Так мило беседуя, к часу ночи сложили мозаику на полу, в натуре, красота получилась опупенная, лучше чем в журнале, сидим в гостиной кофе пьем, а в подвале только топор стукает.
— Ну, завтра с утреца швы затрем беленьким, — говорит Йонас, — и можно Инессу впечатлять.
— Насрать на Инессу, Йончи, надо бабки брать, — отвечает Витя, — и валить на хрен отсель, а то чето мне стремно здесь, никак не пойму откуда этот мясник столько мяса берет, может они, млять, клофилинщики какие, сука, херячит топором целый день, уже стадо свиней переебашил, маньяк.
— Ну, ты можешь уже валить, — говорю, — только мусор замети за Йонасом и свободен.
— Не, шеф, я без капусты отсюда ни шагу, мне бабки нужны позарез, я фаэтон свой тюнингую, готовлю к продаже.
— Да хер ты его продашь, — говорит Йончик, — его даже подарить нереально, оптимист наивный.
— Дурак, ты Йончи. Тебе если жопу с головой местами поменять никто и не заметит, просто завидуешь моей удаче, да ладно, хули тебя просвещать, пойду еще кофе накапаю.
И пошел на кухню.
— Ну видишь, Йонас, мозаика сложилась зашибись, а ты очковал и брателло у тебя вполне управляемый, зря ты на него гнал. Только трындит много, просто радио ходячее какое то, башка от него пухнет к вечеру.
— А я к нему привык уже, шеф, он с детства гундит чето невнятное, и пока языком чешет, то ситуация под контролем, но если затих — все, кранты, значит щас чето йопнет.
Я кофий допил и вдруг мне йокнуло в голове: Витюшки не слыхать, затих, падла, а ну иду гляну что он делает, дьявол. Захожу на кухню тихонечко, а он скрючился над мозаикой и чето там вилкой в ней ковыряет и так увлеченно, аж слюна со рта капает. Я подкрался сзади:
— Витюша, ты чего тут делаешь, сволочь?!
— Да, я тут шел на кухню, че то об этой суке Линде задумался, типа, мучалась она перед смертью или не мучалась и случайно наступил левой ногой на ваши пазлы ебучие, раздавил их малость.
— Ну Витя, про Линду не скажу, но ты, вредитель, точно теперь помучишься, Щас я Йончика позову он тебе левую ногу тупой пилой в области колена отпилит под корень, а я перед этим ржавыми плоскогубцами пальцы поотламываю!
— Да шеф, не кипишуй, все будет джуки-пуки, я в телике видел реставраторов, так они вообще из дерьма мозаику складывали, хули делов то?
— Ладно, реставратор, как бы тебя самого не пришлось из дерьма складывать, короче, пошел я венок с лентами покупать, а ты иди ямку рой: под сливой рядом с Линдой будешь лежать, с братухой сам разбирайся. Удачи.
Утром прихожу к мяснику, на крыльце Йончик сидит, злой шопипец, а Витек по двору бродит, хобот в кофе опустил и фингал под глазом сияет. Мясник счастливый мечется промеж них, мол, молодцы мужики, мозаика удалась, вот-вот должна Инесса подъехать, она к сестре в Сату-Маре ездила, что то там лечить по женской части. Я тем временем пошел на кухню, гляжу — фантастика — моя мозаика, как новая, фу-у-ух, аж от души отлегло!
Приехала эта Инесса, бля…, атас полный, зрелище похуже малахольной собаки: огромная такая бабища на голову меня выше и весит наверно, как мы все вместе взятые. Я сзади посмотрел, вроде бинт из жопы не волочится, хотя, может тоже целлофан в кишках застрял. Показали ей мозаику, она просто задрожала от восторга, мол, сбылась мечта ее жизни и какие мы, мальчики молодцы, и как она нас может отблагодарить. — Лучше деньгами, говорю, остальные варианты оставьте для мужа.
— И сколько ж такая радость стоит? — спрашивает эта Инесса.
— Всего триста американских долларов, — отвечает Михаил.
Она так на него посмотрела сверху вниз, я еще подумал, интересно, как они сексом занимаются, она ж его приспать может во сне, и говорит:
— Мишенька, это шутка такая? Или ты серьезно? — хлопает белыми ресницами эта свиноматка, — да я за триста баксов себе коленку просверлю, муженек ты мой недоношенный. Эта вся хрень мозаичная, яйца выеденного не стоит, вот дай мальчикам двести долларов и проводи их к машине.
Тем временем Йончи свои болгарки и шпателя в драндулет пакует, а Витя стоит рядом с лопатой в руке, следит за нашей беседой и, судя по глазам, пытается в башке двести на три поделить… Ну, я малость пришизел от такого маневра и говорю:
— Мадам, Вы просто фея-волшебница: за секунду испарили сто долларов в свою пользу. Думаю, Вам стоит аргументировать такую цифру, либо оплатите работу полностью.
— А что тут аргументировать, — говорит эта шкафина в юбке, — дорого берете, мальчики. И, вообще, работа совсем не идеальная, вон там у вас шов кривовато пошел…
— Так хули делов-то! Щас мы его поправим, — это Витя говорит, берет свою совковую лопату и ме-е-е-едленно так, слой за слоем счищает испанскую мозаику Sicis в украинское мусорное ведро. Видать, не поделилось двести на три. А Йончик, тем временем инструмент в фаетон запаковал и сидит в салоне, нас ждет с баблом. У него там тоже какие то планы были, чего то там за садик заплатить, за газ, за воду, за телефон, ну, чето скушное.
Короче, стою я на этой мясницкой кухне и думаю: " Вот жеж, бля, приснится такая херня под утро, все, пипец, больше перед сном пирожков с маком не кушаю, от них одни кошмары. Ниче, щас себя ущипну, проснусь и пойду к Михаилу за деньгами". Сунул руку в карман, щипаю себя за член — какое там, не сон ни хера — абсолютная реальность. Все персонажи на местах, Витек с лопатой сопит, Инесса глаза выпучила, пузыри ртом надувает, типа кричит что то, но как то беззвучно, видать, в голове какой то проводок оторвался и звук пропал. Миша зацепенел в фартуке у дверей с топором в руках, как эпоксидкой залитый. Бля, попали в западню, думаю. Миша, гад, внимательно так смотрит, уже в голове расчленил всех на части. Инесса жабрами двигает. Надо уешлепывать поскорей, пока звук в эту биомассу не вернулся. Тут Витя берет меня нежно под локоток и со словами: — Пойдем ка, шеф, нам в этом доме не рады, — боком-боком ведет меня к калиточке.
Едем домой в Витькиной тарантайке, я думаю: бля, финиш получше старта получился, звиздец — сюжет для пьесы, нах… Хотя, если разобраться, мужик ведь хотел чтобы мы на жену впечатление произвели, ну, мы и произвели, как смогли… Йончик спит сзади, а Витек что то насвистывает такое веселое. Я говорю:
— Мужики, вы роды когда нибудь принимали?
— А че? — Витя спрашивает, — кто забеременел, шеф?
— Я забеременел, Витя, щас ежа через жопу рожу от счастья!
— Да не сцы, шеф, — говорит, — я без пяти минут медик. Роды это фигня, там главно тужься и все будет сандокан. Вот, тюнинг мой накрылся, тужься не тужься — отсос полный.
— Как это накрылся?! — встрепенулся сквозь сон Йончик.
— Отдыхай, Йонас, — говорю, — щас я выйду из машины и Витюша тебе все в подробностях расскажет.
На следующий день сижу дома на террасе, размышляю о сути бытия, озоновых дырах и глобальном потеплении, никого не трогаю, вдруг приходит ко мне Витя, сволочь, довольный, рот до ушей и двух зубов спереди не хватает.
— Я, — говорит, — вчера с братом поговорил по душам, так он мне намекнул что пора поумнеть. Все. Конец разгильдяйству, буду делом заниматься. Готов на все чтобы доказать свою профпригодность. К тому же надо братухе сотку зелени вернуть, я у него на старте выпросил на тюнинг, так что, шеф, выручай, иначе трындец, в натуре, придется ямку копать.
— Да с удовольствием, Витек, я тебя уже заждался. Ты когда то с мраморизированым известняком сталкивался?
— Шо за дрянь? — спрашивает.
— Не важно… короче, есть у меня один клиент для тебя, доктор-стоматолог, хочет ступени мрамором покрыть, капусты имеет немеряно, только занудный слегка, типа твоего братца.
— Херня, — говорит, — перевоспитаем, хули делов-то, все будет джуки-пуки.
— Вот и славненько, Витюша, щас я ему позвоню, будете знакомиться. Заодно и о медицине побеседуете.
Звоню этому зубнику хренову: — Эрик, дружище, здравствуй! сбылась мечта идиота, нашел я тебе мастера по мрамору. Виктором зовут. Завтра будет у тебя, только он страшно не любит когда ему в работе мешают, лучше его на пару дней, вообще, оставить одного. Но вечером должок мне закинь, обещал ведь…
Вот тебе, фашист, самонаводящаяся мина замедленного действия.
Чего там дальше было, я подробностей не знаю… Люди говорят, Эрик просто исчез, видать, не понравилось ему у нас на Закарпатье, и Витек пропал на пару лет, похоже, забрали его куда то, то ли в армию, то ли в дурку. Но не в тюрьму это точно — туда таких не пускают.
© Copyright: Валдис Йодли, 2012
Свидетельство о публикации № 21204050556
Витька и туфли из кожи страуса
Бродячий пес, нашедший в подворотне остатки вареной курицы, не радовался так, как ликовал я. Три веских обстоятельства были тому причиной. Еще бы: во первых, Глеб Егорыч не только подкинул нам новую работу, но и готов был оплачивать все транспортные расходы. Во-вторых… не важно. И в третьих: отхватить строительный заказ в Министерстве Транспорта — такая возможность выпадает не часто и не каждому провинциальному архитектору. Отличный повод зарекомендовать себя профессионально, оставить потомкам, так сказать, неизгладимый след…
— Какой такой след? — переспросил Витька.
— Неизгладимый. Это только ты, болван, оставляешь вонючие коричневые следы. — Я удобно устроился на нижней полке купе и собрался просвещать Витьку. — Все великие люди, в отличие от тебя, навозного червя, оставляют после себя многовековые творения. Взять, к примеру, Алекандра Македонского… хотя нет, лучше Петра Великого — взял, да и построил город на болотах…
— Хули там город, — отозвался Витя, — Вот у меня сосед, тоже Петром зовут, он такой след оставил… Неизгладимый. Вся деревня до сих пор крестится. Прикинь, шеф, поехал в клуб на комбайне. На ночную дискотеку. Доехал до середины заледенелого озера…
— Ты достал со своим дядей Петей, дурачок… — Я извлек из сумки сверкающее рубинами вино и передал Вите. — Тебе о высоких материях вещают… Взять, например, семь чудес света: Великие Пирамиды, Александрийский Маяк, Висячие сады Семирамиды… слышал, нет?
— Не, про висячую семирамиду не слышал. — Витя откупорил бутылочку. — А вот пирамиды — да. Страшная вешь. У меня мамка в та-а-акую финансовую пирамиду влезла! Лохотрон еще тот — все бабки на ветер. Чуть без квартиры не остались…
— У тебя, Витя, только бабки в голове. И бесшумный вентилятор на присосках. А вот древний зодчий Сострат Книдский о будущих поколениях думал. По приказу царя Птолемея соорудил на острове Фарос невероятного величия маяк. Сто сорок метров высотой. Светил Александрийский маяк морским судам на сотню километров и не было ему подобного в мире. И решил Сострат оставить по себе память, но не мог: царь Птолемей велел нанести на маяк свое имя, царское…
— Да болт на царя, — возмутился подсобник, — где демократия, йолкин дрын?! Че то, шеф, твой Кастрат тупанул не по детски…
— Сострат.
— Ну, пусть будет Сатрап… или как там?
— Сострат…
— Баран твой Сострат! Надо было рвать капусту и валить на хрен. За кордон… Петлять огородами! Насрать на царское имя…
— Ты слушай, болван огородный!.. Так вот. Этот древний Кастрат, тьху ты!.. Сострат, прежде чем штукатурить каменные стены маяка, нанес на него свое имя: «Сострат, син Декстифона», а затем покрыл слоем штукатурки. На свежую штукатурку нанес имя царя Птолемея. Царь был в восхищении. Он же не знал, что под штукатуркой скрывается имя зодчего…
— От собака…
— Имя зодчего открылось после того, как выветрилась штукатурка. Через шестьдесят лет. — я взял из витькиных рук стаканчик ароматного вина, — Царь уже умер, а каменные стены донесли до нас истинное имя великого архитектора. И седьмое чудо света — Александрийский маяк.
Так, за познавательной беседой о неизгладимых следах, висячих садах и прочих масонских тайнах каменотесов докатились мы до славного города Свалявы.
В Сваляве проводница принесла в подстаканниках горячий чай. Витка чай выпил и подстаканник в руках вертит:
— От жеж, обнищала железка. Совсем опустилась… раньше подстаканник стырить было не стыдно, а теперь один срам — в руки противно взять. У меня дома целая коллекция — самые кудрявые со всего Союза собраны…, а это, бля, не подстаканник, а позор нации какой то…
— Ты если че то не сопрешь, сразу заболеешь, — Йончи смеется, — пора твою клептоманию лечить.
— Это че такое?! — Испугался Витя. — Шо за клептомания, шеф?
— Страшное заболевание, Виктор, — говорю ему с умным лицом. — Пульсирующая копрофилия мозга. Лекарств еще не придумали. Сопровождается сильной душевной болью.
— Не хер ее лечить, — Витька успокоился и ступни ног к оконному стеклу приложил, — она у меня не болит.
— А что у тебя болит? — спрашиваю участливо.
У меня член болит без любви. Третий день без Нинки… эх! — Витя на нижней полке растянулся и зашлепал голыми ступнями по окошку веселый ритм:
— В узде? — удивился Йончик.
— В мазде. — брякнул Витя. — Йолкин-дрын, пацаны, могло бы неземное тело приземлиться, лет двадцати пяти и с четвертым номером сисек. И, желательно, без лишних предрассудков.
— Хрен тебе обломится, брателло, — хмыкнул Йонас- такие овцы без пастуха не передвигаются.
— Нам овцевод ни к чему, и так хорошо едем, — высказываю свою мысль, — скорее всего, никого не подселят: все нормальные люди дома рождество празднуют…
От Свалявы оттолкнулись, катимся по рельсам и о преимуществах клептомании рассуждаем, вдруг, в купе какой то хряк с голосом сифилитика вваливается:
— А что это вы алкоголь в общественном месте распиваете? — сипит и портфель из черной кожи на полку закидывает, — Вам что, ваши права зачитать?!
— Дядя, проходи мимо, — Витя от окошка пятки отлепил, — не мешай преодолевать сложные расстояния.
— Ну ка, подвинься, ушастый, — мужик на матрас всем весом рухнул, Витьке чуть голову не раздавил, — у меня верхняя полка, но я снизу останусь. Не те годы по верхам скакать.
Я присмотрелся к пассажиру: откормленный здоровяк в полтора центнера, шея отсутствует, руки как у меня ноги, весь в черном, даже тесемки плетеные на черной вышиванке. И на костяшках «КОЛЯ» наколото.
— А что, Николай, — протягиваю ему стаканчик мадеры, — по работе передвигаетесь или на отдых после тяжких трудов?
— Брат у меня в Тернополе, — стакан вина залпом сглотнул, — еду на праздники проведать. Гостинцы везу, — по черному пакету похлопал.
— Чем занимаетесь, Коля? — еще стакан наливаю новому другу, — вы не спортсмен часом?..
— Баловал железом по молодости,… пауерлифтинг, — опять в себя опрокинул, — сейчас другие виды спорта осваиваю.
— Вы, наверно, медицинский работник, — еще стакан мадеры ему наливаю, — у Вас внешность интеллигента…