— Всю ночь их потрошили, Савелий! — подвыпивший депутат Стебелек показывал собеседникам заскорузлые пальцы, — Руки в кровь стерли. Всю ночь! Сорок шесть уток добыли…
В китайском домике посреди озера шли серьезные приготовления к завтрашней охоте: обстоятельно распивалась домашняя водка и травились удивительные байки. Бывалые охотники обсели круглый очаг, сложенный по фэн-шую согласно задумке Жанны Андреевны, в центре комнаты. По ее словам в этом месте максимально была сконценрирована жизненная энергия. Очаг слабо грел и отчаянно дымил, чем создавал обстановку, приближенную к полевой.
— Это как же Вы их добыли? — недоверчиво уточнял магистр международного права, покашливая от дыма, — они что у Вас, привязанные к камышам были?
— Привязанные…, — депутат обиделся и сделал вид, что хочет покинуть компанию, — линька у них была! На перо стать не могли, вот собака их и таскала с камышей.
— Чудеса…
— Брехня…
— Истинная правда! А потом в Пистрялово двадцать пять зайцев положили!
— Зайцы тоже на крыло не стали? — изумился Савелий. — Или линька была?
— Дели на восемь, Савва, — отозвался Глеб Егорыч. Он хоть и выпил, но мысль его была разумна. Он знал, что депутат Стебелек умел приврать. — И тех двадцать пять пистряловских зайцев, тоже на восемь дели.
Савелий попробовал делить сорок шесть на восемь и получилось ровно пять уток плюс одна с оторванными лапами. Это было похоже на правду и принципиальный магистр обрел временный покой. Однако двадцать пять зайцев назойливо сверлили мозг Савелия и он, подняв глаза к потолку, пытался побороть эту сложную задачу. Настала умопомрачительная пауза. Сложная арифметика вступила в конфликт с выпитой водкой и дала сбой. В этот момент на пороге домика появились мы: Витька, я и Йончик — их временные рабы. Еще с нами был школьный друг Витьки — немецкий повар Роланд. Он сам напросился на форелевые озера с тем, чтобы удивить всех своим изысканным куллинарным мастерством, а именно — форелью, запеченной на углях.
— Ага, явились, свистуны японские, — отвлекся от высшей математики Николай.
— Куда инструмент складывать, Николай Гнатович? — спросил Йонас и поставил на пол сумку со шпателями и плиткорез.
— А-а-а-а …вон там кинь, — Николай кивнул головой в сторону бревенчатой стенки у которой и должен был появиться камин, сложенный Йончиком. По стене в сторону окна бежало облезлое чучело лисицы и щерился высохший волк. На месте будущих трофейных рогов была временно растянута шкурка невинно убиенной дикой кошки. У противоположной стены в круглом аквариуме плавали зубастые рыбы. Помимо прочего, в комнате находилась грубая мебель, сложенная из ветвей и плетеные циновки из бамбука. Вход, согласно китайским канонам, глядел на восток, а окна — на север, что, опять же, по замыслу супруги Николая, должно было порождать бодрость мысли и ясность взора. Полы были из тесаного дуба. На деревяных топчанах лежали белые козлиные шкуры, а под окном стоял невысокий крепкий стол. На столе замерли японские чашки из ангоба, черной керамики, но ими давно не пользовались: следуя наставлению Жанны Андреевны, японские чашки необходимо было вдумчиво созерцать во время захода солнца…
Сама же Жанна Андреевна теперь возилась наверху, в мансарде, перестилая синие простыни на белые. Спать на синих простынях категорически отказался магистр Савелий. В ближайшем будущем он должен был получить долгожданную судейскую мантию, уже сложил присягу и синие простыни считал в данном случае абсолютно нетерпимыми. Жанна зло стучала каблуками по потолку и шуршала накрохмаленой тканью. Депутат Константин Стебелек ловко вскрыл вторую бутылку прозрачного напитка и звякнул стеклом. Компания оживилась. Ролик взял из под лавки корзину с сухими дровами и направился на улицу, к мангалу, жечь уголь для печеной форели. Йончик сбросил инструменты и с Витькой отправился по мостику на берег — за шамотным порошком и глиной. Я тоже ступил за ними, как вдруг сверху донесся разъяренный визг супруги Николая:
— М-мразь! М-мерзавец! С-своло-о-очь! — кричала выпускница вечерних курсов по фэн-шую. — Вот какие тут косули ходят! Шлюхи парнокопытные!!!
С этими словами обманутая супруга сбежала вниз. Каблуки звонко стучали по деревянным ступеням, из под макияжа дико блестели глаза и пухлые губы скривились от гнева. Ее маникюр пытался порвать невесть откуда взятый ярко-красный бюстгалтер огромных размеров. Шелковая ткань скользила, не рвалась и резала пальцы. Тогда взбешенная Жанна Андреевна завязала скользкий кружевной лифчик в тугой узел и, выбежав на мосток, бросила его в в заледенелую воду. Сквозь тонкий лед было видно, как к яркой детали женского туалета бросилась стая голодной форели.
— Рыбу не пугать. — Лениво произнес на берегу Шони. — Камни не бросать.
— Ну Жаннуля, это было давно, — с досадой протянул Коля.
— В ноябре. — уточнил Савелий. — С шестого на седьмое…
— …и то, лишь в виде физиологического эксперимента, — добавил депутат Стебелек, наливая водку. — А это не считается.
Жанна Андреевна всхлипнула, пнула ногой дубовый поручень и, вздернув тонкий подбородок, зашагала по шатким мосткам на берег.
— Оно так и лучше, — подвел черту Глеб Егорыч и перелил сливовую водку из граненых стаканов в японские чашки. — На охоте бабам не место. Не к добру это.
На этом обсуждение семейного инцидента прекратилось и лишь затихающий стук женских каблуков отдавался в сердце Николая легким чувством вины. На берегу замычал обреченный олень Боря. В сторожке флегматичного мадьяра зажегся желтый свет. Солнце спряталось за горами и близился момент созерцания восточной посуды. И, возможно, этот момент наступил бы, но события развернулись иначе. Роланд, этот немецкий повар-лоботряс, никак не мог разжечь в мангале огонь. Я хотел помочь, но спички тухли, сухой спирт на ветру не загорался и ужин с печеной форелью отодвигался на дальний план.
— Отойди, Роландо, — вдруг посреди мостика появился Витька. — кто ж так огонь добывает. Смотри как надо, дурень европейский.
Произнеся последнюю фразу, Витя интенсивно взялся за дело: обильно полил дрова прозрачной жидкостью из бутылки с надписью "КЕРОСИН. Для растопки печей и мангалов". Я внимательно смотрел и учился искусству добычи огня на открытом воздухе. Ролик тем временем взял в руки железную миску с чищеной рыбой и прижал ее к груди. Полупустую бутылку Витя отставил в сторону, на деревянную скамейку с дровами и чиркнул спичкой.
Последующее можно охарактеризовать крылатой фразой неизвестного гения: " Два дебила — это сила. Три дебила — феерверк". Потому что мангал, ранее безжизненный, вдруг выбросил вверх мощный столб огня и деревянный навес, покрытый по фен-шую соломой, сразу воспламенился. Одновременно с ним вспыхнула лавочка с дровами и резные поручни. Бутыль с керосином, огненно взбрызнув, упала на пол и вспыхнула. Безбровый Витя бросился к берегу. Роланд бежал за ним. Каким образом на берегу оказался я — убейте, не помню…
Слегка охреневший, я очнулся у сторожки и в моем мозгу рисовалась живописная картина умерщвления Витьки озверевшим Николаем. В руках у меня почему то оказалась миска с потрошенной форелью. Роланд уже сидел в кабине катафалка. Рядом олень Боря безучастно жрал яблоки из рук смотрителя Шандора. Беседка пылала.
— Рыбу не кормить. — флегматично сказал Шони оленю. Человеческой речью олень не владел, поэтому дискуссия не состоялась.
Из сторожки выбежала заплаканная Жанна Андреевна. Посреди сумеречного озера торжествовал факел огня. Языки пламени бросали на ледяную корку танцующие блики. В тающей воде сновали спины испуганой форели. На пороге китайского домика, сквозь дым, показались перекошенные силуеты охотников. Мост был сожжен.
— Ты че, жена, совсем сдурела?!?! Убить нас надумала?!?! — заорал Николай через озеро и метнул в нас японскую чашку. Не долетев пару метров до цели, керамическая чашка упала в снег. Подошедший Боря попробовал ее на вкус: она оказалась горячей и с запахом сливовой водки. Снег вокруг чашки расстаял. Олень фыркнул и принялся вдумчиво созерцать восточную посуду из ангоба.
— Так Вам и надо, кобелям, — злорадно всхлипнула Жанна. — И, вообще, это не я… Это Витя нам показывал, как огонь надо правильно зажигать.
Из домика донесся звериный рык и щелчок заряжаемого карабина. Блеснул глазок оптического прицела. Затем послышались испуганные возгласы, возня и стуки металла о дерево. В плавучей избушке раздался густой бас Егорыча и взволнованый голос депутата по земельным вопросам. Скрипнули доски, внутри что то упало и разбилось. Спустя минуту на дымящуюся террасу вышел взъерошенный Николай. Он попробовал ступить ногой на тонкий лед. Неокрепший лед предательски хрустнул.
— Слышь, красноухий, — просипел пристав, сдерживая гнев. — Делай, что хошь, но меня отсюда достань. Иначе я тебе кишки через жопу выдавлю! Опарыш гнойный!
— По судам затаскаю, негодяй! Изувечу, гад безмозглый! — присодинился к Судебному приставу тонкий голос Савелия. Однако ругательный посыл недозревшего судьи был недостаточно сконцентрирован и ослаблен легким ветерком. Поэтому, преодолев нейтральные воды, адресная угроза утратила необходимую силу и на витино сознание не произвела должного эффекта.
— Ни хера себе "делай, что хошь", — удивленный Витя решил извлечь из за уха спичку, но ее там не обнаружил… — Я тут при чем? Настелили соломы где не положено, бараны плавучие, сами виноваты… Пугают еще…И, вообще, скучно мне тут с Вами. Поехали домой, Йончик. Щас полуфинал по телеку пустят. Шеф, тебя домой подкинуть?
Витя вдруг потерял интерес к бывшим рабовладельцам и развернулся в сторону катафалка. Йончик жалобно глянул на плиткорез, оставшийся в домике у стены, и побрел за Витей. Ролик, прижав к груди руки, посеменил следом. Ситуация становилась интересной: посреди ночного озера, в ледяном плену оказались судья, прокурор, депутат и работник пенитенциарной службы. Я вдруг почувствовал себя начальником небольшой плавучей тюрьмы. В сумерках сновали тени заключенных.
— ЭЙ, Шони, — закричал заточенный Николай сторожу, — кинь сюда веревку, подлец!
— Камни не бросать. — сказал Шандор упавшей чашке и дал Боре еще одно яблоко. — Рыбу не пугать.
Олень Боря одобрительно качнул трофейными рогами. С середины озера донесся рык отчаяния. Стемнело и похолодало. На небе, в прозрачной глубине, выступили гирлянды небесных светил. Витька залез в кабину катафалка и завел движок.
— Э-э-э, подожди, красноухий… или как там тебя?! — в переговоры вступил депутат Стебелек. От Витьки его отделяла непреодолимая сотня метров заледенелой воды, поэтому в голосе звучали благоприятственные нотки. — Может, давай добазаримся? Проси, что хочешь. Мы не жадные.
— О! Вот это другой расклад. — Витя приободрился и в глазах заиграл знакомый огонек сутяжничества. — Это по-человечески. Можно че то замутить… Лебедка есть. Трос тоже… Только жизненные гарантии нужны. Что то вроде депутатской неприкосновенности. Что бы не вышло, как в басне про журавля.
— Будут тебе гарантии, будут… — Сказал Глеб Егорыч и блеснул линзами на рычащего Николая. — Слово афганца.
Витя вопросительно глянул на меня. Я кивнул головой. Если Егорыч дал "слово афганца" можно быть спокойным: на Витю муха не сядет теперь без разрешения.
— Хочу… — Витя завел глаза в сумрачное небо, — Хочу телефон с голографическим экраном на базе "Андроид" и…
— Так ведь их не придумали еще, — крикнул магистр Савелий тонким голосом, — две тыщи десятый на дворе. Окстись, полоумный! К две тыщи четырнадцатому только обещают!
— Ладно, пусть будет без "Андроида"… Но голографический! — Витя прищурился и глянул на Жанну, которая робко переминалась с ноги на ногу. — И шубку хочу. С полярной лисы. Нинка давно мечтала.
— Витя, не борзей, — я придвинулся к подсобнику. — Некрасиво слабую женщину обирать…
— Да пусть подавится, урод, шубой, — Крикнул из темноты Николай. — Жанка, я тебе новую куплю, норковую,…бля буду! Отдай козлу, что просит, не жмись. А то замерзнем на хрен!
Жанна Андреевна пожала плечами и, расстегивая серебристую шубу, направилась в сторожку. Витя нырнул за ней. Стало тихо. Настолько тихо, что было слышно потрескивание догоравших свай. Шло время. Шубка, видимо, была дорога как память и сниматься быстро не желала…Затем из сторожки донеслись звуки неопределенного свойства. Они носили явный ритмический характер и напоминали звук работающей двуручной пилы. Вскоре к ним присоединились тихие стоны Жанны… "Н-да, — решил я, — теперь подсобнику и Егорыч не поможет… Впрочем, хотел Николай Гнатович трофейные рога иметь — вот и получил. Даже без выстрела. А чего?… И волки сыты, и олени целы. И Жанна отомстила. Все довольны. Зашибись". Вскоре женские стоны участились. Из сторожки послышался звук падающих предметов и короткий женский возглас. Опять все стихло.
Из домика смотрителя вышел Витя. И, несмотря на то, что вышел он без лисьей шубы, настроение у него было замечательное. Наполнив Жанну до краев долгожданной живородящей эссенцией, он неторопливо заправлял рубаху в штаны.
— Что ты там возишься, красноухий?! — занервничал в темноте судебный исполнитель, — не тяни резину, мерзавец!
— В этом деле спешка не нужна, — Витя обстоятельно высморкался в сторону погорельцев и вытер пальцы об оленьи рога, — Шубу примеряли. Тесновата она мне. В талии жмет, зараза. И мех неравномерно стрижен. Не беру… Да не сцы, Колян, сейчас лебедку размотаю, вытяну тебя… А Вы там дверь снимите с петель. Будем Вас по льду на двери перетаскивать.
При слове "лебедка" Йончик осторожно потрогал пришитое недавно ухо. На морозе оно имело лиловый цвет. Поэтому Йонас иногда заходил в домик смотрителя отогреться горячим красным вином. Сейчас сторожка была занята: там Жанна рисовала себе новые губы и восстанавливала дамский туалет. Посреди озера засуетились. Депутат по земельным вопросам Стебелек бросился снимать с петель деревянную дверь.
— Я на двери не поеду, — заявил вдруг принципиальный магистр Савелий. Тот самый, которого ждала судейская мантия. — На лодке поеду, а на двери — нет! И не просите!
— Тьфу ты, дьявол! — Николай с досады плюнул в озеро. К густой слюне, упавшей на прозрачный лед, сразу бросились рыбки. — Где ж тебе лодку взять, Савва?!
— У меня дома есть резиновая. Пусть едут за лодкой. Жена им выдаст. — упрямо твердил магистр права Савелий. — А на дверь я пузом не лягу!
Так мы поехали к супруге Савелия за резиновой лодкой. У Витьки было приподнятое настроение и он мурлыкал под нос веселую песенку:
По дороге мне Витька прожужжал все уши про то, что Николай дурак и что "чем у женщины грудь меньше, тем она чувствительней, а женщина горячей изнутри". Я не стал спорить. Вите видней. К тому же грудь жены Савелия с виду тоже оказалась некрупной… Но дала она Вите резиновую лодку или не дала, я не знаю: мне эта вся кутерьма уже порядком надоела и я, выпив горячего глинтвейна, отправился домой.