой вкуснейшим ядом,
Чтоб не уснуть и чтоб меня не сгрыз
Главарь-пасюк, что кружит где-то рядом.
Ещё люблю я в боров залезать,
И задыхаться, жарясь над золою,
И ту золу оттуда извлекать,
На сквозняке под гулкою трубою.
Люблю, когда зарплаты не дают,
Но семь журналов стопкой – к заполненью…
Внушили нам, что наш бесплатный труд
Совсем ещё не повод к увольненью.
И не беда, что уголь на-гора
Лежит без дела где-то на Урале…
С кайлом в руках, в морозные ветра,
На прикотельной, мы наковыряли
Его пять тонн с землёй напополам
Прошедшей ночью, – сдохли, но дожали,
Что даже водка вечером не шла
И рюмки в пальцах плыли и дрожали.
Люблю домой с больною головой
И жутким кашлем утречком являться,
А после душа, в спальню, на покой,
Во тьме, по стенке, тупо пробираться,
Чтоб не спугнуть британского кота,
Что, как сова, не доверяет свету…
Люблю стоять и греться у котла,
Сжигая в топке старые конфеты.
Привило мне правительство геном
Любви к тому, что тупо и нелепо.
И я с любовью думаю о том,
Не видя жизнь вне этого вертепа.
Ещё чуть-чуть и буду я любить
Не жизнь, а смерть, сводя себя в могилу…
Ну, а пока, мне б смену оттопить
И до утра с лопатою не сгинуть…
В ПЕТЛЕ БЕЗВОЛИЯ
Ночь слепо шарит за окном, но не найдёт…
Глаза таращит на огонь, огня – не видит,
Где в дальней комнате лежит и не встаёт
Носитель жарко обжигающей обиды.
О той обиде он страшится говорить.
Его гнетёт в застывшей тьме поступок труса.
А в кулаке зажатый камень-лазурит
Подобно серому граниту – безыскусен.
Ах, сколько их, депрессионных чудаков,
С петлёй на шее и рецептами в кармане,
Всё ждут, когда же выходить из берегов
Начнёт река с больной мечтой об океане.
Разрушен мост в последний миг и… страшен брод;
Не верит Стикс пустым слезам и верхней ноте.
И вены рвёт, ломая ритм, кровавый лёд,
От слов несчастного, сходящего на взлёте.
Но в вязком тиканье дождётся ль он утра,
Коль прикипела к циферблату часовая?
А между тем, в ночи возникшая дыра,
Уже растёт и потихоньку пожирает…
Да только кто ж его толкает больно в бок,
Как будто выпихнуть пытается из ямы?
Не признавая, что ослабший изнемог,
Его он ставит, как-то, на ноги, упрямый…
В углу испуганно откликнулась струна,
Забрякал дождик…
и рояль карниза ожил,
Чтоб доказать, пустую жизнь таща со дна,
Что время есть и жизнь наладится…
О, Боже!..
…ЗА КРАСОЙ НЕДОСЯГАЕМОЙ
На пороге мира сонного,
Что пред зорями-зарницами,
Так тревожно и особенно,
Словно пред берестяницею…
Кто прочтёт – тому утроится,
Улыбнётся тайна тайная;
Зазвучит, в мехах раскроется
Золотая даль баянная…
Белокрылой Стратим-Птицею,
С лёгкой кисточки Художника,
Встанет Солнышко светиться нам
На безтучье, после дождика.
Синей тропкой окаёмною,
В поле, ветром подгоняемый,
Босиком шагну, влекомый я,
За Красой Непостигаемой.
В разнотравной необъятности
Отойду от сна и дрёма я,
Эх, душа, кричи от Радости!..
Эх, ты, тропочка ведомая!
Испужаюсь ли болотин я,
Да под рык мохнатых баловней,
Еж ли это моя Родина,
Кладовая Солнца алого?..
Пой мне, Бело-голубая Ты,
Всё былины да сказания,
Чтоб не стёрлись в нашей памяти
Славных предков наказания!
…отлучают нас от Солнышка
Ворожбою да хворобою…
Раздувает нас беспомощных
Лютый Стрибог… Взяты злобою,
Мы летим на острозубые
Скалы, где волна подъятая
Всё шумит, не зная убыли,
Разбиваясь на проклятия…
По’лно, тянут нас открытия,
Словари абецедария!..
Не совсем сошли мы, видимо,
С Коловрата, дети-ариев…
Не совсем ещё отрезаны
Наши корни православные,
Коли рунами да резами
Беспокоят нас послания;
Беспокоют нас и мучают,
Не дают расстаться с Родиной,
До Любви, до неразлучия,
Знать ещё она не пройдена,
Наша Русская Дороженька…
СТЕКЛЯННЫЕ БУСЫ И ХВОЙНЫЕ ЛАПЫ
Мы вспомнили чудом с тобою о ёлке,
О бусах стеклянных, что где-то в шкафу,
В делах и заботах мотаясь без толку…
В кого превратил нас столичный тайфун!..
Нет,…
не впечатляет спектакль «С Новым Годом!»…
И в пироэффектах – ни сказок, ни тайн…
Душе ль человека иль дате в угоду
Вульгарной особой предстала мечта?
Уйдёт незаметно, обманно растает,
Подобно экстракту в драже «BonParis»,
Ещё один миг… И шутя, долистает
Тринадцатый год Седовласый Старик.
Жаль, мы не увидим в глазах шоуменов,
Продажных актёров и прочих кривляк,
Всему показному, живого замену…
Но было ль на свете когда-нибудь так?..
А может и было, кто знает… Но это
Халтурное действо с купюрой за вход,
Меня раздражает, как жаркое лето,