— Почти угадал, — губы вытирает после четвертого, — есть такая профессия — людей от жадности лечить…Судебный исполнитель я.
— А-а-а, ну тогда, Ваше здоровье, — пятый стакан из бутылки сцеживаю, — желаю не повредиться на работе, продуцировать без производственных травм, так сказать… Кстати, вот вам моя визиточка, я — молодой, но талантливый дизайнер,… может, надумаете интерьеры в исправительной колонии улучшить, — даю ему визитку Славика, — милости просим в Мукачево.
— И вам не хворать, — стакашек опрокинул, рукавом занюхивает, — слышь, красноухий, — Витюхе головой кивнул, — давай катапультируйся наверх, папе отдохнуть надо…
Николай туфли из черной страусиной кожи снял, завязки на черной вышиванке ослабил и, прямо в черном пиджаке, на полосатый матрас пузом кверху улегся. Колышется в такт поезда и храпит дико. За окном елки снежные мелькают, белые склоны и тоннели, а Витька сверху ноет:
— Мужики, сделайте что то с этим бодибилдингом, уснуть просто нереально, храпит беспощадно, бычара…
— Я слышал, что если храпящему над ухом посвистеть тихонько, то он на бок повернется и храпеть не будет… только я свистеть не умею, — говорю.
— Щас посвистим, — Йончи свесился вниз, — я известный виртуоз художественного свиста.
Наклонился над штангистом, свистит легонько марш мендельсона, и в натуре, через две минуты Николай че то матюкнулся сквозь сон и рылом к стенке повернулся.
— Видите, пацаны, — радуюсь, — действует безотказно. Можете спать.
— Хер тут уснешь, патрон, — Витька опять скулит сверху, — он теперь пердит чесноком, хряк противный… Йончи, хватит свистеть, пусть лучше храпит…
Йонас на полку залез, свистеть перестал, а судебный пристав снова на спину лег и шумит громче компрессорной станции, аж зеркало в двери дрожит.
— Да мать его за ногу! — Витька наверху мечется, — Йончи, брателло, свистни опять, а то барабанные перепонки лопаются и кровь с носа идет..
Йончи-перфоратор соскочил, «белые розы» высвистывает, а Коля опять, хлоп, и на бок — бздит чесноком, животное.
— Смахивает на копченую колбасу с тмином, — Йончи принюхивается между куплетами, — хотя, немного и корицей отдает. Наверно, салями была.
— Нет, не салями, однозначно, — резюмирую, — немного кислым несет, скорее всего, пироги с капустой.
— Тогда это сигидинский, — шмыгает носом Йонас, но ритм держит, — там и капуста, и мясо, и специи…
— Бля…да вы задрали, свистуны! — Витек с полки свесился, глаза красные и слезы текут, чуть не плачет, — не паровоз, а газовая камера на рельсах…ну вас в пень, эксперты хреновы, …иду свежего воздуха глотну чуток…
Тут поезд как раз в Воловце остановился, пассажиров подбирает. Витя ботинки обул, спичку промеж зубов сунул и на перрон вышел, звездным небом любуется. Легкие вентилирует.
Йончи тоже дверь в купе приоткрыл, проветривает …тут поезд дернуло слегка и воловецкий перрон медленно за окном поплыл. «Как бы Витек от состава не отделился, — переживаю, — Он, дурак, может»… Неожиданно дверь распахивается и Витя в купе залетает, глаза квадратные, бывшего спортсмена за плечи трясет что есть сил, орет как резаный:
— Николай!!! Вставай скорей! Там твой Тернополь уезжает, нах…!!! Проспал братуху, служивый…хватай портфель — к выходу беги!
Судебный пристав резко так вскочил на матрасе, портфель к груди прижал, глаза выпучил и ни хера не понимает:
— Шо!? Где!? Как проспал, бля…?!?
— Дуй на выход, Коля, Тернополь тебя ждет!- Витька ему туфли в руки сует.
Тот, с просонья, в одних носках в тамбур ломанулся, только занавески следом падают, портфель в руках держит, а туфли подмышки сунул. Двери распахнул и успел таки соскочить.
— По моему, Витька, снаружи Воловец, — я в окошко наблюдаю как Николай пытается на снегу обувь напялить, — до Тернополя еще целую ночь трястись по графику.
— Вот и пусть трясется, волк тряпичный, только на другом трамвае, — Витек окно пробует опустить, — здесь благородные доны собрались, а они вечер драмматического свиста устроили. Свистуны, йопта…
— Пацаны, похоже он тут свои страусячьи туфли забыл, — поднимаю боты за шнурки, а Йончины топанки где?…
Короче, вышла такая клизма, что йончины потертые ботинки прижились у судебного исполнителя на ногах, а нашему перфоратору страусиные шузы ручного пошива достались.
— Четыреста баксов минимум, — туфлю на руке подкидываю, — а ну примерь на ногу, Йонас, будешь у нас самым гламурным плиточником на Закарпатье.
Туфли чуть великоваты оказались, но на вязаный носок в самый раз — блестят пупырышками — можно Йончия женить не глядя. Кстати, кулек целофановый тоже неплохим трофеем оказался, Витька его зубами вскрыл, а там колбасы копченой немеряно и шмат свинного окорока. Не пропадать же добру — пришлось скушать под сухое вино.
— Ты что, шеф, ему Славкину визитку сунул? — Витя колбасу жует, — он жеж, вроде, перевоспитался уже… на Дне Города.
— Да фиг там перевоспитался, — шинкую окорок на газетке, — Славика каждый сезон надо на средневековый демотиватор отправлять. Перевоспитываться. Тогда может, станет человекоподобным существом.
— Ох, найдет его Николай — убьет нахрен…
— Не найдет. — говорю. — Если его Жорик, полковник разведки, до сих пор не нашел, то судебный пристав и подавно не найдет. Славик — непревзойденный мастер мимикрии и виртуоз по заметанию следов… Вон, за ним уже сколько человек бегает: авторитетный Патефон, Жорик-разведка, туркменские ассасины и теперь Николай…
— Что за туркменские ассасины? — спросил Йончик. — Не слышал про таких.
— Неужели не слышал про ассасина Ханджара? — удивленно глянул я на Йонаса. — Легендарный Ханджар — наемный убийца неверных. Тюркский следопыт и кровавый кинжал в черных песках Кызылкума.
— Че за хер с бугра? — заинтересовался Витя, — Давай, рассказывай, шеф. Все равно стучим по рельсам… Ночь длинная.
— Ну, можно и рассказать… — я достал из сумки вторую бутылку красного вина, — Помнишь, Йонас, тех туркменов, которые траву курили у Жорика в гостях? Ну, когда Витя помог ему сухое дерево на пасеке спилить?.. а, ну ты самое интересное пропустил: в доме ковырялся, швы на камине затирал…
— Да помню, как не помнить. Пока вы там с пчелами игрались, я возле этих туркменов сладким дымом так обкумарился — башка раскалывалась на части.
— Так вот, Йончик, еще до того, как Витя познакомился с пчелами, Жорик со мной за работу расчитался и принялся своим азиатским гостям интерьеры демонстрировать: водит их по дому, показывает и камин с русалками, и стены в травертине, и комоды резные… А один туркмен прилип ко мне как банный лист, мол, какой красивый дом я Георгию сотворил. Бродит по хате, восхищается, пальцами стены щупает:
— Ай-яй-яй… какой красивый стена! Какой хороший комната, ай-яй-яй…! Какой красивый русалка!
— Это все Валдиса творение, — Жорик на меня кивает. — Талант!
— Слушай, дорогой, — говорит этот аксакал Георгию, — дай мне свой талант не надолго: хочу ему свой дом показать… Пусть посоветует мне что то хорошее. Мы туда и обратно.
— Да хоть насовсем забирай. — махнул рукой Жорик, — мне он больше не нужен.
Запрыгнул я к этим чебурекам в джип. Присмотрелся — сразу видно, что серьезные мужики. Тачила внутри вся в шагрень затянута, торпеда от лампочек и фольги сияет как новогодняя елка, в салоне мобильная мини-АТС с «тарелкой» вмонтирована. И окна шелковыми занавесочками затянуты.
— Это мой младший брат — Ханджар. — Аксакал перстнем на водителя показывает. — Очень добрый человек. Внимательный. А это — мои племянники. Италмаз и Порсы. Хорошие люди. Они о тебе позаботятся.
Я в это время разместился на заднем сидении автомобиля. С двух сторон меня плотно зажали заботливые племянники. Ханджар завел двигатель и медленно направился по Собранецкой, в сторону аэропорта.
— В хорошем месте у Вас дом, — говорю, — совсем рядом. Возле кордона… Так что Вам подсказать нужно?
— Понимаешь, дорогой, — отвечает туркмен, — дом себе строю. Фундамент уже есть — архитектор один, вроде тебя, заложил… Да пропал. Совсем пропал.
— Заболел, что ли?
— Да, дорогой, заболел. Ханджар его в арык бросил. — Аксакал глянул на водителя, — Ты зачем москвича в арыке утопил, брат?
Ханджар угрюмо молчал.
— В арык, это в канал, наверное? — спрашиваю осторожно.
— Это у Вас канал, дорогой, — смеется бай, — у нас, в Барсагельмес, — арык.
— Так мы что, в Барсагельмес едем? — поразился я, — в Туркменистан?!?!
— Не едем, дорогой, летим. Самолетом летим. Вот, аэропорт уже видно. — старик показал пальцем на сетчатый забор ужгородского аэропорта. — Через три дня будешь домой ехать — богатый и здоровый. Так говорю, Ханджар?
" Ни хера себе, — у меня от неожиданности аж пенис внутрь живота втянулся. — то что я буду богатый — это возможно. А вот насчет «здоровый»… — я глянул на каменное лицо доброго Ханджара, — это очень сомнительно… Бля, еще эти племянники по бокам прижались, как их там… Медный Таз и Посцы… нет уж, пожалуй, я лучше бедным останусь."
— Ах ты ж йадрена-матрена! — я быстро сделал расстроенное лицо, — Как же у меня из головы вылетело! Ведь моя супруга в роддоме лежит… должна родить вечером. Это же надо, про беременную жену забыть! Простите, братья-азиаты, не могу сейчас лететь… давайте завтра. Или еще лучше — я Вам своего коллегу дам — Славика. Он, можно сказать, мой наставник в сфере дизайна. В Будапеште учился. Европейское светило. Гений. Я рядом с ним — тьху!.. вошь на гребешке.
Туркмены переглянулись.
— И чего? — спросил Витя, — поехал Славик?
— Полетел! — я глотнул немного вина из стаканчика, — На самолете полетел… Как услышал, что из за моей сломанной ноги в Дубаи крупный заказ пропадает, сорвался стремглав. Ну, про Туркмению я решил не уточнять. Да какая разница: нефтяные шейхи из Персидского Залива или газовые туркменбаши из Барсагельмес. Что одни, что другие — в белых халатах до земли и пальцы в алмазах. И тоже мусульмане, между прочим.
— И как, разбогател Славик? — поинтересовался Йончи.
— Не успел. — я принялся поправлять белье на полке, — Вмешались обстоятельства непреодолимой силы, а именно — славина глупость. Ведь говорил я дураку, книги читай, в институт ходи, ан нет — пару клавиш выучил в компьютере и решил, что Бога за бороду ухватил… Аксакал этот оказался самым главным баем в ауле и к тому же сказочно богат. И решил на соплеменников произвести впечатление: на песке построить дом европейского образца, да еще с бассейном на крыше и с пальмами вокруг. Прямо висячие сады Семирамиды затеял… Ну, Славик рад стараться — быстренько ему в 3d Maxе проектик состряпал, картинки гламурные продемонстрировал. Утвердили. Начали строить. На фундамент, тот что от московского архитектора остался, стены из плинфы поставили. Правда, настоящей плинфы не нашли, поэтому Славик тротуарной плиткой ее заменил. Дорого, конечно, но красиво. А сверху, на крыше, бассейн соорудили. Только арматуру забыли поставить и сейсмопояса не отлили… И вот, дом уже почти готов: осталось бассейн водой наполнить. И тогда внимательный Ханджар сомнение высказал насчет надежности постройки, мол, если Славик уверен в несущей способности перекрытия, то пусть под бассейном стоит, пока его наполнять водой будут… Не знаю, то ли Славик не был уверен расчетах, а может просто решил ночью по пустыне прогуляться, но на следующее утро, в день испытаний, он исчез из аула бесследно. Решили бассейн без Славика испытывать… Эх, советовал я Славику иногда в руки «Сопромат» брать и «Строительную механику» почитывать, да где там: лопнул бассейн как старый презерватив и рухнул карточный домик с грохотом и шумом… хули говорить, пацаны… Селевым потоком смыло половину саманных хижин в поселке. Барсагельмес был разрушен… Аксакал пребывал в ярости и велел Ханджару изловить ужгородского Славика, привязать его к двум верблюдам и разорвать пополам. Останки дизайнерского тела бросить бродячим шакалам. Но Славика и след простыл: он, почуяв беду, умудрился исчезнуть бесследно. Причем, так ловко запутал следы, что верный Ханджар не знал в какой стороне его искать… Так и рыщет теперь по черным пескам кровавый ассасин с кинжалом возмездия под плащом. Желает вернуть долг чести самому легендарному дизайнеру всех времен и народов — Славику.
© Copyright: Валдис Йодли, 2012
Свидетельство о публикации № 21204051470
Ночная оргия и зеленый агломерат
— Мужики, план простой: прикатываем в Киев, кроем мрамором все, что можем покрыть, рвем капусту и резко чешем домой. Только без фокусов и провокаций, — я сурово глянул на Витьку, нанизывающего вагонные шторки на тесемки из бязи.
— Не хер делать, шеф, — отозвался деловито Витек, — можем покрыть и мрамором, и гранитом, потом сорвать и еще раз покрыть… кто финансирует все телодвижения?
— Не твоя забота, подсобник… Заказчик — серьезный кекс. Минтранс.
— Это та контора, что паровозы гоняет?
— Она.
— Так хули ты шорохаешься, патрон?! Работа будет в лучшем виде. — Витя сидел у окна и наматывал на руку медную проволочку от железнодорожной шторы, — За дополнительную плату мы им итальянскую плитку и в вагонах поставим…Все будет джуки-пуки.
Здание Минтранса представляло собой гигантский фалос из зеленого стекла, торчащий посреди Киева, как кочерыжка у матроса дальнего плавания, символизируя своим силуетом пофигистическое отношение ко всем возможным средствам передвижения, будь то самолеты, пароходы, лифты и поезда. А также полную аппатию к находящимся в них пассажирам. Ибо пассажир — это ненадолго, а Минтранс — уже навсегда.
«Да, другой бы так не смог, — размышлял я по дороге в министерство, — они, крысы кабинетные, Егорыча на пенсию спровадили, а он им с ремонтом помогает. Золотой человек, хоть и транспортный прокурор, йолы- палы… Душевный мужик.»
В министерстве нас встретили радостно. Видимо страусиные туфли в Киеве являлись чем то наподобие визитной карточки, потому что прямо у входа к Йончику подбежал оживленный толстячок и, схватив руку, принялся ее энергично трясти:
— Иван Семеныч, завхоз. А мы Вас уже заждались, товарищ архитектор, — залопотал колобок детским голосом, — Испереживались… сроки жмут, не успеваем катастрофически. Через неделю объект сдавать, а тут завал… еще грузчики подвели — зеленый агломерат вдребезги раскрошили. Пришлось списать по акту… Спасайте, ребята, — жалостно обвел нас глазами толстяк.
«Так уж и разбили? — поймал я скользкий взгляд завхоза, — Небось себе на дачу уволок? Решил жену порадовать?! Колись, гад кругломордый!»
" Ну почему сразу на дачу? — подумал робко в ответ Иван Семеныч и попробовал отвести взгляд, — К Галине Рудольфовне отправили. Строится она… к тому же — начальник отдела кадров. Нужный человек в аппарате."
«Ага, а нам теперь ваше дерьмо разгребать, ворюги аппаратные, — я цепко держал зрачками мокрые глаза завхоза, — И еще неясно: сможем ли разгрести».
— Сможете, друзья, сможете! — завхоз наконец-то выдернул горячую ладошку из моей руки. — Отблагодарю чем смогу… Денег дам… Любое желание выполню, только спасите! А завтра еще должна ревизионная комиссия нагрянуть… Приедут, а у нас конь не валялся… Надо бы до утра что то скоренько придумать.