— Вот-вот — устами младенца глаголет истина! — показал на Сергея Н.Л.
— Значит, решено! — согласился я с общим мнением.
Назавтра мороз спал, пришлось оленью кырняжку положить на нарты и одеться в свою старую куртку.
«Скоро нас догонит весна, — думал я, налегая плечом на ремни упряжки. — Хоть бы температура не скакнула выше нуля. Тогда на самом деле придётся идти только ночью».
Мы шли по болоту прямо на виднеющуюся впереди гриву. Ещё издалека было видно, что сосняк на гриве весь выгорел. Часть деревьев упала, а другие обгорелые кое-как стояли.
— Что ты можешь предложить? — спросил я эвенка. — Неужели придётся эту гриву обходить? Была бы она поменьше, а так потратим на обходные маневры целый день.
— Обходить не станем! — сказал Николай. — Попробуем прорваться напрямик. Всё равно гак будет быстрее.
— Что же, тогда вперёд! — скомандовал я.
По завалам из деревьев, благодаря глубокому снегу, идти было можно, хотя и трудно. Особенно тяжело приходилось тем, кто тянул гружёные нарты. Медленно продвигаясь, километр за километром, мы упорно пересекали выгоревшую гриву, невольно думая, когда же она всё-таки закончится?
Наконец усталость взяла своё. И мы решили передохнуть. Усевшись на нарты, развели костёр, но попить чаю нам так и не удалось.
— Что это там за деревом? — вдруг показал мне рукою Старков. — Похоже, какая-то покосившаяся избушка.
Я взглянул в ту сторону, куда он указывал, и увидел упавший на землю охотничий лабаз.
— Ты не знаешь, чей это лабаз? — спросил я Николая.
— И не остяков, и не эвенков, — издали определил амбарчик охотник.
Мы подошли к лежащему на боку строению и стали его изучать.
Лабаз стоял не на двух, как обычно, а на четырёх столбах. Срублен он был в чашку добротно. Потому от удара падающего дерева он и не развалился. Удивило другое: вокруг лабаза всё сгорело. Превратились в пепел сырые живые деревья, а он, давным-давно срубленный, сухой, уцелел? Как это могло случиться? От удивления мы не знали, что и думать.
— Интересно, кто его построил? — обошёл со всех сторон амбарчик эвенк. — И кержаки так тоже не делают. У них крыши, как у эвенков, — односкатные, а здесь два ската.
— И нет дверей, — заглянул под лабаз Н.Л. — Наверное, дверью служит крыша?
— Это специально, чтобы в амбар не залез медведь, — сказал Николай. — Он так крепче. Потому от удара и уцелел…
— Что же в нём хранится? — задал актуальный вопрос Старков.
— Сейчас посмотрим, — скинул лыжи Николай.
— Может, у него есть хозяин? — попытался остановить я его.
— Хозяин наверняка есть, — согласился со мной эвенк. — Но лабаз ему больше не нужен. Он его давным-давно бросил. С того момента, как выгорела грива. Очевидно, решил, что амбарчик тоже сгорел, а может, по другой причине.
— А когда, по-твоему, был пожар? — задал я охотнику вопрос.
— Лет пять назад, не меньше. На некоторых горелых брёвнах стал расти лишайник, — высказал он своё мнение.
— Тогда открывай, посмотрим, — кивнул головой Н.Л.
Мы сняли лыжи, и все окружили лабаз. Николай с Сергеем отодвинули покрытую берестой крышу. И первыми заглянули внутрь.
— Там что-то лежит, — сказал Старков. — Посмотрите сами.
— Неужели, правда? Неужто такое может быть? — побледнел эвенк отходя прочь от лабаза.
— Что ты там такое увидел? — оттащил я подальше крышку.
— Там лежит целиком шаманский костюм! — показал эвенк на лабаз.
— Ну и что? — подошёл я к озадаченному Старкову.
— Костюм не наш, не эвенкийский и не остяцкий.
— Тогда чей же? — заглянул я в открытый лабаз.
— Не знаю! О таких шаманах я слышал только в сказках, — уселся на поваленный ствол охотник.
— Давайте достанем и здесь как следует рассмотрим, — предложил Н.Л.
Пока мы доставали и раскладывали на снегу содержимое лабаза, эвенк сидел в какой-то прострации. Его глаза смотрели в одну точку, и было видно, что он сильно напуган и расстроен, наконец, всё, что лежало в заброшенном лабазе, оказалось перед нами: поразил отлично сработанный, обклеенный берестой охотничий лук. С ним в сшитом из бересты туле лежало десять оперённых со стальными наконечниками стрел.
— Вот диво! — показал на лук со стрелами Старков. — Никогда бы не подумал, что их ещё делают!
— Смотри, ещё одно чудо! — развернул какой-то свёрток Н.Л.
В руках у него оказалась старинная кремнёвая малокалиберная винтовка. К винтовке был приложен шомпол и запас кремней.
— Смотри-ка! В хорошем состоянии! Засыпай порох, пулю и стреляй! — изумился Н.Л.
— А вот какие-то кузнечные принадлежности, — показал на щипцы, маленькую наковальню и молоток Серёжа.
— Всё это нам понятно, — сказал я. — Но кто мне объяснит, что сшито из медвежьей шкуры?
— Николай сказал, что вроде бы чей-то шаманский костюм? — посмотрел на сидящего в прострации эвенка Старков.
Перед нами на самом деле было какое-то странное одеяние. Оно представляло сшитый из медвежьей шкуры длинный кафтан. С головой медведя в качестве накидки и с медвежьими лапами вместо обуви. Ни бубна, ни колотушки рядом с костюмом не было.
— С чего ты взял, что это шаманский костюм? — подошёл я к Николаю. — Скорее всего, маскарадный какой-то. Ни бубна, ни колотушки. И нагрудника шаманского тоже нет!
— Для таких шаманов, как хозяин этого костюма, не нужен ни нагрудник, ни бубен, ни колотушка, — нехотя сказал Лихачёв. — Они входят в свои миры молча, без камлания, но сильнее всех других!
— Что же это за шаманы? — снова спросил я эвенка. — Кто они, какого народа?
— Может, это костюм кетского шамана? — спросил подошедший Н.Л. — В этих местах когда-то и кеты жили.
— Узнаете у моей бабушки, — сказал эвенк, вставая. — Я вам не рассказчик. Всё, что я помню о таких вот шаманах-медведях, — из старинных сказок…
— Придётся забрать с собой всё, что нашли. По крайней мере, лук и кузнечные принадлежности можно передать в университетский музей, наверняка и этот странный костюм тоже, — сказал я. — Во всяком случае, всё это сохранится, а здесь со временем наверняка пропадёт.
Найденные нами вещи мы погрузили на нарты и, преодолев горелую гриву, снова вышли на чистый снег болота. После того, как нашли странный лабаз, стало заметно, что настроение у нашего проводника изменилось. Николай замкнулся: мало стал говорить и почти совсем перестал улыбаться.
— Что-то его гнетёт, — как-то кивнул головой в его сторону Н.Л. — Может, можно помочь?
— Вряд ли, — сказал я. — Похоже, чего-то он боится. Дойдём до стойбища, думаю, всё изменится. Бабушка-шаманка ему поможет лучше нашего.
Обратный путь у нас прошёл без особых происшествий. Через неделю мы оказались в избушке у второй речки. А ещё через два дня, перейдя гарь, поздно ночью мы вошли в эвенкийское стойбище.
— Всё, после такой гонки пару дней отдыхаем, — сказал я, снимая лыжи, — потом двинемся в жилуху. Уже конец марта, и, на самом деле, идти придётся в основном ночью.
— Ночью, так ночью! — согласился Н.Л. — Если мы из Туруханского края благополучно вернулись, то здесь дойдём.
Родные Николая и все остальные эвенки, как всегда, встретили нас радушно. Много было расспросов о передвижении диких оленей и о зимних отстоях лосей. Большой интерес вызвал наш поход в Вершину Тыма и на Сым. Многие пожилые эвенки переселились на Кеть из тех мест и поэтому услышать о родине им было приятно. Но, узнав, что мы не встретили ни на Тыму ни на Сыму никого из их родственников и даже не видели следов эвенкийских лыж, они расстроились.
— Однако, померли там все, — вздохнула Глаша Ивигина, старенькая маленькая старушка, родственница Николая.
— Не померли, — отозвался Борис Леонтич. — Просто, как и мы, перестали кочевать. Оленей сейчас у них мало, живут себе на одном месте, а то и вовсе в посёлки подались.
Хорошо отоспавшись и отдохнув, я, захватив с собой странный шаманский костюм, направился в чум к Колиной бабушке. Как я понял, шаманка меня давно поджидала.
— Ну что, Геша, видел то, о чём я тебе говорила? — не здороваясь, спросила она меня.
— Видел, — сказал я сдержанно. — Даже больше того, что от вас слышал.
— Чулукана хотел стрелить? — косо посмотрела она на меня. — Нехорошо!
— Николай уже успел рассказать! — сконфузился я.
— Он тебя оправдывал. Он твой друг. Чтобы ты ни сделал, для него всё хорошо. Но ты мог согрешить!
— Не согрешил же?
— Не согрешил… За что молодец! — наконец, улыбнулась шаманка.
— А почему нельзя трогать чулуканов? — задал я ей вопрос.
— Трогать их — вредить себе, — сказала бабушка уклончиво. — Вообще, редкий человек может им навредить, ты как раз из таких. Поэтому ггомни: они тоже дети Огды и тоже имеют право на жизнь. Николай сказал, что чулукан тебя послушал и перестал за вами следить.
— Перестал, — кивнул я головой.
— Надо же, не всякого человека чулуканы слушают.
— Наверное, я ему понравился.
— Тем, что поднял на него ружьё?
— Может, и так!
— Наверное, потому, что ты его не испугался и стал с ним разговаривать… — сделала вывод шаманка.
— О костюме, который мы нашли, Коля вам тоже рассказал?
— Рассказал, — спокойно сказала бабушка.
— Он со мной, мы решили его вам показать, — вынул я из мешка странное одеяние.
Наклонившись над костюмом, старушка внимательно осматривала все его части, изучив даже швы, потом, подняв голову, сказала:
— Однако одежда того шамана, который вызволил вашего друга из другого мира.
— Шамана эндри?!
Такое известие чуть не сбило меня с ног.
— Да, шамана народа эндри.
Только теперь я почувствовал дрожь в голосе эвенки.
— Но это не шаманский костюм, — продолжила она.
— А что же тогда?
— Одеяние для предсказаний. Для обращения к далёким предкам. Шаманы эндри не шаманят, как это делаем мы, — продолжила Колина бабушка. — Вместо трёх, они знают двенадцать миров. И могут входить в любой из них. Они не нуждаются в бубне, но всегда пользуются местами силы.
Шаманка говорила о мифических жрецах эндри как о чём-то вполне реальном, что не может вызывать никаких сомнений.
«Сказка какая-то, — думал я, слушая её. — Народ давным-давно исчез. То ли ушёл, то ли вымер, не ясно. От мест его поселений остались одни земляные валы, но старая шаманка говорит о жрецах этого народа так, как будто они всё ещё живы!»
— Николай сказывал, что за водоразделом вы нашли странную избушку с баней, — донёсся до меня голос эвенкийской знахарки. — Та избушка хозяина этой одежды, — показала она на лежащий перед ней медвежий костюм. Значит, он жил либо в Сыму, либо в Ярцево. Скорее всего, в среде старообрядцев-кержаков, — сделала она заключение.
— А почему жил? Вы считаете, что его уже нет, он умер? — спросил я.
— Пошто умер? Это мы ждём смерти, они — эндри, её не ждут. Он из этих мест уехал.
— С чего вы так решили? — не унимался я.
— В лабазе лежало письмо. Оно понятно каждому шаману, — продолжила свой рассказ бабушка.
— Никакого письма мы не нашли.
— Да оно не на бумаге, а в вещах, — улыбнулась моей наивности ведунья. — Лук лежал в направлении восход-закат. На закат смотрели и наконечники стрел. Так?
— Точно не помню, но, кажется, так, — сказал я.
— В берестяном туле десять стрел. Значит, уехал на запад на десять лет.
— А что означает кремневая винтовка?
— То, что он остаётся навсегда хозяином своего места силы.
— А наковальня, клещи и молоток?
— Здесь всё просто, — засмеялась шаманка, глядя на мой ошалелый вид. — Этими вещами он рассказал, чем будет заниматься после переезда. Очевидно, где-то далеко, в одном ему известном месте, по какой-то причине погиб такой же, как и он, хранитель выхода силы. И теперь надо за двадцать лет подготовить другого такого же шамана.
— Откуда вы узнали, что за двадцать?
— А ты видел наконечники стрел? Они же все двойные вилкой. Такими стрелами стрелять только птицу, но не зверя. Однако, все стрелы одинаковые. Растолковать послание можно так: я уехал на запад, места мои остаются за мной. За ними буду следить. Вернусь через десять лет с тем, кого буду десять лет учить…
— А мы всё из лабаза забрали! — пришёл я в ужас.
— И хорошо сделали, — успокоила меня шаманка. — До меня же дошло письмо, значит, всё в порядке. Я его передам кому надо.
— Кому? — само собой вырвалось у меня.
— Шаману остяков. Чтобы он знал, что квельжбат-гула, так селькупы называют людей-медведей эндри, скоро вернётся и не надо никого пускать в его бор у Якынр-озера, — нисколько не раздражаясь, спокойно ответила мне шаманка.
«Квельжбат-гула — вот как зовут жрецов эндри или квелей селькупы», — думал я.
— А как по-селькупски будет мамонт? — задал я новый вопрос Колиной бабаушке.
— Кволи-кожар, — не задумываясь, ответила ведунья.
«Значит, название квели, как и эндри, происходит от слова мамонт. Смысл один и тот же: мамонтовые люди. Или люди, приручившие мамонтов… Одно к одному, что у эвенков, то и у селькупов. Если разное совпадает, значит, здесь истина, — вспомнил я сказанное мне зимой Колиной бабушкой. — Всё оказывается так просто! Было бы желание что-то узнать и понять. Но у простых людей такое желание почему-то исчезло. Все заняты только материальными делами. Совсем как насекомые».
От таких мыслей мне стало тоскливо.
«Мы четверо организовали маленькую экспедицию и за два месяца дорог сделали столько открытий! — думал я. — Что мешает другим, вместо того, чтобы слоняться по ресторанам или пялиться в теле-меле, самим попробовать найти ответы на мучающие вопросы? Скорее всего, у пустых людей вопросов просто не возникает. Они и так всем довольны. Проглатывают подсунутую им ложь и рады без памяти! Шутка ли, нам удалось открыть следы древней сибирской цивилизации людей белой расы. Людей, которые, как и мы, говорили на русском языке. Но что теперь с таким духовным грузом делать? Как с ним жить, когда ты знаешь совсем другое? Может, для упрощения жизни взять и всё, что увидели и узнали, забыть? Но сможем ли? Вот вопрос».
В посёлок Центральный мы пришли, как и планировали, ночью. За нами увязался Николай Лихачёв, якобы для покупки продуктов. Утром он ушёл в магазин и, вернувшись, рассказал, что охотовед Локосов, то бишь Ловкачёв и сын заготовителя, молодой парень, только что вернувшийся из армии, узнав о том, что мы ушли в тайгу, поехали на буранах нас искать. Где они были, неизвестно. Но случилась беда. Оба ночью чуть не замёрзли. В настоящее время сын заготовителя лежит в тяжёлом состоянии в больнице Белого Яра. Нам было искренне жаль молодого недалёкого парня, который попал под влияние своего отморозка папаши. И теперь неизвестно, чем для него это всё кончится. Но, с другой стороны, виноватыми в его беде себя мы не считали.
Через неделю мы оба: и я, и Н.Л. были в Томске. Я, рассчитавшись с работы, вернулся в город, а Н.Л. торопился к себе на службу.
— Ну, что будем делать с шаманскими вещами? — спросил я его.
— Наверное, их все можно отдать в наш университетский историко-этнографический музей. Они там, по крайней мере, хоть сохранятся, — посоветовал он.
Я с ним согласился. И мы привезли найденный нами лук, стрелы, кузнечные принадлежности и шаманское одеяние ворожея квельжбатгула в наш музей. И лук, и железки пошли на ура! Но с шаманским костюмом получилась заминка. Осмотрев его, специалисты по сибирской истории вдруг заявили, что костюм — не что иное, как подделка! И в подделке обвинили меня. Дескать, я решил завести в заблуждение науку: принёс в музей шаманский костюм шамана легендарных квелей, которые жили в Западной Сибири тысячу лет назад! Короче, наш подарок музей ТГУ отверг. А из меня сделал специалиста по фальсификации. По мнению некоторых учёных, я как человек, неплохо знающий историю Сибири, заказал местным аборигенам изготовить это шаманское облачение. Все мои просьбы провести экспертизу кожи костюма были с раздражением отвергнуты. И тогда мы решили оставить нашу находку у себя. Н.Л. забрал костюм на дачу, так сказать, до лучших времён. В конце октября, когда выпал первый снег, мы с Н.Л. в отместку за нелепое обвинение решили подшутить над нашими академиками. И в шесть утра, надев на себя мокасины с медвежьими лапами, я прогулялся по университетской роще и обошёл главный корпус. Сколько было у студентов, когда они пришли на занятия, радости, можно себе представить! Никто из них не испугался, все хотели увидеть Мишу, желающего получить университетское образование. Трухнули некоторые преподы, по рассказам, и те музейные работнички, которые так и не смогли догадаться о происхождении в центре города следов громадного медведя.