В вечернем тихом Амстердаме,
Чтоб видеть солнце, мёд и пчёл,
Чтоб гимны петь Прекрасной Даме.
Её боа из кризантэм
И перья страуса с вуалью
В моём мозгу слились совсем
С открывшейся лилово далью».
Изображал трагичный вид
И в кресло в грохотом валился:
«Погиб Бессонов! Блок молчит!
Граальский – так и вовсе… спился».
Рвались рыданья из груди
И оглашали лупанарий:
«Ах, беспросветно впереди!
Ужасен варвар-пролетарий!
Тупой, мужицкий, хамский класс!
Лизи, божественная жрица,
Позвольте странникам у вас
От беспощадных дней укрыться
И воспевать под звуки лир
В лучах сияющей лазури,
Как погибает дивный мир
Навеки в одичавшей буре».
Лизи любили посещать –
Под канонаду и сполохи
Томительно в себя вобрать
Губительный дурман эпохи.
А в дальней комнате, больна,
С отчаянно-безумным взором,
Металась мать её, без сна,
Терзаясь горем и позором.
Старушка много лет жила
В своём наследственном поместье.
Беспутной дочери дела –
«Невыносимое бесчестье!» –
Являлись – «О! какой скандал!» –
Причиной многолетней ссоры.
Но неожиданно настал
Конец семейному раздору.
Пока крикливый либерал
Блистал в павлиньем ореоле,
Мужик свободу осознал
Как необузданную волю.
Пороков тайное родство
Народу завсегда знакомо:
Расчётливое воровство
Тонуло в зареве погрома.
Бар избивали, волокли,
Вскипая яростью багровой.
Усадьбы повсеместно жгли
С безумным, исступлённым рёвом.
Каким-то чудом мать Лизи
Прознала о мужицкой сходке,
И в тот же день, сообразив,
Что неспокойно в околотке,
Она бежала, бросив дом.
А к вечеру из-за оврага
Явилась с красным петухом
Крестьян разбойная ватага.
Старушка, истово крестясь,
Помещицей и голью разом
В столицу к дочке подалась,
Да не по-барски – третьим классом.
Лизи приветствовала мать
Спокойно, даже отрешённо:
«Ты можешь здесь заночевать».
Та промолчала обречённо.
Вот так и доживала дни,
А умерла под зычный клёкот:
«Горят нездешние огни,
Доносится нездешний рокот!»
7
Россия третий год подряд
Для огнедышащей Европы
Гнала людей в солдатский ад –
В тифозно-вшивые окопы.
И стоило нарушить строй,
Наметить в дисциплине дыры –
Шальной базарною толпой
Рванули с фронта дезертиры.
По разбегавшимся частям
Лишь агитаторы сновали.
Солдаты верили речам
И депутатов выбирали.
«Довольно всякого снесли!
Долой буржуя-кровопийцу!» –
Митинговали, после шли
Брататься с немцем и австрийцем.
Под гомон дружной толкотни
Из кумача кроили флаги.
Лишь офицеры в эти дни
Не забывали о присяге…
Андрей оглох от звонких слов,
От политических сентенций
И проклинал большевиков:
«Предатели и пораженцы!
Войска становятся трухой!
Зато раздолье депутатам».
Сергей, качая головой,
Не уступая, спорил с братом:
«Пока была в России власть –
Была на фронте дисциплина.
Скажи мне: смута началась
От циммервальдского почина?
Кадеты – светлые умы! –
Всё о парламенте мечтали.
Общественность, а с ней и мы
Полиберальничать желали.
Солдат же проще рассудил:
«Свободу дали? Ну и славно! –
И враз на митинг повалил. –
Добро, я нынче не бесправный!»
Андрей, к чему самообман!
Вини приказ Петросовета
И министерский балаган.
Покуролесили кадеты».
Андрей, хотя и был упрям,
Признал разумность рассуждений.
Но ненависть к большевикам
Переросла в предубежденье…
8
Солдаты, воины, бойцы
Грузились дружно в эшелоны.
«Ну, побежали подлецы! –
Андрей метался исступлённо. –
Дай волю – расстрелял бы всех,
Кто в подстрекательстве замечен!»
И вот однажды, как на грех,
Нагрянул Вятский. В тот же вечер
Поведал, отирая пот,
При тусклом свете абажура:
«Готовится переворот…
Возможно… будет диктатура…»
Андрей вскочил: «Не может быть!
Да говори скорее, Митя!» –
«Ну-ну, умерь немного прыть.
Всё расскажу, не торопите».
И Вятский братьев посвятил
В детали плана выступленья
Корниловских мятежных сил.
Сергей отпрянул в изумленье:
«Корнилов к армии воззвал?
Да, он в диктаторы сгодится!
Как вспомню – бравый генерал
Арестовал Императрицу!..
Корнилов просто карьерист –
А карьеристу стыд неведом.
В политике такой артист
Легко своё меняет кредо». –
«Сергей! Как можно! Что за вздор!» –
Воскликнули Андрей и Вятский.
«У нас не армия – позор!» –
«Довольно вольницы солдатской!» –
«Пора восстановить закон:
Все подчинятся только силе!» –
«Ну кто способен, как не он,
Спасти от гибели Россию?!»
Сергей пытался возразить:
«Никчёмная перестановка!
Чтоб эту бурю усмирить,
Нужна не шашка, не винтовка..»
Так шла событий череда,
Являя призрачные цели.
Так расходились навсегда
Пути и судьбы офицеров.
Сжигая за собой мосты,
Иные спорили строптиво –
До резких слов, до хрипоты,
До окончательных разрывов…
9
Сплошной свинцовой полосой
Прошли корниловские тучи.
Метался Керенский лисой.
Повсюду в воздухе горючем
Торжественность красивых слов
Была как щелканье осечек
Под лозунги большевиков,
Окрепших, расправлявших плечи.
Сергей давно не уповал
На Бога, чудо и везенье
И лишь тревожно размышлял
О предстоящих потрясеньях:
«Настали «славные» деньки!
Всего полгода – боже правый! –
И развалили дураки
Боеспособную державу!
А ведь любой из них найдёт
Своим поступкам оправданье.
Ну вот: дремучий наш народ
Не понял их благих желаний.
Но власть не будут уступать…
И снова соберутся силы,
И под свои знамёна звать
Придёт очередной корнилов:
Спасать Россию!.. Не спасёт.
Из искры разгорелось пламя…
За кем теперь пойдёт народ?
За Лениным, большевиками?
А ведь остались лишь они».
Как сумрачная летаргия,
Тянулись тягостные дни.
Октябрь. Семнадцатый. Россия.
10
И в те же дни с одним послом
Жучков беседовал приватно.
«Россия – сумасшедший дом.
Нам есть довольный неприятно», –
Посол, вздыхая, рассуждал.
«Мятеж, конечно, был рискован,
Но всё-таки – какой провал!
А сам Корнилов арестован…» –
Жучков издал протяжный стон.
Его тревога нарастала:
Не о России думал он –
О сохраненье капитала:
«Раз не смогли народ сейчас
Сдержать корниловской удавкой,
Правительство – в который раз! –
Уйдёт пристыженно в отставку.
Что за дурацкий эпизод:
Попасть в такое положенье,
Когда, какой ни делай ход, –
Лишь приближаешь пораженье!
Возможно ль что-то изменить?..
Всю власть в стране, похоже, вскоре
Дадут возможность захватить
Клыкастой большевистской своре!..
…А впрочем, эти чудаки
Себя же сами и погубят:
Заводы, банки, рудники
Никто без боя не уступит…
Тогда – гражданская война.
И здесь без пафосных сентенций
Антанта нам помочь должна,
А если надо – то и немцы.
Тут знать исхода не дано –
Возможно даже пораженье, –
Но я предусмотрел давно
Пути на случай осложненья:
Хранятся тайно про запас
В английском банке миллионы».
И всё же в этот грозный час
Жучков казался удручённым.
«Всё захватить – и потерять
В безумье, в бешеном азарте!
О, как бы мне хотелось знать:
Кто заправлял делами в марте?..»
1915
1
Счастливый Шлиффен вечным сном
Избавлен был от лицезренья
Того, как немцы день за днём
Шли к неизбежному крушенью.
Но в первую весну войны
Они ещё атаковали.
(Пределы мира так тесны
Союзу пороха и стали!)
И чтобы прочь от прусских нив
Бежали русские, смекнули,
Где нужно совершить прорыв:
Войска в Галицию стянули.
Сперва артиллеристский шквал
Окопы превращал в могилы,
А после немец наступал,
Тесня ослабленные силы
Упорствующих русских. Так
Задуманное довершили:
За жизнью жизнь, за шагом шаг
В Восточном фронте брешь пробили.
2
Прорыв! Прорыв!!! – и он грозил
Молниеносною расправой:
Ещё чуть-чуть – и хлынут в тыл
Германцы и австрийцы лавой.
Возможно ли понять в аду,
В безумье жуткого провала,
Что навлекло на фронт беду?
Беспечность бравых генералов?..
От блиндажей, траншей и рвов
До сытых интендантских складов
Неслось, неслось, сливаясь в рёв:
«Снарядов! Господи, снарядов!»
Страшней немецкой солдатни,
Страшнее пушек и фугасов
Явилось в роковые дни
Отсутствие боеприпасов.
Враг наступал и вынуждал
Принять тяжёлое решенье:
Оставить Польшу… Запад ждал…
Так начиналось Отступленье.
3
Лежали мёртвые в пыли,
Стихали раненых стенанья.
«Снаря… Опять не подвезли?!» –
И Вятский разразился бранью.
Он чётко выполнял приказ
И, отводя свой полк, умело
Его от окруженья спас.
Но, превосходно зная дело,
Он понимал: солдат ослаб
И требуется подкрепленье.
И Вятским посылалось в штаб
За донесеньем донесенье.
Сейчас же брёл, угрюмый, злой:
«Всё тщетно… Жребий незавиден…
В тылу…» – и вдруг перед собой
Сергея Тальского увидел.
«Серёжа!» – «Митя!» – «Ты!» – «Живой!» –
«Какая встреча!» – «Сам не верю!» –
«Не чаял свидеться с тобой:
Такие страшные потери!» –
«Да, немец с немцем заодно…» –
«А нас едва не окружили», –
Они присели на бревно –
И говорили, говорили…
Когда же пыл немного стих
И разговор пошёл по кругу,
О подозрениях своих
Сказал внезапно Вятский другу:
«И дальше будут напирать,
И до Смоленска нас отбросят.
Скажи, как можно воевать,
Когда снарядов не подвозят?!
Мы, отступив, смогли спастись,
Но сколько раненых, убитых!..
В тылу, похоже, развелись
Предатели и паразиты», –
И словно съёжился, сказав…
«Я, Митя, от тебя не скрою, –
Сергей взглянул ему в глаза, –
Мне то же кажется порою».
4
Лишь гул орудий заглушал
Речитативы пулемёта.
Простой народ уже прознал
Про талергофские ворота.
И хлынул беженцев поток.
Терпя лишенья и невзгоды,
Вели крестьяне на восток
Свои гружёные подводы.
Везли корыта, сундуки,
Иконы, валенки, ухваты,
Картошку, грабли, чугунки,
Тулупы, топоры, лопаты,
Косынки, сита, хлеб, мешки,
Сукно, узлы, оглобли, прялки,
Серпы, зерно, лубки, горшки,
Корзины, косы, ступы, скалки,
Верёвки, вёдра, чепраки,
Мотыги, лапти, шапки, вилы,
Рубахи, сёдла, черпаки,
Лохани, сарафаны, пилы…
Жучков, далёк от этих бед,
Весёлой жизни предавался
И славный закатил банкет.
В те дни как раз сформировался
Известный прогрессивный блок.
Событье это не отметить
Жучков, конечно же, не мог.
На этом «скромненьком» банкете
Столы ломились от сыров,
Колбас, омаров, мармелада,
Паштетов, дынь, перепелов,
Печенья, устриц, винограда,
Форели, водки, балыка,
Бисквитов, крабов, буженины,
Икры, бананов, коньяка,
Желе, шербета, осетрины,
Арбузов, рябчиков, котлет,
Лангустов, заливного мяса,
Вина, креветок, груш, конфет,
Шампанского и ананасов.
Разнообразен и состав
Гостей, но всех объединяло
Одно стремленье: расшатав
Самодержавие, сначала
Добиться права выбирать
Общественное министерство,
А дальше… Впрочем, рассуждать
Об этом было слишком дерзко.
И в этом обществе подчас
Встречались странные субъекты.
Так было и на этот раз:
«А это кто?» – «А это некто
Клестов». – «Простите, кто?» – «Клестов». –
«Его не в первый раз встречаю.
А он?..» – «Нет-нет, не из шпиков.