И жизнь похожа на вокзал,
И день встречаешь, как разлуку,
И вечных истин череда
Проходит – мы не замечаем! –
И чувства горького стыда
В своей груди не ощущаем,
И ночь бессонницей не жжёт,
И день раздумьем не тревожит,
И знаем мы наперечёт
Всё то, что с нами сбыться может…
Скажи мне, кто виновен в том,
Что мы полны до самой смерти
И робости перед мольбертом,
И боязни перед листом?
И гибнут звуки и слова,
Мелькая радужными снами,
И редко скорбная глава
Дерзнёт возвыситься над нами!
* * * * * * *
Я однажды добрался до края света,
Где ж/д магистраль тупиком кончалась.
Было море. Жара. Задыхалось лето.
Тишина – и ни радости, ни печали.
И уехать – только обратно можно.
Я в пространство сказал, обратясь к кому-то:
– Я безмерно устал в суете дорожной…
Можно, я здесь немного, чуть-чуть, побуду?
Ветер в уши звенел заунывной нотой.
И плескала волна подо мной о сваи.
И сказал мне в ответ неизвестный кто-то:
– Ты уедешь потом… Так всегда бывает.
Я просил: расскажи мне о самом важном!
Может, в жизни такое мне очень нужно!
Лишь платан шелестел мне листвой бумажной,
Лишь блестела вода полосой жемчужной.
Сколько раз я пытался – подумать только! –
Зацепить ну хоть чем-то его в разговоре!
Но молчал собеседник с улыбкой горькой.
Бессловесное солнце садилось в море.
Я уехал: а что же – дела, заботы.
Что в молчанку играть! И пошла рутина.
Ведь равно и для всех пролетают годы –
На краю ли света или в середине.
Я сейчас почти у развязки жизни –
Путь отсюда назад только память знает.
Здесь покой. Только сердце, бывает, стиснет –
Словно я всё ещё где-то там, у края…
* * * * * * *
Упала ночь, как палача топор: безжалостно, неотвратимо, жутко. Был правый суд, был скорый приговор холодного и трезвого рассудка. Резина времени натянута впредел. Пора платить по векселям и спискам. Что мне сказать? Что я всё время пел – до кашля, до рыдания, до визга? Кто станет слушать слабого певца! Мне не нужна внимательная жалость. Ведь если честным быть – то до конца: я больше слушал. Петь не удавалось.
Уснули боги. Пуст великий храм. Моя свеча чадит, метая блики; из позолоты древних чёрных рам глядят портреты мёртвых и великих.
Как одиночества тяжёл и вкрадчив шаг! Как ты строга, судьба, в своём терпеньи! Как исподволь охватывает страх ничтожества усилий – и забвенья! И исчезает эхо без следа шагов несмелых – бережно и скупо; и чёрная-пречёрная звезда в расколотый заглядывает купол.
Какая тьма! Какой глухой покой! Ни крик, ни свет не потревожит ночи; и я плачу безумьем и тоской за тяжесть никому не нужных строчек…
* * * * * * *
Оранжевое
Цвет оранжевый – символ счастья: Новый год, апельсины, детство. Эта девочка. На запястье – тот браслет. И азы кокетства.
Цвет оранжевый – символ жизни: солнце, море… В бокале «Фанта». Над горой облака повисли. Эта женщина так пикантна!
Цвет оранжевый… Так контрастно с чернотою под траур ленты. Эта бабушка вне пространства. Завершение хэппиэнда.
* * * * * * *
Поэт
Он был умён и знал об этом. И мог бы быть учёным, но – так получилось – стал поэтом. Ведь это, в общем, всё равно: чтобы слова поставить верно, чтоб тронуть ими холод душ (увы, тенденция модерна!), уменье надо. И к тому ж хотя бы искорку таланта. Но тут его уважил Бог, и пару-тройку фолиантов он напечатать всё же смог. Причём писал весьма недурно. Но век у нас теперь таков, что быть достаточно культурным – не привлекает дураков. Писать же массе на потребу претило. Гордость – что ж ещё! Но как же быть с насущным хлебом? Вот-вот. Такой вот хозрасчёт.
Он стал обычным инженером. И в этом даже преуспел: на общем фоне, в меру сером, сиял, как светленький пробел, хотя и без особых взлётов. Не в том свой видя капитал, он запах книжных переплётов всем чертежам предпочитал. Так повелось, что днём работа, а ночью – рифмы и стихи. Судьба таланта-идиота: средь повседневной чепухи пытаться выловить такое, что отражает ход времён. Как результат – судьба изгоя. Он был не понят, обвинён в занудстве, мелочном спектакле, заумности… Ну, и тэ пэ. Знакомо это всё, не так ли? Давно известно, что толпе – лишь хлеб, да зрелищ с чудесами… Ну, с хлебом нынче благодать, а зрелищ качеству вы сами сумеете оценку дать.
Поэт, однако, был упорен, и всё писал, писал, писал… И вот с судьбой в жестоком споре забрезжил сумрачно финал: он кончил мощную поэму, в которой весело и зло клеймил продажную богему, писательское ремесло, всю бездуховность, безразличье, упадок нравов нищих душ, бесстыдство жалкое девичье и телевизорных кликуш того позора смакованье… Короче, текст был не формат, ведь даже слово «покаянье» у нас всё реже говорят.
Поэму он нещадно правил, и доводил, и шлифовал, писал от сердца, не лукавил, гранил, как ювелир кристалл. И – так бывает: вдруг – удача! Ведь, коли счастье суждено, то разрешается задача, и сразу чувствуешь: оно!
Дитя богов, любимец фарта, свершивший главный в жизни труд, он ночью умер от инфаркта – как все когда-нибудь умрут. Сестра-наследница, сквозь траур вступить в наследство поспешив, была чужда порывам аур, метаньям творческой души. Она была не то, что дура – ей просто было наплевать.
Она сдала в макулатуру и книги, и его тетрадь.
* * * * * * *
Крым
Небо молочно-синее.
Солнце слепит глаза.
Волнам зеленые спины
Ветер облизал.
Бело-синяя раковина.
Глянцевый краб.
В белых волнах качается
Белая чайка беспечно.
Тише! Слушай молчание.
Оно бесконечно.
Горечь полынная травная.
Ветер так слаб.
День умирает.
Струятся века за веками.
Смуглая тень выползает
На жаркие плиты камня.
Дымка на небе матовом.
Недвижность горных громад.
Слово упавшей монетой
Тихо звенит по камням.
Горько-соленое лето.
Слушай меня.
Кровь зерен гранатовых.
Виноград.
Ночами зарницы пылают вдали.
Ночами под ветром поют ковыли,
И требует влаги у неба ковыль,
Но ветер приносит горячую пыль.
И чудятся запахи горьких дымов,
И слышатся звуки летящих подков…
Когда это было? В котором году?
И все повторяется, словно в бреду.
Все ближе и ближе в ночной тишине
Летит белый всадник на бледном коне,
И кажется – рядом стоит, у спины,
Предчувствие близкой гражданской войны.
Прильни, если можешь, и бережно пей
Дыхание жарких херсонских степей.
Горячие рельсы гудят на ветру…
Я скоро уеду. Я скоро умру.
Лето с одуванчиками!
Желтыми бубенчиками!
Листиками-пальчиками!
Ротиками-венчиками!
Сорванными прутиками!
Серыми кузнечиками!
Клевером и лютиками!
Мошками и птенчиками!
Тучами и грозами!
Солнцем цвета пламени!
Белыми и розовыми
У лица цветами!..
А за тысячи миль – тайга.
А за тысячи лет – снега.
Как же все-таки труден путь!
Ты прошел – не забудь.
Помнишь дым сигарет – их нет.
Помнишь, рядом была – ушла.
Ты явился на свет – привет!
Вот такие дела.
Поезд мчится вперед – вот год.
Пожелтела трава – вот два.
Не считай – лишний год пройдет.
Это – только слова…
Среди звезд и цветов в ночи
…как притихла волна!..
Рассыпает свои лучи
Золотая луна.
Теплый воздух слегка горчит.
…эхо дальних миров…
Позади – миллион причин.
Свист холодных ветров.
Под Ай-Петри громады скал.
…кораблей дальний свет…
Я такую, как ты, искал
Долго, тысячи лет.
Ничего не вернуть назад.
…сколько мыслей впотай…
Я встречал тебя в разных снах –
Только не улетай!
Я полон памятью, как болью –
Никак не излечиться мне.
В моих стихах смеются тролли,
Танцуют феи при луне.
Как много солнца! Ветра! Шума!
Как тих туман в моем лесу…
И я свои больные думы
С собой по городу несу.
Вечерний, зимний, новогодний
Так мягок изоконный свет;
И я отдал бы что угодно,
За то, чего, наверно, нет.
Я болен памятью…
Как не хочется осени!
Как хотелось её!
В тёплой ласковой просини
Чертит круг вороньё.
Скоро ветер над ивами
Зарябит желтизной.
Смоет серыми ливнями
Весь накопленный зной.
Непогода затянется…
Ну и пусть, ну и пусть!
Мне в наследство останутся
Лето, память и грусть.
Ветры желтые осени
Налетают все чаще.
Ах, как хлопают простыни
На веревке звенящей!
И пускай ветру хочется
Полоскать парусами –
Суждено в одиночестве
Только хлопать трусами…
Там, на севере вашем,
Так влажен и чист небосвод.
Начинают желтеть обожженные холодом рощи.
И все чаще
Ветер знобко по зеркалу вод
Пробегает, и листья несет и полощет.
Начинается время дымов –
Это движется осень.
Сходит летний загар.
Птицы кружатся, встав на крыло,
Птицы кружатся, пробуя воздух.
Здесь по-прежнему жарко. И вновь
Зацвели абрикосы.
Виноградом заполнен базар,
И дышать по ночам тяжело,
И сияют недвижные звезды.
Ах, как море шумит!
Я томлюсь ожиданьем и грустью.
Мне бежать, раз такая пошла полоса –
Я не выдержу так!
Ни тревог, ни обид –
Только пусто, безжалостно пусто…
Закрываю глаза
И до боли сжимаю кулак.
Небо упало на землю и плачет.
Что это значит?
А что это значит…
Значит – туман и безрадостный дождь.
Что ж ты от осени ждешь?
Время дымов истекло незаметно,
Время осенним развеяно ветром,
И незаметно, без лишних затей
Началось время дождей.
Время дождей, время запахов горьких,
Еле заметных на утренней зорьке.
Скоро протянется времени мост:
Время ночей,
И мороза,
И звезд.
Последний день – я завтра улетаю.
Последний раз – я больше не вернусь.
Какая грусть!
Сломался стих –
Да боже мой, я знаю!..
* * * * * * *
Байкал
Байкал далеко – не добраться.
Куда меня чёрт занёс?
Вся жизнь – это цепь медитаций
Под ритм вагонных колёс.
Тайга молчалива, как лама.
В расплывчатой дымке – гряда.
Скажи, почему я упрямо
Стремлюсь на край света – сюда?
Здесь чистый до ужаса воздух –
Захочешь, так можно пить!
Багульник – сиреневый запах,
Костровая горькая синь…
На мягких тигровых лапах
Скользит Сихотэ-Алинь.
Раскосые скулы… Амба…
Рябь полос на спине…
К амурским мне берегам бы –
С собою наедине.
Здесь солнце – едва забрезжит –
Всё ближе, всё горячей.
Цветаста, как веер гейши,
На хвое игра лучей.
Здесь ветер с вершин Китая,
Здесь дикий растёт виноград…
Скажи, почему тогда я
Отсюда так рвусь назад?
Скажи, отчего так тоскую –
И здесь, и – дорвавшись – там?!
Но всё же тоску такую
Я ни за что не отдам…
* * * * * * *
Там, за лесом, за горой – озеро заветное.
Облако на солнышке – шапкой набекрень.
Там, за каменной грядой, зыбкими рассветами –
Там живёт на берегу золотой олень.
Там – с русалками на дне – родники холодные,
Там стрекозы да рогоз, ветер да полёт…
Солнце пьют из озера разные животные –
То ли воду, то ли свет, кто их разберёт.
По дорожкам по лесным пробираться хлопотно:
Моет каплями дождя, сушит ветерком;
Да зато невзгоды те мелочны да крохотны,
И кручины никакой не видать ни в ком.
Там, где свежая тайга с голубыми далями
Отражается в воде – чище не найти,
Нету места житию с бедами-печалями…
Не доеду я туда, ты уж, брат, прости.
* * * * * * *
Дождик в городе! Немножко нам
Стало вдруг не по себе:
Промокаем босоножками,
Пригибаемся в толпе.
Над домами, над балконами
Он, шаля, и тут и там
Плещет мокрыми ладонями
По мансардовым щекам.
И щекочет, и ласкается,
И поддразнивает нас;
Ничего не получается
У него на этот раз:
Люди спрятались за стёклами,
Люди спрятались под кров,
И отгородились мокрыми
Восьмигранями зонтов.
Лето яркое и жаркое
Под весёлый звонкий смех
Разноцветными подарками
Щедро наделяет всех.
Радужными разноцветьями
Дождь смывает старый хлам,
Хлещет водяными плетями
По витринам и цветам.
Лето дышит жаркой влажностью,
Лето сыплет серебром;
С нарочито гулкой важностью
Погромыхивает гром;
Брызги мечутся панически,
Водостоками гудя,
И сверкает день тропический
Между струями дождя.
И стекают твои волосы,
Как у оперетных див,
Всё лицо разбив на полосы,
По-русалочьи обвив…
* * * * * * *
Белое безмолвие – это неспроста.
Белое безмолвие – чистота листа,
Странное отсутствие слов, завитых в нить,
Испытанье сутию – тем, что может быть.
На листе ни чёрточки – знать, нехороши;
Постарайся ж, чёртушка, наплескать души!
Первое, несмелое – слово ли, вопрос;
Облачное, белое, чистое до слёз,
Строками-дорогами, замыслом-судьбой –
Что за душу трогает, манит нас с тобой.
Не смотри растерянно и не прячь глаза.
На листе потерянном – озером слеза.
Были ль строки, не были – кто там разберёт?
Былью или небылью – чем душа живёт?
Лёгкими ли бризами, бурями ль в стекло?
То, что не написано – ветром унесло…
Белое безмолвие – в нём закован гром,
В нём гнездится молния – прямо за окном,
В нём цвета и запахи, радости и жуть.
Ели машут лапами – значит, в добрый путь.
Поезда, вокзальные дальние огни…
Ты былое-давнее в сердце сохрани.
Белый лист нетронутый – и чего-то жаль;
В нём исход и проводы, память и печаль.
* * * * * * *
Триптих
– 1 –
Воспоминания мои – дорог железных оправданье. И где-то на краю земли как облегчение страданья – воспоминания мои.
А сколько высыпало звёзд! А сколько звёзд в ночи упало! Я знаю – пройдено немало, и много встреч, и много слёз, и много дум, и всё сначала…
И снова холодом дорог пахнёт из окон приоткрытых, и лиц безмолвных, позабытых не воскресит суровый рок; и та, не встреченная в срок, в туман закутывая плечи, который год спешит навстречу, ранима холодом дорог.