– Вход слева – это половина моего брата. Но его почти никогда не бывает дома. Так что вас никто не потревожит. А вот это ваш предбанник.
И Катя, открыв замок, распахнула двухстворчатую дверь.
– Прошу!
Признаюсь, я уже порядком замерз. Да и по лицу Марины было видно, что эта уличная экскурсия ей надоела. Мы вошли внутрь. Там была еще одна дверь. Массивная, обитая коричневым дерматином. Открывалась она обычным английским ключом.
Мы оказались в просторной чистой кухне. Свежеокрашенный пол. Новые обои. Белый потолок. Все это последствия косметического ремонта. Вешалка справа. Прямо дверь. Рядом с ней рукомойник и АОГВ, в котором гудел огонь. Налево окно, выходящее в сад. Пахло пасхальной выпечкой и бабушкиным уютом. А еще было тепло. Даже очень. Настолько, что захотелось тут же остаться и уже никуда не уходить. Мы все разомлели. Щеки пылали от жары.
– Можно раздеться. Тут очень хорошее отопление! Никакие морозы не страшны. Дом бревенчатый и тепло отлично держит. А летом прохладно. – Катя снимала с себя норковую шубу.– Коля, помоги… простите, как вас?
– Марина!
– Помоги Мариночке! Проходите в комнату.
Коля галантно помог моей супруге снять пальто и повесил его на вешалку. Мы вошли в апартаменты.
На глаз ровный квадрат. С одной глухой стеной, за которой, по идее, жил Катин брат. Две стены имели по два больших окна. И четвертая стена соседствовала с кухней. Тут тоже было светло и чисто. На полу лежал рыжий линолеум. Под потолком бабушкина люстра со стеклянными висюльками в виде слезок.
– Двадцать пять квадратных метров. Двойные рамы. С улицы можно закрыть ставнями. Дом очень хороший! Да, Коленька?
– Ага! Сносу не будет.
– А люстру мы заберем! За это не переживайте! Ну, как вам? Вы первые, кому мы показываем. Только дали объявление, тут же вы позвонили. Повезло… вам! Дом такой… Если бы не мамин возраст…
– Да его с руками оторвут! – внезапно и самовольно включился Николай. – Сегодня с утра три раза звонили!
– Да? – встрепенулась женщина. – Когда? А чего я не слышала?
– Ты… Это… В душе была! – нажал Коля.
– Ааа! Утром… Ну, да!
Рассказываю сейчас и сам себе не верю. Все же было на поверхности. Интонации. Улыбки. Поведение. Но задним умом мы всегда сильны. А в той жизненной ситуации уставший мозг искал компромисс желаемого с действительным. И не оставлял нам никаких шансов вырваться из цепких рук… Хотел сказать аферистов… А почему, собственно? Они избавлялись от ненужного барахла. И впаривали его как могли. А то, что мы это купили, так нас же никто с пистолетом у виска не заставлял! И если на кого держать обиду, так это на самих себя. Это во-первых! А во-вторых, нам нужно было где-то жить! Точнее, это во-первых! А все остальные во-вторых, в-третьих, в хрен знает каких можно записать в мемуарах и успокоиться.
В этот же день мы оставили задаток. И укатили счастливые готовиться к переселению. Хозяевам надо было оформить оставшиеся документы. Но мы могли перевозить вещи. Коля с радостью помогал нам в этом.
– Не таскать же чемоданы на автобусе! – так он говорил и улыбался.
И всякий раз в другой половине дома было тихо и на дверях висел замок.
– Мы же говорили, что он тут не живет! – приговаривал Николай.
Что говорите? У соседей надо было спросить? Я вас умоляю… Нам же всего по двадцать пять лет было. Это тогда казалось, что мы взрослые… В каждом возрасте свои игрушки. Хотя на самом деле она, ИГРУШКА, всегда одна. Это наша иллюзия счастья. Только под разными обличиями. Мы натягиваем ее на реальность, как резиновую маску, и разукрашиваем по своему усмотрению. Но в какой-то момент она перестает налезать или попросту рвется… И тогда мы остаемся лицом к лицу с тем, от чего прятались всю свою жизнь. Наедине с самим собой.
А пока что оставьте свои советы при себе. Или посоветуйте их своему отражению в зеркале. Потому что мы покупаем свою собственную половину дома. Устанавливаем на тумбочку цветной телевизор. И я дарю на новоселье нашей семье видеомагнитофон! Все это наши взрослые погремушки. «Поиглушки», как говорил мой сын в три года.
За стеной по-прежнему тихо. И мы живем в эйфории целую неделю…
Пока…
Я смастерил антенну из ножек от стула, проволоки и банок из-под кока-колы. Мы смотрим телевизор. И это тоже эйфория…
Пока…
Мы берем видеокассеты в прокате. Мы смотрим классные фильмы. Мы купаемся в эйфории…
Пока…
Пока я не просыпаюсь от звука гармошки, которая играет прямо мне в ухо. Я вскакиваю на кровати. Рядом подскакивает моя жена.
– У нас кто-то на кухне играет на гармошке?
– Ты тоже это слышишь?
Это похоже на совместное помешательство от счастья, но на кухне точно играют «Выходила на берег Катюша…».
– Мне страшно! – жена прижимается ко мне.
– Про того, которого любила… – орет гармонь.
Сон окончательно покидает мое тело. Слуховые локаторы ориентируются в темноте. И я понимаю…
– Это за стенкой…
– Как за стенкой? Там же никто не живет… – шепчет Марина.
Сын ерзает рядом в кроватке. Сейчас проснется, и тогда не спать нам до самого утра. Будем плясать под эту «Катюшу» все вместе.
– Вот так! За стенкой. – Я подхожу вплотную к перегородке, чтобы окончательно убедиться в источнике веселья. Это действительно на той половине. Но слышимость такая, словно гармонист сидит на нашей постели. И наяривает по клавишам… Или чего там у этого адского инструмента.
– Сделай же что-нибудь!
Прогремела кода.
– Наливай, Семеновна! – прохрипел мужской голос.
– Дык, давно ужо!
– Тю… А че мы ентого… – еще один мужчина.
Так их там целая компания. Как минимум трое.
Сашка начинает кряхтеть. Надо действительно что-то делать.
Я напяливаю. спортивные штаны, куртку на голое тело и выхожу на улицу. Соседняя дверь раскрыта нараспашку. Оттуда валит пар. Или дым. Пожар? Я бегу. Миновав предбанник, оказываюсь в натопленной накуренной кухне и встречаюсь взглядом с небольшого роста мужичком с гармошкой в руках, в телогрейке и шапке-ушанке, с козьей ножкой в зубах и граненым стаканом в правой руке. Вся эта карикатура из журнала «Крокодил» 1968 года сидит на синем табурете.
– А вы хто? – спрашивает мужичок, моргая желтыми глазами.
Я осматриваю кухню. Шесть бесформенных тел, не включая музыканта, застыли в разнообразных вопросительных позах на четырех квадратных метрах. Босх в обнимку с Пикассо прослезились бы, глядя на такую натуру.
– Я оттуда… – показываю я на обои из пожелтевших газет.
– А! Соседушка! – радостно булькает маэстро. – Пить бушь? Семеновна, налей ему!
– Дык, ужо! – откашливается худое создание из угла, обводя руками стол.
Логично предположить, что это женщина. Лет, наверно… Быть может… Я, конечно, могу и ошибаться… Но приблизительно… Что-то в промежутке между тридцатью и пятьюдесятью. По серому помятому лицу со следами ярких румян сквозь сигаретный туман определить сложно. Перед эфемерным созданием деревянный стол с семью бутылками водки, пятью стаканами, тремя огурцами и одной головкой репчатого лука.
– Невеста моя! Семеновна! – мужчина представляет жестом хозяйку стола в валенках, ватных штанах, толстом вязаном свитере и белом пуховом платке, символизирующем, я так думаю, фату. – Я Витек! Для своих! А остальных не ведаю! Пришлые они.
– Друзья мои! – обижено присоединяется к беседе невеста.
– О! Друзья! – подхватывает Витек. – А тя как кликать?
– Сергей! – отвечаю я, все еще не зная, как себя вести. Моя утонченная изнеженная городская натура впервые встретилась нос к носу с суровыми буднями сельскохозяйственной свадьбы.
– А по батюшке? – звучит низкий голос обладателя тела, лежащего на полу у печки.
– Васильевич!
– Василич, ты энто… падай на свободное место! – приглашает сосед.
– Мы пить станем, нет? – возмущается еще одно существо за столом, с вытянутым вперед граненым стаканом. – Рука затекла!
– Вы охренели! – взрывается за спиной голос моей супруги. – Вы чего тут устроили?
Все взгляды обращаются к ней.
– Василич, это хто? – спрашивает ошарашенный Виктор.
– Я «хто»? Я тебе покажу сейчас, кто я! Я живу тут. А вы спать нам не даете…
– Жинка евойная! – шепчет Семеновна.
– Василич? – переспрашивает Витек.
– Ага! Жинка! – продолжает кричать Марина. – Я вам покажу сейчас жинку! Милицию вызову, мигом уберетесь! А ты чего тут стоишь, нюни распустил? – это она уже ко мне обратилась. – Это же животные! Не понятно, что ли?
– Ты, дамочка, энто… не кричи! Я, энто… живу тутаво! – попытался озвучить ноту протеста Виктор.
Плохо он знал мою жену… Точнее, вообще не знал.
Шестеро пришлых гостей весело покинули гостеприимный дом Витька во главе с невестой Семеновной. Кто по-пластунски, кто на своих двоих, а кто и на четырех. Для устойчивости. Витек только жалобно поскуливал, сидя на табурете.
– Семеновна, не покидай меня! Слышь, Василич, ну скажи ты своей… Чего она енто, в сам деле…
Вещи летели вслед их обладателям с дружескими пожеланиями моей жены:
– Чтобы ноги вашей я здесь больше не видела! Пьянь подзаборная!
– Эт она зря, Василич! Слышь, хозяюшка, эт ты зря! Приличные люди… были!
– Алкаши они приличные!
Прогнав всех гостей, Марина закрыла дверь и заняла боевую стойку напротив Виктора.
– Виктор, на знаю, как вас по отчеству, предупреждаю! Со мной шутки плохи! Я терпеть не буду! Следующий раз приду с милицией!
Витек в ответ молча хлопал мутными глазами, обнимая одной рукой гармонь, а в другой держа не выпитый стакан водки.
– Вы меня поняли? Если еще хоть раз…
Марина не успела договорить. Заплакал ребенок.
– Сашка проснулся! – и она убежала на нашу половину.
Стена была настолько тонкая, что было слышно, как Марина взяла сына на руки, как сняла с него подгузник, как тот мокро шлепнулся на пол, как детская присыпка сыпалась на попку ребенка и как Санька зачмокал соской. Мы с Витьком все это время смотрели на стену, как в театре звуков.
Марина запела колыбельную. Витька икнул.
– Не повезло тебе, Василич! Твое здоровье.
Он выпил свой стакан, медленно моргнул пару раз и погрузился в сон, убаюканный колыбельной под водочку. Я забрал из его рук музыкальный инструмент. Аккуратно помог телу Виктора свалиться на половичок рядом с печкой. И ушел, оставив жениха в одиночестве отмечать свою свадьбу. Праздник удался.
На следующий день, в обед, в нашу дверь постучали. На пороге стоял проспавшийся сосед с бутылкой мутного самогона в руках.
– Привет, соседи! Я знакомиться пришел!
Ему повезло, что Марина ушла гулять с ребенком.
– Меня Виктор звать! Витек для своих! А тебя как?
Он ничего не помнил. Память его была стерильна, как детская бутылочка.
– Сергей я!
– А по батюшке?
– Просто Сергей.
– Так чего, Серега, приглашай гостя! – сосед помахал перед моим лицом бутылкой.
– Вы простите! – я нашел выход из создавшейся ситуации. Гость же не знал, чем могут быть чреваты для него эти посиделки, по причине короткой памяти. – Я сейчас ухожу. За женой! Она с ребенком гуляет!
– А! Так у вас дите? Ну, ладно! – радостно ответил Виктор. – Тогда сам отмечу знакомство! А то как-то не по-людски. Живем вместе, а еще и не выпили ни разу!
– Ды мы вообще-то не особо!
– Чего? – подозрительно прищурился сосед.
– Не пьем, в общем!
– Че, больные, аль чего? – он готов был посочувствовать.
– Просто не пьем!
– Да? – теперь подозрение смешалось с презрением. – Ну и ладно! Мне больше останется.
Он ушел к себе. Я же с облегчением запер дверь и пошел искать жену, которая вовремя решила прокатить Сашу в коляске до лесопосадок.
План Кати и Коли сработал безупречно. Когда они показывали нам эту половину дома, на другой всегда было тихо. Видимо, Витька предусмотрительно увезли куда подальше. А когда сделку провернули, неделю спустя его выпустили из заточения. И он на радостях решил отметить свое освобождение. Но корпоративчик был сорван моей женой. Такие вот дела… Но если вы думаете, что дальше мы зажили тихо и счастливо, то вы глубоко заблуждаетесь. Но в этом нет вашей вины. Никто же не знал, что наш сосед обладает уникальной особенностью. В ней-то и скрывалась причина фееричности нашей жизни. Скучать нам не удавалось. У Виктора из-за беспробудного пьянства своеобразно работала память. Точнее, она не работала. Ну, то есть, она функционировала, но не так, как у нормальных людей. До определенной степени опьянения его мозг информацию худо-бедно записывал, но все, что происходило с ним после второй бутылки, он уже не фиксировал. Перезагрузка и сброс лишних данных случались у Витька во время сна. Он уходил в шатдаун, а когда включался опять, то прекрасные моменты его жизни после литра беленькой были стерты без возможности восстановления. Потеряны напрочь. Те, кто знал, пользовались этим. Таскали у него пенсию, устраивали попойки и ночлежки. Все кому не лень. После сна он ведь все равно мало что помнил из прошедшего дня. Конечно, с нашим приездом, благодаря самоотверженности моей жены, эти концерты лужковской самодеятельности стали происходить гораздо реже. Дружки Витька предпочитали пропивать его деньги в других местах. Но Виктор рано или поздно всегда возвращался в родные пенаты. Тянуло его в свое родовое гнездо. А по возвращении он мог проснуться среди ночи и начать наяривал на гармонике на всю Заречную. Ему-то было без разницы, день на улице или ночь. Логика же простая. Когда пьется, значит, день. Как вырубится, значит, ночь. Как проспится, почему бы на гармошке на поиграть. Такие вот были наши счастливые молодые дни и ночи в дружном соседстве с любителями хорового пития под аккомпанемент народных инструментов.
Через год, в день его пятидесятишестилетия, Витька нашли угоревшим от печки. Уснул при закрытой заслонке. Его поздравлять пришли, а тут такое. И виновник -то, вроде, есть, но повод изменился кардинальным образом. Стало, конечно, тихо… Но уже не так весело. Спонтанность пропала. Неожиданность, что ли. Остроты поменьше…
Вообще, по моим соседским наблюдениям, замечательная жизнь Виктора делилась на «до литра» и «после литра». Первая часть была скучна и беспробудна, а вторая наполнена всевозможными необычайными событиями и ярким фактами, интригами, кражами и даже его неоднократным избиением… Но он об этом не ведал.
Быть может, и к счастью
***
Помните про чертополох, который вырос выше меня и так и рвался перемахнуть вместе с сорняками за забор к соседям? Так вот, все их племя выкосил своей суровой рукой сосед наш. Не дождался от меня никакой инициативы и порубал всю нечисть косой своей неутомимой. Приходим мы домой с работы и видим картину ратного поля. Полегло сорняковое полчище в неравной схватке с удалью молодецкою соседушки нашего по участку. И открылись зато горизонты новые и просторы невиданные. Честь и хвала тебе, богатырь Александр свет Лужковский. И жене его Татьяне с дочкою поклон земной за помощь их и терпение. Все!!! Конец песне о Великом Чертополохе и его безвременной кончине.
Прошел год с тех незапамятных времен. А может, и два. Только помню, что сын наш Александр бегал уже во всю прыть и разговаривал. Не лепетал слова непонятные, а именно разговаривал. Имел свое мнение и высказывал его по поводу и без. Носился по двору и все время говорил. Общался. С друзьями своим воображаемыми. Двое их у него было. Пагунинная Утка и Чукча Панорама. Не в обиду будет сказано никому из представителей малых народов и семейства перелетных.
Откуда они взялись и почему их так зовут, мы не стали выяснять. Ну, Утка, ну, Пагунинная. Чего тут такого? А с Чукчей Панорамой вообще яснее ясного. И сразу понятно, кто как выглядит и основные черты характера. Носился с ними Санька целыми днями. Потому как больше друзей у него особо и не было. Не ходил он в детский сад. Вот вся социализация и происходила у него в общении с этими товарищами. А еще любили друзья эти конфеты до чертиков и трескать могли день напролет. А вот кашу и прочие глупости не очень жаловали.