А нас на Буковели уже ждал Геннадий. У него были желтые зубы с черной канвой и толстые пальцы на правой руке. Левая находилась в гипсе. Геннадий был у Патефона одновременно и бухгалтер, и истопник, и сторож-менеджер. Параллельно он работал в местном пожарном депо инспектором по охране труда, но теперь был на больничном — Гена упал и сломал руку когда укреплял на стене инструкцию по технике безопасности. Свалился с табурета на огнетушитель.
Мы сбросили вещи в фойе и направились кушать. Стол в колыбе был уже заказан, оставалось выбрать блюда и Эльза на голубом поводке направилась с нами.
— Шо за порцкани крумпли, — поинтересовался Витек, листая твердое меню, — вкусно али нет?
— Это толченая картошка, — пояснил я Вите, — по французски "пюре" называется.
— Неси три порции, — оживился Витек, — мне, собакофилу этому и шефу — на меня показывает.
— Не-не, я не буду, — морщусь, — слишком экзотичное блюдо для меня. — Вон, мою порцию пусть Эльза кушает.
Принесли три тарелки, действительно, пюре, только с комками небольшими и прозрачная пенка по краю тарелки. Витька с Роландом принялись уплетать за обе щеки — проголодались с дороги. А я стал подкармливать хлебом Эльзу, которая расхаживала по колыбе, как у себя дома. Хлеб я макал в красное закарпатское вино.
— А что, Геннадий, — Роланд достал блокнотик и приготовился записывать новый рецепт, — нельзя было ваши <порцкани крумпли> нормально "пюре" назвать? Или это для полноты фольклора?
— Фольклор — это одно, а у нас еще и аутентичность процесса соблюдена, — Геннадий хвастается, — раньше ведь как в селах было, на свадьбу или на поминки вся деревня сходилась, кто столы застилал, кто тарелки мыл, а беззубые старухи вареную картошку во рту переминали и в деревянную чашу порцкали сквозь десны. Древняя традиция, йоптеть. Так и у нас… Во-о-он видите, в окошке за баром старушка сидит? Это мама моя, она вам эти три тарелки и напорцкала, кушайте, пока теплое…
Эльза так заслушалась этим древним рецептом, даже хлеб перестала жевать, а Роланд с лавки вскочил, рот зажал руками и к выходу побежал, спотыкается. Чуть свою чиху-хую не раздавил.
Геннадий ржет как конь, лишь Витюше хоть бы хны: хавает и красные уши шевелятся, — Очень вкусное блюдо, — Витя губы хлебом вытирает, — мне такое мамка в детстве делала.
Подождали пока Ролик со свежего воздуха вернулся, Геннадий ему стаканчик вина красного нацедил:
— Хлебни, Роланд, оно кислотно-щелочной баланс стабилизирует.
Я собачку хлебом с картошкой кормлю и размышляю вслух:
— В принципе, пацаны, очень даже полезное блюдо эти "порцкани крумпли". Микрофлору кишечника укрепляет. Вот твоя мама, Геннадий, к своим семидесяти, поди, всеми болячками переболела? Так что, Витюша, она тебе свой иммунитет привила — никакая хворь уже не возьмет.
— Да я и раньше не болел, — Витя картошку вином запивает, — только ушибы и переломы бывали.
— Ну да, — Ролик отдышался, — при шизофрении ничего не беспокоит, можно годами не лечить.
Так, не торопясь, за познавательной беседой незаметно бутыль красного вина и выпили…
С утра пораньше мы отправились кататься на лыжах. Вы ж не думали, что мастер такой высокой квалификации, как Витя сразу кинется в позу креветки заполнять клеем в бане каминные швы. Витя приехал отдохнуть. А отдыхать Витя умел. Сочно, с размахом. И всегда бесплатно. Еще Витя умел классно кататься на лыжах, хотя, кто тут не умеет. У нас, на Закарпатье даже будущие мамы на сороковой неделе беременности катаются. А все мукачевские пацаны либо офигенные профи по слалому, либо непревзойденные инструктора по скоростному спуску. Особо хорошо научились спускать жен олигархов, пока те пьют водку в колыбе…. Спускают бережно, придерживая теплыми ладонями за бедра.
Роланд, будучи давно не местным, лыжи не взял, а я с Витькой подобрал себе по отличной карвинговой паре. Витя выбрал слаломные палки и маску с двойным стеклом. Я надел шлем. Ролик тоже, на всякий случай, надел шлем и теперь аккуратно засовывал тепло одетую Эльзу в свой рюкзак. На лыжный подьемник собак не пускали. Засовывая, Роланд озабоченно ощупывал собачий живот, раздувшийся от вчерашней картошки. Собачонка поскуливала и отчаянно цеплялась маленькими черными коготками за борт рюкзака. Думала, видимо, что ее ждет какая то экзекуция.
— На хуа тебе эта чичи-хуа? — удивлялся Витька, ковыряясь в ухе лыжной палкой, — еще раздавишь случайно.
— Не раздавлю. — отвечал Ролик, затягивая шнуровку, — я ее спереди прицеплю.
Эльза высунула мокрый носик в узкую щель рюкзака и тихо покашливала. У нее была какая то импортная болячка в легких. Я тем временем заполнял свой новый гидропак фричем. Фрич, пацаны, это такой классный напиток, который пьют немцы. В гидропак заливается много сладкого темно-красного вина и чуть-чуть минеральной воды. В результате получается обалденный пузырчатый фрич. Пьется легко и медленно уносит сознание в сторону. А гидропак, кто не знает, это специальный рюкзак с вшитым полиэтиленовым баллоном. Из баллона торчит синяя трубочка с желтым краником. Такие гидропаки на спине америкосы в Афгане таскают, да и европейсие велосипедисты их любят. Я тоже люблю — хули, сунул трубку в рот и погнал вниз по лыжной трассе. Катись и соси вино на ходу. Балдежь… Можно иногда дать и друзьям пососать.
Мы приобрели электронные карточки и стали в очередь на подьемник. На креселку присели как я и хотел: Витька слева, Ролик справа, я посередине. Сближать Эльзу с Витькой я не рисковал…
Было хорошо. Нет, было не хорошо. Было сказочно хорошо. Снежные ели сверкали монументами под белым солнцем в синих небесах, потрескивал крепкий утренний мороз и мой "Таймекс" на руке показывал минус двадцать семь по Цельсию. Я сосал фрич. Потом дал пососать Витьке. Затем пососал Роланд. Эльза сосать не умела, зато умела лизать. Всем опять стало хорошо. А так как мы сосали не хуже европейских велосипедистов, хотя американский спецназ сосет намного лучше, то в кресла мы уже упали слегка поддатые …
— Кайфово то как, — закатывал глаза Роланд, — просто несказанно…
— А че, не хило, — подтвердил Витька отсасывая из моей трубочки, — Погнали на шестнадцатый лифт, шеф.
— Погнали, Витюха, там черный спуск, как раз наш уровень, — я впал в легкую эйфорию, — А Ролик обратно на креселке спустится, да, Ролик?
— Ой, братаны, — Ролик опьянел от фрича, горного воздуха и лез ко мне целоваться, — я бы так целый день катался…. Красота то какая, правда? Уезжать не хочется… остался бы тут навеки…
— А ты монетку кинь и вернешся. Я всегда чего то вниз кидаю. Вот, в прошлом году мобилку уронил, теперь каждый год приезжаю.
— Че сразу кинь? Кинуть то нечего…, — стал щупать себя Витька. — Можно плюнуть просто. Я всегда плюну и все — тоже каждый год приезжаю.
Витька плюнул вниз.
Я тоже попробовал плюнуть, но плюнул себе на живот. Ролик отвернулся и молчал.
— Ролик, ты че, обиделся? — толкнул я его локтем, — У нас как то не принято среди пацанов лобзаться… мы не немцы… Витька, че он молчит? Скажи ему что то ласковое.
— Слышь, Роландо, бля, повороти хайло, когда тебе вещают, — Витька попытался в воздухе пнуть его синей лыжей. — Не красиво это — в гостях быковать, муфлон облезлый…
Роланд не поворачивался и что то мычал. Эльза кхекала в рюкзаке. Я подергал Ролика сильнее и он замычал громче. Башка его намертво прилипла к оцинкованой стойке кресла и тут я понял, что дела плохи. Похоже, он решил поцеловать кресельную стойку взасос и теперь крепко примерз мокрыми губами к железу. А возможно и языком.
— Бля, Витюха, тут западня такая — примерз твой слабоумный друг… не отрывается.
— Вот баран, че ему облизать некого было?… Лучше бы к своей Эльзе примерз, бля… Чего делать то… Отрывать надо… Интересно, шеф, если его резко за шлем дернуть — губы на железке останутся? Или только язык?…Я как то видел гаишника, к фонарю прилипшего. Ото был прикол… Ну че? Попробуем?
— Ты чего, Виктор? — я слегка протрезвел, — он же повар, а не гаишник. Чем он будет пищу пробовать? Если у тебя органы осязания ниже спины расположены, так это не факт, что у остальных людей тоже. У него ж язык — основной рабочий орган. Мозги включи, подсобник хренов.
— Да че, я только версию двинул…, -пожал плечами Витька и принялся сосать мой шланг дальше. — Пусть так катается, он же хотел тут навсегда остаться…
Роланд мычал, собачка покашливала и до верхней станции выгрузки оставалось еще минут пять подьема. Чтобы Эльза не задохнулась я слегка ослабил шнуровку рюкзака и она сразу, высунув свою маленькую головенку, принялась лизать Роланда в подбородок. Тот заныл. Вдруг, в какой то момент, Эльза застыла, внимательно посмотрела мне в глаза и издала в рюкзаке какой то странный звук. При этом ее глаза слегка выпучились и покраснели.
— Обосралась, падла, — зло сказал Витек и отвернулся в сторону. — Картошку по второму кругу напорцкала. Шеф, засунь ее назад… Подделка китайская.
Из рюкзака донесся кисловатый запах и Роланд принялся шумно дышать носом.
Эльза снова внимательно уставилась на меня, издала булькающий звук и опять принялась лизать Роланда в шею.
— Видишь, Ролик, — сказал издевательским тоном Витька, — как хорошо когда тебя любят животные.
Ролик тихонько взвыл.
Спрыгнув с кресла я сразу кинулся к дежурному оператору объяснять ситуацию.
— Не… ну, пацаны, — пожал тот плечами я тут его не отлеплю. Пусть назад едет. Там внизу спасатели есть. Врач. Я сейчас по рации брякну. — и принялся шуршать рацией.
Ролик с вонючей собачкой поехал вниз, жалостно провожая нас взглядом.
— Да не сцы, Роландо, — весело заорал ему Витька, — все будет джуки-пуки… мы мухой вниз слетим. Ты там отлепляйся пока….
И мы полетели вниз. Ну, кто не был на шестнадцатой трассе на Буковели, тот считай не жил. Летишь торпедой, как парашютист с закрытым парашютом, только сопли по морде растекаются. Орешь дико, но ни хрена не слышишь, зубы стучат, люди в стороны шарахаются… короче, драйв, экстрим и тихий ужас в одном стакане. Главное уверенно ехать и не ссать. А мы с Витюхой не из сыкунов, к тому же малость пососали фрича, понюхали собачьево дерьма и нас остановить не мог никто… Кроме вон того здорового мужика в зеленой куртке. Витька влетел в него с размаху. Лыжи слетели, мужик встрял головой в сугроб и долго пытался подняться. Витька резко вскочил, матюкнулся, напялил лыжи и понесся вниз. Я успел увидеть это лишь одним глазом, потому что вторым я узрел небольшой бугор, попытался сманеврировать, но не удачно: мои ноги как на батуте подкинуло вверх и я со смаком хряпнулся спиной на укатаный снег. К счастью на мне был шлем и гидропак. Они смягчили падение.
Я лежал спиной на снегу и мне было невероятно легко и радостно. Для большего счастья я сунул в рот трубку с фричем, но фрича там не было: от сильного удара гиропак с красным вином лопнул и медленно вытекал на снег. Я судорожно пытался спасти драгоценные капли сильно втягивая воздух через трубку. Вокруг меня на снегу медленно расползалась огромная красная лужа. Сидящие над моей головой в креслах люди перестали смеяться и застыли в немом ужасе. Лужа увеличивалась прямо на глазах. Одна девушка заплакала, а какой то мужчина истерично закричал тонким голосом, показывая на меня пальцем:
— Я за это не платил!!!.. Мы так не договаривались!!!.. Снимите меня отсюда!!!
Подьемник остановился. Это, видимо, внизу пытались отлепить Роланда.
А отлепить его было не просто. Минус двадцать семь по Цельсию, как никак. Прибежали спасатели. Собралась толпа. Посыпались советы. Варианты. Предлагали: дернуть за голову, полить теплым глинтвейном, ударить током, приложить горячий утюг, нассать на стойку. Ролик вращал глазами и быстро синел. Потом пришел врач и Ролик отлепился. Подьемник двинулся.
Отлепленный Роланд сразу скинул рюкзак с Эльзой и принялся энергично дышать на пальцы. Врач легонько тянул его за локоть в санчасть. Эльза, почувствовав тем временем твердую почву, тихо выбралась из рюкзака и бегала по снегу, воняя и оставляя за собой коричневые полосы. Ролик показывал на нее пальцем и все принялись ловить Эльзу. Но это оказалось не просто. Попробуйте в лыжных ботинках поймать на снегу маленькую, скользкую собачку в вонючем свитерке, которая постоянно кашляет и пытается Вас укусить. В конце концов она забилась под кассы и злобно рычала…
Меня через полчаса подобрали спасатели и спустили вниз на оранжевых санках, но внизу, узнав что у меня ничего не болит, сразу пожелали набить мне морду… Людей стало меньше и день угасал. Витьки нигде не было.
Когда я подошел к катафалку, там уже сидел Ролик с Эльзой в обкаканом свитерке на руках. Роланд пил горячий чай с медом и от обоих исходил специфический запах собачьего навоза. Затем появился раскрасневшийся Витька. Он тяжело дышал и был перевозбужден:
— Бля, пацаны, не курорт, а собрание маньяков… Я, сука, целый час от того козла в зеленой куртке бегал. Какой то агрессивный мудак, просто. Гнался за мной по всем трассам, кричал что то, руками махал…. Выпускают же таких из дурки…
— Это Витя, — говорю, — он тебе намекал, что неплохо бы лыжами обменяться. Не модно теперь в разных лыжах кататься. На ноги глянь, умник.
Витя глянул на вниз. На левой ноге у него был синий "Фишер", а на правой серый "Атомик". Причем "фишер" был на сантиметров десять длиннее.
— Оп-па, — удивился Витка, — … Прикольно … а почему я не почувствовал?…
— Это потому что у тебя органы осязания не ниже спины. Я ошибся. У тебя они вообще отсутствуют. Атроффировались. Ладно, полезли в катафалк, гонщик домотканный…
Вечером пошли в тещину баню париться. Организмы отогревать. Не, ну нельзя ж так резко начинать работать. Надо проверить объект сначала. Привыкнуть. Сидим в парилке, потеем, привыкаем, Гена на камин ароматную водичку из ковша плещет. Благодать. Витек принялся Геннадия веником по ягодицам шлепать, спрашивает:
— А банька с чего рублена?… Дуб?…Ясень?… пенис дяди Васин?
— Стены тут еловые, а внутри тополем обшито, — Гена по доскам гипсом стучит, — Для бани самое лучшее дерево: Крыша соломой покрыта для аутентичности. Печь-каменка из речных окатышей сложена, все как книжка пишет, йоптеть.
— А не воспламенится? — интересуюсь я ненавязчиво, лежа в солярисе, — все таки дерево, огонь, искры:
— Загореться никак не может, у меня вся проводка в металлорукавах спрятана и розетки в коробках Бергмана установлены, — хвастается Геннадий, — и дерево пропитано специальным раствором. Антипирен называется.
— На каждый антипирен найдется свой фаермен, — отозвался Витя, — солому как не пропитуй — полюбому вспыхнет:
— Слышь, подсобник, — обиделся Гена, — я, как никак, бывший пожарник, в этих делах разбираюсь, йоптеть, так что, работай веником, Витюшка.
Витька веником дальше Гену бьет, приутих, замыслился чего то:.
Я баньку изучаю; в принципе неплохо все составлено, по науке, печь асбестовым шнуром изолирована от дерева, окошечко в двери есть, даже градусники и приборы какие то на стенах..
— А все таки, стремно солому на крыше держать, — Витя из раздумий вышел:- может таки полыхну…
— Йолы-палы, да ты заколебал! — возмутился бывший пожарник, — хер она загорится! Если загорится, я в одной простыне в гастроном за водкой побегу, уснуть мне на рельсах,!.. — и берет из печки полешко светящееся, на улицу выходит.
Ну, мы за ним наружу, естественно, интересно ведь как пожарные горючесть материала испытывают. Гена с размаху факел под крышу воткнул и к нам развернулся:
— Во! Видишь теперь, подсобник?!..Не горит ни хера, йоптеть!!! Ан-ти-пи-рен!!!