Вестибюль в полном беспорядке: валяются рогожки, окрашенные масляной краской, панели сейчас забрызганы известью, на всем следы только что законченной штукатурки, ведра, щетки, штукатурные козлы. Наружные двери распахнуты.
Блюм (пробегает из столовой наружу): Ах, боже мой, что делается!
На верхней площадке появляются Торская и Вальченко.
Торская: Как же так? Который сейчас?
Вальченко: Чего?
Торская: Который час?
Вальченко: Четверть одиннадцатого.
Торская: Ну, что это такое? Говорили, поезд придет в четыре часа, а сейчас говорят: уже на вокзале.
Вальченко: Чего вы так волнуетесь, Надежда Николаевна?
Торская: Да кто это сказал?
Вальченко: Что?
Торская: Кто это выдумал, что они уже приехали?
Вальченко: Право, не знаю, кажется, по телефону сказали.
Торская: Ах, какой вы: «кажется». Берите трубку.
Вальченко: Зачем?
Торская: Да что с вами, Иван Семенович?
Вальченко: Со мной, собственно говоря, ничего. Я хотел поговорить с вами, Надежда Николаевна.
Торская: Поговорите сначала с Западным вокзалом.
Вальченко (быстро спускается с лестницы. У телефона): Западный вокзал. Да. Дежурного. Товарищ дежурный? Скажите пожалуйста, правда ли говорят, прибыл поезд с коммунарами? Да? Прибыл? Спасибо. (Повесил трубку).
Торская: Ну что вы сделали? Что вы сделали?
Вальченко: Как что сделал? Узнал: прибыли.
Торская: Надо же узнать, где они? Выехали или вышли с вокзала?
Вальченко (снимает трубку): Западный вокзал. Дежурного. Товарищ дежурный, простите пожалуйста, это из коммуны имени Фрунзе. Где сейчас коммунары? (К Торской). Спросить — выехали? А на чем они могут выехать?
Торская: Ах ты, Господи, на чем? На трамвае, на автобусах.
Вальченко (в телефон): Вышли? На чем вышли? На трамвае или автобусе? Пешком? С музыкой? Ага, спасибо. (Повесил трубку).
Торская: Боже мой, какой ужасный человек! Не спросили, когда вышли?
Вальченко: Вышли пешком, с музыкой. Наверное, недавно.
Торская: «Наверное» — ну что это такое?
Вальченко: Надежда Николаевна! Я хотел у вас спросить у вас об одной вещи… Вы только не сердитесь.
Со двора вошел Воргунов.
Торская: Петр Петрович, вы знаете, коммунары приехали.
Воргунов: Вы знаете, что сверлильные поставили черт знает где?
Торская: Мне сейчас не до ваших сверлильных.
Воргунов: А мне не до ваших нежностей.
Торская: Всего хорошего. (Реверанс, направляется к выходу.)
Воргунов: Оревуар. (Реверанс.) Вы куда, Иван Семенович? Постойте, об этом вы еще успеете.
Вальченко: О чем?
Воргунов: А вот об одной вещи. Скажите, где Григорьев?
Вальченко: В конструкторской нет.
Воргунов: Это совершенно невозможное животное. Сверлильные вчера сволок на фундамент для шлифовальных. А у вас что делается?
Вальченко: А что?
Воргунов: Где вы этого идиота нашли? Рыжий такой? Вы ему поручили наметить сталь?
Вальченко: Да, наметить сталь серой и желтой краской.
Воргунов: Ну, так он ее выкрасил с одного конца до другого.
Вальченко: Да что вы? (Выбежал в дверь.)
Воргунов подымается наверх. Со двора входят Блюм и Белоконь.
Блюм: Вы понимаете, в половине десятого они вышли с вокзала. Через четверть часа они будут здесь. Это вы так встречаете коммунаров? Это называется, вы произвели уборку? В спальнях грязь, в столовой ужас, а здесь что, может, вы скажете, что это порядок? Где ваши убиральщицы?
Белоконь: Товарищ Блюм! Я не завхоз и не дворник, а механик.
Блюм: Я спрашиваю — где ваши убиральщицы?
Белоконь: У меня только две уборщицы, что я могу сделать?
Блюм: Так где же они? Может, они в доме отдыха или у них мертвый час? Это же ужас что такое! Столовую уберите!
Белоконь побежал наверх. Блюм направляется к выходу. В дверях Воробьев.
Воробьев: Соломон Маркович, так как же, едем на вокзал?
Блюм: Чего я на вокзале не видел? Носильщиков? Коммунары уже давно вышли с вокзала. Ах, боже мой, боже мой…
Воробьев: Соломон Маркович, так я один поеду навстречу. Узнаю, чи далеко, и вам скажу.
Блюм: Ты мне фигели-мигели не рассказывай. Он узнает и мне скажет! Тебе Наташу нужно посмотреть?
Воробьев: А что же, нельзя, что ли?
Блюм: Ну, поезжай. Вам только разные глупости, а что здесь грязь до самой прически, так вам все равно.
Воробьев: Я машину начистил… блестит… Так я поехал.
Вышел. Блюм побежал и немедленно выбежал наружу.
Сверху спускаются Белоконь и две уборщицы.
Белоконь: Как можно скорее уберите столовую, через полчаса чтобы было готово.
1-я уборщица: То коридор, теперь столовую…
Белоконь: Пожалуйста, без дискуссий! (Вышел.)
2-я уборщица: За полчаса? Ах ты, пижон дохлый! За полчаса!
Воргунов (с верхней площадки): Товарищи, черт бы вас подрал…
1-я уборщица: А ты чего ругаешься, как каменщик? Я из тебя сама чертей натрясу.
Воргунов: Уважаемые, дорогие товарищи…
1-я уборщица: Вот так-то лучше.
Воргунов: Четыре дня вы обещаете убрать в конструкторской, четыре дня! От ваших обещаний ни черта толку.
2-я уборщица: Вот уберем столовую…
Воргунов: Нельзя, голубки мои, надо немедленно.
1-я уборщица: Да ведь нам приказано.
Воргунов: К чертовой матери с приказаниями. Нате вот вам пятерку и немедленно уберите.
2-я уборщица: Да чего тебе так периспичило?
Воргунов: Жениться собираюсь! Понимаете?
2-я уборщица: Ну раз такое дело, мы тебе и без пятерки.
1-я уборщица: А на свадьбу позови, смотри.
Воргунов: Первые гости будете…
Ушли наверх. Вбежал и пробежал наверх Блюм. Со двора входят Торская и Григорьев.
Григорьев: У меня лишний билет.
Торская: Случайно оказался лишним?
Григорьев: Что вы, Надежда Николаевна! Не случайно. Нарочно взял.
Торская: Нарочно?
Григорьев: Я был уверен, что вы не откажетесь, ведь подумайте: Московский Художественный театр, «Федор Иоаннович», Качалов; Москвин… Я был уверен…
Торская: Товарищ Григорьев, вы сообразите: неужели бы я стала ожидать, пока у вас окажется лишний билет? Это в Московский Художественный, «Федор Иоаннович»?
Григорьев: Да. Это же замечательно…
Торская: Да я давно поручила товарищу Вальченко…
Григорьев: В таком случае извините. Выходит так, что вы ему доверяете больше.
Торская: Ничего я ему не доверяла. Он взял билет на свои деньги.
Григорьев: Надежда Николаевна!.. (Оглянулся.) Надежда Николаевна, если бы вы поняли мое положение…
На верхней площадке Блюм.
Торская: Соломон Маркович, помогите товарищу Григорьеву в его тяжелом положении. У него лишний билет на «Федора Иоанновича».
Блюм: А кто это такой — Федор Иванович?
Торская: Он не имеет никакого отношения к снабжению, но билет вы возьмите.
Блюм: Ах, я уже не знаю. Это тот самый, который зарезал царевича Дмитрия. Ну, вы же знаете, я такими людьми не интересуюсь. Но билет я возьму. Может быть, дочка пойдет. Она все романы с убийством любит. Да, скажите, пожайлуста, вы не видели уборщиц? Это черт знает что такое…
Блюм уже внизу. На верхней площадке Воргунов.
Воргунов: Товарищ Григорьев, я не понимаю, что это такое? Вы приходите на работу в одиннадцать часов…
Григорьев: Петр Петрович, с этими трамваями…
Воргунов (кулаком по барьеру): Товарищ Григорьев, я прошу вас не молоть глупости. Мы все приезжаем трамваями. А куда вы стащили сверлильные? Что это, вредительство, черт бы вас побрал, или последний идиотизм? Когда это кончится?
Григорьев: Петр Петрович, вы могли бы при посторонних…
Воргунов: К чертовой матери посторонних. Посторонние вам мешают работать. Вас ждут вконструкторской, а вы здесь с посторонними. Пожалуйста и немедленно дайте объяснение главному инженеру.
Григорьев направляется наверх.
Блюм (к Торской): Попало, хэ-хэ-хэ! Ох, и характер!.. Петр Петрович, вы там не видели уборщиц?
Воргунов (спускается на несколько ступенек): Уборщицы убирают в конструкторской.
Блюм: Они должны убирать не в конструкторской, а здесь и в столовой.
Воргунов: А они в конструкторской. Совершенно необъяснимое явление в природе.
Блюм: Ох, как захвачу их оттуда, так с них будет шерсть сыпаться. Господи, какой я злой, какой я злой, если бы кто-нибудь знал. (Побежал наверх.)
Воргунов: Надежда Николаевна, вы простите, но из-за вас наши молодые инженеры прямо испортились.
Торская: Что же делать? Испортились?
Воргунов: Как что делать? А вы не догадываетесь?
Торская: Я немножко догадываюсь. Вы их пересыпьте нафталином…
Воргунов: Да? Это было бы хорошо… Наши люди совершенно не способны провести черту: здесь дело, а здесь любовь. У них если любовь, так непременно с гражданскими мотивами или там с политикой, а дело летит к черту, потому что любовь мешает: бросают работу и бегают на свидания.
Торская: Петр Петрович, только из уважения к вам я обещаю: разговаривать с молодыми инженерами исключительно о фрезах, болванках и об инструментальной стали.
Воргунов: Ну, вот я же и говорю. Разговаривайте о чем хотите: о слиянии душ, о соловьях, о воробьях, при чем тут инструментальная сталь? И самое главное — не в рабочее время: ведь для всей этой чепухи отведено специальное время — вечером или там по утрам…
Торская: Я постараюсь, Петр Петрович…
Входит Одарюк.
Одарюк: Уже музыку слышно.
Торская: Да ну? (Подходит к двери и слушает.)
Воргунов: Вот еще: эта музыка…
Одарюк: Вы инженер?
Воргунов: Инженер.
Одарюк: Вы будете управлять заводом?
Воргунов: Почти.
Одарюк: А почему станки стоят на дворе и упаковка сорвана? А кто виноват?
Воргунов: Папа с мамой виноваты. Им не нужно было жениться и плодить портачей. Вот. (Вышел.)
Одарюк: Что он, чудак?
Торская: Это Воргунов. Он интересный человек.
Одарюк: Он наш?
Торская: Он должен быть нашим.
Одарюк: Придется в работу брать?
Торская: Ох, трудно его брать в работу!
Вбегает Воробьев.
Воробьев: Идут. Совсем близко. Ездил встречать. Как раз возле парка встретил. Ну и идут, брат, во! В белых костюмах, черт, красота…
Одарюк: Возле парка?
Воробьев: Да уже к лесу подходят, совсем близко.
Одарюк выбежал.
Торская: И Захаров с ними?
Воробьев: А как же, с Верой Донченко рядом. Вера сегодня дежурная.
Торская: А Наташа?
Воробьев: Наташа? Аж страшно. Такая красивая, куда мне! Загорела, глаза, брат, блестят, На меня только так — повела. А Алешка мне кулак показал, так я и уехал.
Торская: Все-таки, что вы будете делать с Наташей?
Воробьев: Вот, брат, Надежда Николаевна, скажи, что делать? Тут, понимаешь, такое дело, хлопцев боимся.
Торская: Отчего?
Воробьев: Хлопцы еще ничего как следует не знают. Из девчат, и то не все. А у нас же любовь, если бы ты знала! А боимся хлопцев, знаешь, аж шкура болит со страху. Жучок, как стал председателем, так сразу Наташу в оборот: ты что это с Петькой романы затеваешь? Я тебя, говорит, с совет командиров выволоку. Вот какое дело…
Торская: Чудаки. Вот я поговорю с Алексеем Степановичем.
Воробьев: Да что ж с того? Товарищ Захаров все равно в совет командиров передадут. Я уже думаю так: у меня и квартира в городе хорошая и все. Скажу Наташе, пускай прямо ко мне переходит.
Торская: Побоится Наташа.
Воробьев: Вот в том-то и дело.
Торская: Да и зачем же ссориться с коммунарами? Они ведь и помогут чем-нибудь.
Воробьев: Да вот же…
Близко взорвался марш оркестра.
Торская: Идут…
Воробьев: Это, значит, из лесу вышли.
Выходят. Сверху спускается Блюм с уборщицами. Услышал музыку и остановился.
Блюм: Ну, доигрались… Разве это коммуна? Это же сумасшедший дом!
1-я уборщица: Так что?
Блюм: А я знаю что? Лечить надо… Ах, ты Господи! Подите скорее, уберите там самый маленький класс. А то и трубы некуда будет сложить.
Ушли наверх. Звонок телефона. Со двора входит Одарюк и берет трубку.
Одарюк: Да, коммуна Фрунзе. Что? Два грузовика отправили? А я не знаю… Стойте? Разгрузить? Разгрузить будет кому. Коммунар Одарюк. А я говорю, будет кому. Значит, знаю. Откуда знаю… Вот сейчас двести коммунаров подходят. Ах, коммунары… (Повесил трубку.)
Сверху спускаются Воргунов, Блюм, Троян.
Воргунов: Десять тысяч лет будем жить, а от глупостей не избавимся. Для чего это встречать, парады разные. Приехали — ну и приехали.
Блюм: Нельзя же, Петр Петрович, они же два месяца не были дома. Мы должны же их встретить, посмотреть…
Воргунов: Все равно: если они мне станки поломают, головы пооткручиваю.
Троян: Какая у них музыка… Никогда не работал с молодежью. Интересно.
Блюм: Так интересно, Николай Павлович, знаете, как будто в книжке.
Троян: Жизнь должна быть лучше книжки, Соломон Маркович.
Троян: Я же и говорю: куда там книжки годятся.
Одарюк: Звонили сейчас: два грузовика со станками отправлены.
Воргунов: А не говорили, грузчики поехали?
Одарюк: Грузчиков при станках нет. Спрашивали, кто разгрузит?
Воргунов: Кто же разгрузит?
Одарюк: Я сказал, коммунары подходят.
Воргунов: Коммунары разгрузят? Это «вандереры». Каждый ящик сорок пудов.
Одарюк: Ну, так что ж такое?
Воргунов: Глупости, побьют… Ах, черт!
Вышли. Сверху сбегает Вальченко. На верхней площадке остановились Дмитриевский и Григорьев.