Надо отметить, что Гриша хоть и появился в вагонном коридоре обнажённый, но зато, как положено по инструкции железнодорожнику, готовый к любым экстремальным ситуациям. Он резво схватил Машу за руку и волоком потащил в служебное купе… для проводников.
Там он со вздохом облегчения поставил напарницу по работе на ноги и прислонил к стенке. И тут, надо же, от нахлынувшей страсти его руки затряслись. Вот Гриша и сказал проникновенно и очень даже томно, с этакой «сладостью» в голосе:
– Маша, ты вся мокрая. Тебе надо переодеться и… обсохнуть.
Проводница ничего не успела ответить, потому что его проворные руки стали торопливо раздевать Марию. Она почти не сопротивлялась. Да и зачем? Ведь Гриша может передумать прийти ей на помощь.
Но Григорий был целеустремлённым и старательным парнем. Он продолжал раздевание… своего товарища по работе.
– Мне надо обсохнуть? – Не отводя от себя его настойчивых рук, переспросила она. – Или тебе опять потребовалась женская ласка, Гриша?
– Так быстрей обсохнешь, – обнадёжил он свою сменщицу.– И я уже не могу терпеть, Маша!
Она, немного поразмыслив, нежно оттолкнула его, и начала раздеваться самостоятельно. Причём интенсивно и поспешно, разбрасывая снятые вещи по разным углам купе. Своё бикини аккуратно положила в его форменную фуражку, лежащую тут же, на столике.
– Я уже в пятый раз падаю в вагонном проходе,– тихо сказала Маша.– Не просто падаю… а с горячим чаем… на животе. Меня от твоей эротики, Гриша, качает. Я трясусь, как наш скорый поезд.
– Я тоже… трясусь. Не знаю, почему. Наверное, простыл.
– Да. Простыл. Тебе в башку надуло из половой щели… из, конкретно, моей.
Гриша на мгновение прекратил теребить проводницу за соски, потому что очень удивился. Лицо его заметно вытянулось.
– А что? Такое разве бывает? – спросил он.– Или не бывает?
– Конечно, бывает. А ты разве сам не чувствуешь? Мы ещё не так далеко отъехали от столицы нашей родины, города-героя Москвы, а я уже… ослабла. Стала, как старая сельская лошадь в период активной коллективизации.
– Я верю тебе, Маша.
– Почему?
– Потому, что ты… голая. Люди без одежды редко когда нагло врут.
Проводница широко и приветливо улыбнулась. Причём, Григорию явно показалось, что улыбки было две: «верхняя» и «нижняя».
Она решительно и без долгих раздумий легла на спину, на нижнюю полку. Потянула его обеими руками к себе. Усталость, понятно, усталостью. Но надо быть покладистей. А вдруг Григорий потом резко и внезапно передумает своей попутчице «делать хорошо». Возьмёт вот и безответственно скажет: «Баста! Я пошёл мыть туалет. Это гораздо приятней и полезней».
Без долгих промедлений и раздумий он взгромоздился на неё. При этом, вполне, уверенно заявил:
– Это полезно для здоровья, Маша. Это… сексотерапия… называется.
Маша тяжело задышала и ответила:
– Надеюсь, Гришенька, когда мы прибудем… во Владивосток, я похудею килограммов на двадцать.
Гриша довольно быстро и умело пристроил свой… «инструмент» туда, куда нужно и теперь уже остро необходимо. Начал ритмично шевелиться, в такт движения поезда, со словами:
– Прыг-скок! Прыг-скок! Прыг-скок!
Дальше всё пошло своим чередом. Они окончательно и бесповоротно слились в страстных объятиях. Им, разумеется, уже было не до чая и прочих своих «проводниковских» обязанностей.
Если здесь, в служебном купе, только начали заниматься… активным телесным сближением, то в седьмом, отставной майор и учительница рисования сделали не очень большой перерыв. Они оба галантно подчеркнули, что отдых в их… новых отношениях будет небольшим, то есть кратким. Ведь не только душа «обязана трудиться», как сказал один поэт, но и тело.
Одеваться они не стали. Зачем? Ведь, всё равно, придётся опять снимать одежду. А энергию стоило поберечь для новых интимных дел. И на сейчас, и на потом, ибо дорога впереди длинная. Ирина начала листать журнал, который оказался эротическим. Яркие фотоиллюстрации с откровенными специфическими… позами. Брезгливо отодвинула его в сторону.
Отставной майор, и учительница рисования, в какой-то, степени рисковали, потому что с ними в купе ехали двое молодых людей: парень и девушка. Но они отправились погулять… по узкому коридору пассажирского поезда. И заверили, что уходят надолго. Их, юных, понять можно. Если несколько часов подряд сидеть в одном и том же месте, то скука одолевает. Стихийно.
Видать, вирус добрых постельных отношений не только витает в воздухе, но и проникает сквозь стены. В соседних купе народ, как-то, ожил. Общая волна эротического настроения захватила, если не всех, то очень многих.
За стенкой отчётливо стали слышаться женские стоны, переходящие в вопли и стенания. Отставного майора, только что усиленно занимавшегося сексом, от отвращения передёрнуло. Почти покоробило. Его попутчица улыбнулась. А он Ирине галантно пояснил, что кричать даже в такой вот… экстремальной ситуации не совсем прилично.
Не везде, понятное дело, царила плотская любовь. Вот, например, в третьем купе всё было довольно пристойно… За столиком сидел и сосредоточено писал какие-то математические формулы профессор. Он был увлечён, он находился, как ему казалось, в невероятной близости от очередного научного открытия.
Перспективен. Потому, что не стар, всего-то, лет сорок. С рыжей бородкой и усами. Но, даже здесь, в купе, находился он в чёрном костюме и при галстуке. Ведь представитель отечественной науки, а не хухры-мухры. Хотя, впрочем, кто его там знает… Сейчас, что не доцент или профессор, то, непременно, исследователь «барабашкиных» стуков и вечный путешественник в разные запредельные миры и мирки. А чего? Так вот, дурака всю жизнь и провалять можно. К черту прикладную науку, дающую государству прибыль! Тем более, фундаментальную, от которой теперь никому ни жарко и ни холодно.
На него пытливо и с некоторым интересом глядела молодая попутчица, женщина лет тридцати, розовощёкая доярка. Ни в коем случае, это не кличка, не погремуха. Кое-где ещё остались… уцелели доярки. Такая профессия в России существует и пока ещё она в нашей стране не занесена в Красную Книгу. Одним словом, упитанная, почти светловолосая женщина с круглым лицом. В розовом халате.
Она, сидящая напротив, с каждой минутой всё пристальней и пристальней смотрела на попутчика. Иногда зевала от скуки.
А профессор с головой ушёл в писанину и в собственные раздумья. Схватил, зачем-то, исписанный лист бумаги и стал грызть его частично вставными зубами. А после начал рвать бумажки на мелкие части. Привстал. Швырнул макулатуру в приоткрытое окно поезда. Сел и… отчётливо задумался.
Но молодая доярка была доброй и отзывчивой душой… по жизни. Она с большим пониманием отнеслась к научно-творческим мукам учёного. Её тоже что-то осенило. Приветливая женщина начала не так уж и торопливо снимать с себя халат, потом бюстгальтер и затем… плавки. Чего уж там мудрить и… кокетничать.
Потом, надо отдать должное славной доярке, ибо она проявила полную принципиальность. Взяла и встала перед взором профессора в полный рост. Причём так, что её полные груди с большими бардовыми сосками упёрлись ему почти в лоб.
Учёный с некоторым удивлением поднял вверх глаза и собрался было возмутиться или, в крайнем случае, обидеться, но внезапно передумал. Любой тут передумает. Ведь он сосредоточенно посмотрел на её телеса. При такой ситуации даже постоянный пожиратель «виагры»… передумает.
А был он учёным человеком, потому и сообразил, в чём дело. Почти сразу же догадался и по этой причине развязал на шее галстук и расстёгнул пиджак. Ведь он был аналитиком, потому и проанализировал ситуацию.
– Пожалуй, вы правы,– глубокомысленно изрёк он.– Я рад, что вы предлагаете мне единственно правильное и рациональное решение сложной математической задачи…
Оно ведь и – правда. Если надо и очень хочется, кроме того, пока ещё и активно можется, надо приносить радость и себе, и людям.
Сексуальное влечение – стихия, и вирус безудержного эротического желания, наверняка, передаётся разнополым друг от друга воздушно-капельным путём. Чихнули, к примеру, на тебя, или кашлянули и – всё. Тебя возжелали, выделили, как говориться, из толпы. И не просто так… Ты ведь тоже возжелал.
Почти во время соития профессора и доярки, по коридору пассажирского вагона проходил маленький, скрюченный старичок, опираясь на тросточку. Он, самым естественным образом, направлялся в туалет. Но открылась дверь одного из купе, и перед дедушкой нарисовалась крепкая… бабушка. Она цепко схватила деда за руку и затащила к себе, в купе. Именно так змея проглатывает кузнечика… Бабуся стремительно закрыла за собой дверь, и её неожиданным гостем стал чрезмерно пожилой незнакомец. Щёлкнул замок.
Что касается отставного майора и учительницы рисования, то они пока ещё приходили в себя. Было ведь, от чего… Их внезапная и активная страсть заставила их потратить часть энергии. Они старались… не ударить друг перед другом лицом в грязь. Потому имели право на… отдых. А за стеной всё ещё слышались громкие и томные женские крики. Разумеется, они всё ещё раздражали военного пенсионера.
– Вот видишь, Аркадий, – просто сказала Ирина,– тебе такое не очень нравиться… А ведь только, что мы с тобой…
– Я с этим никак не соглашусь, Ирина. Повторяю! У нас вот… с тобой всё происходило красиво, нежно, пристойно. Примерно в таком вот плане и ключе, как у амурских тигров или даже леопардов.
– Грациозные звери. Наверное, по этой причине они гораздо ближе нашему правительству и самым ответственным господам страны, чем многочисленные отряды тех же амурских бомжей, бичей и нищих. Но вот пока что ни звери, ни люди не записаны в Красную Книгу. Ну, с людьми ясно. Этих ещё… нарожают. Особей достаточно…
– Понятно, что неимущих и обманутых гораздо больше. А вот некоторые кузнечики… умирают. Их жалко.
– Кузнечики и жучки, тоже ведь имеют право…
– В первую очередь! А люди уже потом… Но не будем, Ирочка, говорить о двуногих экстремистах! Они этого не достойны. Их многие десятки миллионов, а в мировом масштабе счёт идёт на миллиарды… Так вот… продолжу… Я не перевариваю женских воплей во время самых добрых занятий… Оральность какая-то. Я говорю про тётку в соседнем купе. Вопит… У нас ведь с тобой совсем не так. Ты ведь, Ирочка, чувствуешь разницу?
– Никакой разницы, мой любимый и единственный,– глаза её увлажнились.– Нельзя же, славный офицер, опрометчиво критиковать чужие поступки и, тем более, эмоции. Это не педагогично. Ты ведёшь себя, как последняя сволочь!
– Буду очень надеяться и верить на то, дорогая, что есть на свете мужики гораздо хуже, чем я…
Конечно же, он был не совсем прав. Ведь и крики во время страстного соития женщины с мужчиной за стенкой купе – может быть, одна из единственных возможностей проявить себя в качестве свободной личности. И ведь это ещё не всё.
– Что же ещё? – Заёрзал на сидении отставной майор. – Почему ты, Ирина, защищаешь того, кто не желает находиться в рамках установленного приличия?
Она нежно потрепало его рукой по остаткам волос на голове, почти что, по лысине, и поучительно, как в своё время Мальвина пестовала хулиганистого и деревянного, во всех отношениях, Буратино, пояснила:
– Да, потому, что истинные страсти и эмоции, мой несравненный майор, зачастую очень трудно сдержать. Да и надо ли? Разве у тебя лично, шалунишка, не происходило в жизни ничего подобного?
Аркадий начал нервно стучать пальцами по крышке столика. Лично у него в жизни многое чего случалось. Но это ведь он, а не какая-то там кричащая за стекой купе незнакомка.
Но поразмыслив немного, Палахов решил дать Ирине прямой и, по возможности, честный ответ:
– Были у меня такие моменты… Не у меня, конечно. У моих… дам. А к соседям я несколько раз вызывал полицию. Впрочем, вру, я тогда вызывал милицию и пожарную команду… пока мне доходчиво не объяснили, что у них… дикой супружеской пары, такая вот кричащая и рычащая… любовь.
– Ты хитрый и продуманный… мальчишка! Я про тебя лично спрашиваю, а не про твоих соседей, которых, судя по… твоему возрасту, уже нет и в живых. Что, Аркадий, на данную… тему было у тебя… у тебя лично?
Он пожал плечами и с неохотой ответил:
– У меня? Ничего особенного… Так… по мелочам. Мне всего-то сорок лет, чёрт возьми! Я молодой… мужчина.
– Не отвлекайся, Аркаша, на посторонние темы. А всё-таки… у тебя что-то было подобное?
– Ну, случалось. И у меня случалось. Не у меня лично, а вот у тех, с кем я находился в… стыковке, крики наблюдались, имели место быть или присутствовать.
В относительно молодые годы Аркадий был знаком с рыжей красоткой Варенькой, бывшей женой одного старшего лейтенанта по фамилии Крипов, который оставил службу, а заодно и свою супругу, и слинял в неизвестном направлении.
Скорей всего он скоропостижно решил, что он не командир мотострелковой роты, а заготовитель грибов, где-нибудь, в отлогах Восточно-Саянских гор. Одним словом, исчез. А свою Вареньку оставил на попечении не только Аркадия, но и, считай, всего гарнизона.
При этом Крипов имел наглость с дрожью в голосе сокровенно сказать ему, Аркадию: «Береги её!». И вот Аркадий берёг, причём очень интенсивно. Раз пять только лично для неё вызывал скорую помощь. Понятно, в тот момент беспокоился о здоровье своей напарницы, когда она начинала кричать и даже, как бы, похрюкивать.
– Исхода летального у моей подруги Вареньки, – просто пояснил Аркадий, – так сказать, партнёрши, как и обычно, не ожидалось.
– Ты наивный человек, Аркадий Дмитриевич, как только что родившийся лягушонок.
– Да! Я молод, как сто тысяч лягушек! Я не отрицаю. Но в первую очередь, Ирочка, я просто добрый. И этого не скроешь…
– В чём же заключается твоя доброта, Аркаша?
– В том, что я не желаю садиться за решётку по… причине сексуального недоразумения. Поэтому вовремя сигнализирую… Потому и вопли … театральные с некоторых пор не теплю! А доброта к самому себе – это свято.
Скорей всего, отставной майор был прав. Пора бы уже прекращать пахать за того и на того… парня.
За стеной послышался очередной душераздирающий женский крик… вперемешку со стонами и плачами. Аркадий не выдержал и стал судорожно колотить кулаком в стенку. Ирина, обнажая себя почти целиком и полностью, соскочила с места, схватил отставного майора за локоть.
– Не надо так! – Она проникновенно посмотрела в его, пока ещё не совсем выцветшие, голубые глаза. – Успокойся, Аркаша! В конце концов, Аркадий Дмитриевич, не мешайте людям дружить…
– Дружить организмами? – Он прекратил калечить свой кулак и ломать пальцы об стенку, но закричал. – Если вы не прекратите с такими воплями трахаться, то я вызову сюда дружный и очень организованный наряд линейной полиции! Я ничего не боюсь! Я майор в отставке!
На мгновение стоны за стеной прекратились. Аркадий радостно кивнул Ирине головой. Дескать, знай наших! Критика подействовала.
А в соседнем купе с ними купе, за столиком, сидела совершенно обнажённая дама, двадцати пяти лет – Мила. Рыжеволоса, чуть полновата, но очень привлекательна. В одиночестве. Перед ней лежала: слева – груда конфет «Твикс», справа – куча оберток от них.
Она мощно ударила кулаком в стенку. Это был её протестующий ответ наглому майору в отставке. Мила одновременно в гневе закричала:
– Сам ты трахаешься, пошлый гоблин! Я тебя и без помощи полиции разорву, как фантик! На кусочки!
Потом, взяв себя в руки, Мила развернул очередной «Твикс». С любовью посмотрела на собственное отражение в зеркале, висящем в купе.
– Сделай, паузу, Милочка! – Она подмигнула ему левым глазом.– Скушай «Твикс»!
Мила с громким хрустом откусила очередной кусок конфеты и начала его медленно пережёвывать. Она ловила кайф, получала, поистине, райское удовольствие… Разве можно его сравнить с каким-то там сексом? Разумеется, нет.