Иначе было невозможно, –
И еле улыбнулся ей.
«Покушали бы…» Отказался.
В его сознанье всё быстрей,
Стремительней кружился, мчался
Молниеносных мыслей лёт:
«Мы отступили. Вдруг разбиты?..
Бежать! Возможно, повезёт…
Здесь глупо ожидать защиты.
Я в Седакове! Ну дела!
Как будто чья-то злая шутка.
Крестьянка барича спасла!
Курить… хотя бы самокрутку…
Спороть погоны! Боже! Как
Предстану я перед своими?!
Сдаст красным: я заклятый враг.
Бежать! Бежать!! Бежать!!! Во имя!..»
Всё больше нагнетала страх,
Совсем лишив его покоя,
Та мысль, что в десяти верстах –
Его поместье родовое…
9
«На вилы бар!» Пожар, погром –
Дозволенное окаянство.
И превратились в бурелом
Древа ветвистые дворянства.
Остервенело мужичьё.
Арсений в ужасе, в смятенье
Нещадно проклинал своё
Дворянское происхожденье
И, барской злобы не тая,
Бессильно скрежетал зубами:
Теперь родимые края
Встречают пулями-штыками…
Иным, совсем иным в те дни
Душа Лизи переполнялась.
Преображению сродни,
В ней постепенно воскрешалась
Вся полнота далёких лет:
Усадьба с парком и прудами,
Янтарно-солнечный паркет
В просторной зале с зеркалами,
Ещё неясных грёз туман,
Листвы беспечное шептанье
И увлекательный роман
Как первое переживанье.
Беспечный быт былых времён
Казался нянюшкиной сказкой,
Забытой некогда, как сон,
Под рёв столичной свистопляски.
Под зов причудливых миров
Над бездной копоти и гари,
Что возникали из паров
Болотной петербургской хмари.
Сводили публику с ума
И завлекали постоянно
Господ публичные дома,
Театры, бани, рестораны.
А если кто в себя влюблял
Весь город-ад, потом нередко
В красивой позе застывал,
Как бронзовая статуэтка,
Желая тайно поскорей
Покрыться патиной порока,
Вступить в трагичный сонм теней
И смерть переживать до срока.
Но этот мир исчез, и вот –
Обоз, унынье, отступленье.
Лизи как будто узнаёт
Поля, знакомые селенья.
Верста, верста, ещё верста…
Просторы хмурые, пустые.
Покинутые ей места,
Чужие – и навек родные!
«О боже, я сойду с ума!» –
Лизи трясло, и сердце сжалось
В тот миг, когда из-за холма
Её усадьба показалась,
Уныла, брошена, пуста,
На череп издали похожа.
В порыве побежать туда
Лизи запуталась в рогоже,
С телеги грохнулась плашмя
Под дружный хохот: «Ну, шальная!»
Волненье, грудь её щемя,
Росло, росло, не отпуская.
«Катитесь к чёрту!» – встав с земли,
Она не ощущала боли.
И ноги сами понесли
По подмороженному полю.
Растрёпанная, добежав,
Бессильно у крыльца упала,
Как крылья, руки распластав,
И, задыхаясь, зарыдала.
«Лизи!» – внезапно раздалось:
То был спешивший к ней Арсений.
Он совершил побег; пришлось
Два дня, две ночи в исступленье
Плутать, минуя наугад,
Но всё ж на удивленье споро,
Капканы хищные засад,
Арканы ловкие дозоров.
Он пробирался невредим
И, наконец, изнемогая,
Однажды вышел в тыл к своим,
О том и не подозревая.
Его вниманье привлекла
Пустая грязная усадьба.
Он ждал, когда сгустится мгла,
Потом проник в неё: «Поспать бы
Хоть в эту ночь не на земле!..»
Но в доме – как в отхожем месте.
На полусгнившем горбыле
Он мёрз в сарае: «Срам! Бесчестье!» –
Но вскоре погрузился в сон.
Проснулся в полдень и услышал
Рыданья… Сильно удивлён,
Тихонько из сарая вышел…
«Лизи!» – «Арсений?! Вы спаслись?!
Все думают, что вы… Арсений!» –
Они, ликуя, обнялись,
Как после кораблекрушенья
В живых оставшиеся. «Что
С дивизией?» – «Почти разбита,
Вся армия – как решето.
Вон, видите, плетутся. Вы-то?..» –
«А тут…» – Арсений перебил,
Но тут же смолк от изумленья:
Он наконец сообразил,
Чьё это грязное именье.
Его родители порой
Сюда с визитом приезжали.
Соседи всё-таки. С собой
И мальчика Арсюшу брали.
«Мой дом», – как мысли прочитав
Арсения, Лизи сказала.
Уверенность словам придав,
Он отчеканил: «Да, немало
Таких усадеб на Руси.
Довольно страшных потрясений:
Мы всё вернём себе, Лизи!» –
«Война проиграна, Арсений». –
«Проиграна?! Да чёрта с два!
Мы – люди нового закала!» –
«Одни красивые слова!..
О, как же я от них устала!
Нас разгромили, донкихот!» –
«Мы будем отступать с боями!» –
«А дальше что? На пароход?
В Константинополь босяками?» –
«Выходит, будем уповать
На помощь Запада… на чудо…» –
«Как вы не можете понять:
Нам некуда бежать отсюда!..»
1917
1
В числе изысканных гостей
Салоны посещали слухи.
Шушукались, кто пошустрей,
О милюковской «оплеухе»,
О стачках, голоде, долгах,
Убийстве старца («был в почёте!»),
Предательстве («в каких кругах!»)
И («тише!») о перевороте…
Маститый фабрикант Жучков,
Творец общественного мненья,
Поехал по штабам фронтов,
Как будто по делам снабженья,
Но целью был иной «товар».
Его сопровождали двое:
Раззявка – пламенный фигляр,
Болтун кадетского покроя;
Второго имя в вихре дат
История не сохранила.
Профессор или адвокат.
Ему таинственная сила
Повсюду расчищала путь:
Он оставался неприметен,
Везде умея проскользнуть,
Всегда полезен и приветен.
Жучков, умелый интриган,
К военным проявлял участье,
В душе вынашивая план
Скорейшего захвата власти:
«Какой внезапный поворот
В войне, какие перемены!..
Чудесный позапрошлый год!
Прорыв у Горлице отменно
Смогла Германия развить,
И наши дружно отступали…
Тогда бы власть и захватить!..
А мы ещё чего-то ждали
Да всё шумели невпопад,
Хоть были средства, связи, силы.
Но изумительный расклад
Испортил старый чёрт Брусилов
И тоже совершил прорыв…
Но вновь – удача и везенье:
Два фронта, время упустив,
Не поддержали наступленье,
И все его усилья – зря.
Ведь чудо нам судьба послала:
Такого глупого царя
Давно в России не бывало!
Его сумели убедить,
Что «лучше бы не торопиться»,
«На севере врага не бить» –
И «всё само собой решится»,
Как в доброй сказке. Посему
Разгром Германии отложен.
А мы устроим кутерьму,
Царь будет до весны низложен,
Войну с успехом завершим
(Наш враг давно уже слабеет)
И монархистов усмирим.
Никто и пикнуть не посмеет.
А после можно продолжать
Пустые думские дебаты.
Пора, пора атаковать!» –
И вдаль взглянул подслеповато.
2
Помимо прочих важных дел,
Жучков устраивал обеды.
Раззявка, вдохновенно-смел,
Вёл с генералами «беседы».
Сперва – о тяготах войны:
«Отечество объяло пламя!
В такое время мы должны
Сплотиться для борьбы с врагами!» –
Отчаянно махал рукой,
Как будто нанося удары.
Казалось, за Раззявкой в бой
Пойдут бесстрашно земгусары.
«Объединились фронт и тыл.
А что же власть? Одно бессилье! –
И разговор переводил
К делам придворной камарильи
И пресловутых «тёмных» сил. –
Россия просто рухнет в пропасть!»
(Жучков порой о нём язвил:
«Язык работает, как лопасть!»)
Раззявка голосил в сердцах:
«Что им Отчизна и законы!
Народ же верит: во дворцах
Сидят немецкие шпионы!..»
Раззявка мчался напролом,
Но – странно – все ему внимали
И генералы за столом
Порой сочувственно кивали…
3
Февральским заревом объят,
Глухими слухами обложен,
Гранитный улей-Петроград
Гудел, умело растревожен.
Из всех манёвров в тупике
Царь выбрал сдачу без усилий,
Ведь, как на шахматной доске,
Его загнали, затравили.
Сам по себе подобный план
Успешным мог бы стать едва ли:
Беспечность, тупость и обман
Самодержавье доконали.
Пока топтались в стороне
Достигшие желанной цели,
Готовясь к яростной грызне
За министерские портфели,
Петросовет, грозя, теснил
Бывалых думцев с авансцены,
И первый же приказ явил
Слиянье глупости с изменой.
«Хватили лишнего. Зато, –
Жучков мазнул на хлеб зернистой
Икры, – теперь уже никто
Из генералов-монархистов
Не станет поднимать мятеж.
А после как-нибудь без шума
Мы залатаем эту брешь.
Ну, а сейчас – скорее в Думу!»
Состав Правительства узнав,
Жучков был явно озадачен:
«Да, кое-кто из думских глав
Вполне заслуженно назначен.
Им и почёт, и власть, и честь.
Пусть пишут новые законы.
Но как смогли сюда пролезть
Иные странные персоны?!
Какой-то новый тайный блок?
Я ничего о нём не знаю!..» –
И закулисных дел знаток
Домой вернулся, размышляя:
«Коль заговор – каких кругов?
Уж засекречен больно строго».
И подозрительный Жучков
Тогда почувствовал тревогу…
4
Сумев династию свалить,
Ликуя бурно, многословно,
Все поспешили заключить,
Что революция – бескровна.
От либеральной болтовни
Легко переходили к тостам.
Цилиндры разве что в те дни
От счастья не бросали в воздух.
Правительство взялось решать
Ряд государственных вопросов,
Но не сумело совладать
С толпой разнузданных матросов:
Они, от воли озверев,
Расстреливали адмиралов.
«Пора бы кончить этот блеф, –
Зевнув, Жучков сказал устало
Раззявке. – Блеф». Они вдвоём
Беседовали в кабинете.
Раззявка, словно под хмельком,
Автоматически ответил:
«Необходимо соблюдать
Основы принципа свободы…»
Жучков не смог себя сдержать:
«А не отдать ли власть народу?
Подумайте, в такие дни –
Вооружённые гулянья!
И хватит этой трескотни
Об Учредительном собранье.
Меня вдобавок удивил
Состав Правительства. Возможно,
Лишь перегруппировка сил
Случилась?..» Этот осторожный
Полувопрос-полунамёк
Ряззявка пропустил, мигая.
Жучков отметил: «Невдомёк.
Похоже, ничего не знает».
Раззявка в кресле утонул,
Как будто шар в бильярдной лузе,
Осоловел, почти уснул
В тумане западных иллюзий.
5
Деянье правящих тупиц –
Амнистия тюремной голи:
Воров, налётчиков, убийц
Решили выпустить на волю
И наводнили всю страну
«Птенцами Керенского». Эти
У всех пощупали мошну.
«Пажалте, барынька, браслетик!»
И вот один такой «птенец»
С безжалостной застывшей рожей,
Как воспалившийся рубец,
На припозднившихся прохожих
Из подворотни налетал,
Проворно в ход пускал удавку.
И как-то раз он повстречал
Домой спешившего Ряззявку.
Умело жертву задушил
И вмиг опорожнил карманы.
Вокруг, казалось, ни души…
Но вдруг раздался гогот пьяных
Шатающихся юнкеров:
«Ура! Да здравствует Россия!
Ура! Свобода! Бей жидов! –
Юнцы истошно голосили. –
Врагов свободы расстрелять!»
Когда же буря изъявлений
Восторга начала стихать,
Один из юнкеров, Арсений,
Уместно вспомнил про плезир,
Каким попойки завершали:
«А не поехать ли к Лизи?..»
Идею тут же поддержали.
А по пути, «Посторонись!»
Орущие в угаре винном,
Глубокой ночью ворвались
К аптекарю за кокаином.
6
Лизи вела приём «гостей»
С богемно-довоенным флёром,
Чаруя бликами страстей,
Игривым милым разговором.
Порою кто-то, захмелев,
Читал, кривляясь одиноко,
Стихи Бальмонта нараспев,
И Северянина, и Блока,
Чем непременно привлекал
К себе внимание эстета
Горжеточкина: тот впадал
В экстаз, поэзоэстафету
Подхватывал, с напором лез
Читать заливисто и громко
Экспромтнейшую из поэз
«Хочу упиться незнакомкой»:
«Я в этот ресторан пришёл