Валерий Капранов
Казнь в канун Нового года
Предчувствие праздника
Последний звонок ознаменовал последний урок в этом году. Под грохот хлопушек и разноцветный дождь из конфетти и серпантина, ребята с ликующими возгласами приняли новогоднее поздравление Анны, а вместе с ним и приготовленные ей подарки. Впереди у них были длинные долгожданные зимние каникулы. В предвкушении приближающейся праздничной эйфории они принялись между собой бурно обсуждать, кто и как будет встречать Новый год, а затем, как-то в раз, словно по волшебству все исчезли из класса. И вот из всех, в художественной студии остались только мы вдвоем – я и Анна.
– Праздники, это конечно хорошо, но нам с тобой нужно еще немного поработать, – сказала она, и закрыла дверь на замок, чтобы нам никто не помешал. – Ты и так много пропустила. Так, что не расслабляйся, будем наверстывать. Итак, где там твоя работа, которую ты не закончила…
Она открыла дверцу шкафа и вытащила папку, на которой была написана моя фамилия. Открыла ее, перевернула несколько листов с натюрмортами, набросками и эскизами, и достала незаконченную картину.
Это был пейзаж с видом на пруд в осеннем парке. Причем писала я его не с натуры, а это был плод моей фантазии. Несмотря на это выглядел он вполне реалистично. Сама не знаю почему, но этот вид, с беседкой, мраморными статуями и аллеями, засел в моем сознании очень прочно. И хоть я начинала писать его пару месяцев назад, даже сейчас, по прошествии столь долгого времени, я все помнила, вплоть до мельчайших деталей. Хотя и никогда не была в этом месте точно. Удивительно, но это факт.
– Какое удачное место, для обзора панорамы, – сказала Анна, рассматривая пейзаж на расстоянии вытянутой руки. – Аллея, скульптуры, беседка, все вписывается в общий план так гармонично. Ты, что писала его по памяти?
– Нет, – ответила я. – Оно как-то получилось само собой.
– Да?.. Ну, хорошо. Раз ты так считаешь, тогда, ладно…
Она передала мне незаконченный пейзаж, а я в свою очередь прикрепила его кнопками к мольберту.
Обычно, чтобы придать на уроках творческую атмосферу, Анна включала классическую музыку – как правило это были сонаты Шопена, фуги Баха, или Времена Года Вивальди. Но сегодня, к моему удивлению, она включила, мою любимую Энию, с ее неповторимым меццо-сопрано. Уникальная, волшебная и божественная музыка. К сегодняшней предновогодней атмосфере она подходила как нельзя кстати.
– А тебе не кажется, что у нас тут сегодня как-то тихо? – спросила она, но при этом не стала прибавлять громкость.
– Ты о чем? – спросила я.
Когда мы оставались наедине, мы с ней всегда общались на «ты». И это ни в коей мере не являлось знаком неуважения. Просто, кроме того, что я брала у Анны уроки живописи и графики, в отличие от остальных детей, так получилось, а точнее, так сложились обстоятельства, что я стала ее преемницей и ученицей по Прикладной Магии, а она соответственно, являлась моей наставницей. И по традициям чародейского ковена, к которому она относилась, ученицы и наставницы обращались друг к другу на «ты», как это обычно заведено в традиционных семьях. Она для меня была как вторая мама, только несколько моложе. Или же, как сестра. Но, для сестры она была постарше. Короче, Анна была мне и как мать, и как сестра. И все это было объединено в одно определение – НАСТАВНИЦА. Очень емкое понятие. Кто знает о чем я, тот поймет…
– Я о том, что ученики уже давно ушли, а эти пройдохи еще так не и появлялись. Хотя обычно, стоим нам только наедине, как они уже тут как тут.
– Ты сейчас про Вениамина и Милицу? – спросила я, смешивая на палитре краски.
– А про кого же еще.
– Если ты про нас, то мы давно уже здесь, – раздался голос Вениамина из-под елки, сверкающей разноцветными огоньками гирлянд.
– Да? – воскликнула Анна, по ее тону стало понятно, что она нисколько не удивлена. – И чем же это вы там занимаетесь, что от вас ни слуху, ни духу?
– Да так, ничем особенным, – ответила ей Милица. – Проверяем содержимое подарков. Кстати, вот эти конфеты в зеленых обертках не ешьте. Очень сладкие, и еще в них орехи к зубам прилипают. Не конфеты, а мечта дантиста.
– Так вы, что роетесь там в наших подарках?
– Мы не роемся. Говорю же тебе, мы их проверяем. А вдруг там, что-то несъедобное или уже подпорченное. Для вашего же блага стараемся…
– Знаю я ваши старания, – Анна изобразила строгость, хотя у нее это не очень-то строго и получилось. – Не знаю, как кто, а я не любительница слизанного шоколада и пережеванных конфет.
Вообще, Анна и строгость – это два кардинально разных понятия. Это одно из качеств, которое мне в ней безмерно нравится. Но это совсем не значит, что она позволит кому-нибудь сесть ей на шею. Когда нужно, она умеет поставить кого бы там ни было на место. Вот и теперь Анна скомандовала:
– А-ну брысь. Вылезайте оттуда немедленно. Нечего шарить там, где вам не положено. И вообще, это не вам, а детям. Ваши подарки у меня в столе.
Из-за елки тут же высунулись две мордочки. Обе рыжие. Это были кот и лиса. В нашем ковене почти у каждой чародейки есть свой маленький помощник или помощница – они живут в потустороннем Навьем мире, а в нашем они существуют как аватары, и по этой причине их видим только мы. Для большинства людей они не видимы, и это очень удобно. Они могут появляться, где им угодно и при этом оставаться незамеченными. Если нам буден нужно, они могут разузнать для нас любую информацию, и провести нас куда угодно, самыми безопасными путями. За это качество мы зовем их ПРОВОДНИКАМИ. Рыжий кот Вениамин – это мой проводник, а лиса Милица – это проводник Анны. И кот, и лиса друг друга стоят. Оба находчивые и веселые. Сколько раз они выручали нас, когда мы путешествовали по параллельным мирам. Но об этом я расскажу вам как-нибудь в другой раз. Сегодня у нас особый случай, как ни как канун Нового года. И сегодня будет особенная, но не менее увлекательная история.
По ту сторону
– Немного не так. Ты напрасно так растираешь это пятно. Если будешь так делать и дальше, ни к чему хорошему это не приведет.
Анна, взяла одну из кистей из керамического стакана, выдавила на палитру из тюбика белила смешала их ранее приготовленной мной с лазурью. Добившись нужного оттенка, она сделала несколько мастерских мазков на моем этюде – вроде бы мелочь, но картинка тут же преобразилась. Она в буквальном смысле откликнулась на ее прикосновение и ожила.
– Тебе всего-то нужно было придать воде прозрачности. А ты устроила тут растирание. Наоборот, только все замутила, – она указала заостренным кончиком кисти на центральное поле моего пейзажа. – Еще чуть-чуть и твой пруд превратился бы в болото. И тогда лебедей можно было бы заменить на цветы кувшинок с квакающими вокруг лягушками.
– А что, вполне себе неплохая идея, – промурлыкал устроившийся на подоконнике Вениамин.
– Ну да, – поддакнула ему Милица. – Почему бы и нет. Если не знать, что должно было быть изображено здесь изначально, то можно ничего и не заметить. Болота ведь тоже бывают разные…
– Милица, уймись, – сделал ей замечание Анна. – Ну что ты такое несешь. Ну, где ты видела на болоте беседку в стиле ампир и античные скульптуры?
– А почему, собственно, нет, – лиса манерно забросила хвост через лапу, изобразив из него подобие муфты, и с видом эстетки и ценительницы настоящего искусства принялась отстаивать свою точку зрения. – Разве не может творческая личность, дать волю полету своей необузданной фантазии. Она же художник, может она так видит. Кто сказал, что Венере или Аполлону не место на болоте. Это что запрещено? Где такое написано.
– Да ладно, Милица. В самом деле, хватит, – высказала я свое мнение, зная Милицу и ее желание поговорить, эта дискуссия могла затянуться надолго. – Я, конечно, благодарна вам с Вениамином за поддержку. Но, Анна права. Я зациклилась на этом фрагменте и едва все не испортила.
– Вот-вот, и я о том же, – подчеркнула Анна. – Хорошо, что ты это понимаешь. Во всем должна быть мера и нужно всегда быть честной перед собой. Если что-то тебе не удается, то это вызов и повод еще более тщательно поработать над собой, до достижения полного удовлетворения результатом.
– Для того, чтобы было полное сходство с объектом? – с ёрничала лиса. – Тогда проще заняться не живописью, а фотографией.
– Художественная фотография, это тоже, между прочим, отдельный вид искусства. И даже там не все так просто, как этот может показаться на первый взгляд, – невозмутимо заявила ей Анна. – Но дело даже не в этом. Если мы говорим о картине, то основная задача художника состоит не в стремлении отобразить на своем полотне реальность с безупречным сходством, как на фотографии, а воплотить в работе часть своего восприятия и передать глубину своего видения. Чтобы тот, кто увидит потом картину смог почувствовать это на себе. Настоящее мастерство должно завораживать, вызывать эмоции. Чтобы тот, кто рассматривает картину, не разглядывал ее детально и не восторгался отдельно прописанными деталями, а позабыв обо всем на свете, мог погрузиться в нее без остатка, и почувствовать себя внутри.
– Как бы стать ее частью? – спросила я неуверенно.
– Да. Можно сказать и так.
– Кажется я понимаю к чему ты клонишь, – загадочно улыбнулся Вениамин.
Кот спрыгнул с облюбованного подоконника, подошел к мольберту и принялся разглядывать мой этюд с разных ракурсов, словно пытался найти в нем завуалированный скрытый смысл.
И тут он и впрямь что-то почувствовал. Я это заметила по тому, как зашевелись его усы. Кот подозвал к себе Милицу, что-то ей прошептал на ухо – что конкретно, я не расслышала. После чего лиса обратила свой взор на картину, и принялась водить вокруг нее носом, словно пыталась уловить исходящие от нее запахи.
– Невероятно, – сказала она, не в силах скрыть распирающего ее восторга. – Пахнет прудом, веет легкий ветерок, я даже чувствую исходящую от него сырость.
– А я что тебе говорил, – подмигнул ей Вениамин. – Настоящая магия, высшей пробы. Подлинное искусство. Аня, ты молодец. С каждым разом у тебя получается все лучше и лучше.
– Я старалась, – сказала я и почувствовала, что краснею. – Но в этот раз видно я старалась не совсем достаточно. И поэтому, в том, что получилось в итоге не моя заслуга, а Анны. Без ее участия картинка так бы и осталась бы статичной и не ожила. Так, что мне до ее уровня еще учиться и учиться.
– Не нужно скромничать, – сказала Анна, оттирая с пальцев следы от краски кусочком ветоши. – Ты и сама бы прекрасно справилась если бы не была такой зажатой и напряженной.
– Ага, легко тебе говорить, – заявила я в свое оправдание. – Будь у меня такие навыки, я бы тоже могла создавать порталы в Навий Мир с помощью кисти или карандаша, даже с закрытыми глазами. Но поскольку я только учусь, то вынуждена все предельно точно продумать и рассчитать перед тем, как нанести хоть какой-нибудь маломальский штришок или наложить мазок. А иначе все мои труды пойдут насмарку. Это будет обидно. И между прочим, я вовсе не напряжена. Я называю это состояние, сосредоточенностью.
– Называй как хочешь, – не стала спорить со мной Анна, – но сути дела это не меняет. Сосредоточенность, это хорошо. Но в любом деле всего должно быть в меру. То, как ты относишься к написанию своих работ, я назвала бы перфекционизмом. Иногда это качество бывает полезным, если им не злоупотреблять. Но не стоит забывать, что зачастую, такой подход не способствует прогрессу. Умудренные опытом мастера говорят: «Лучшее враг хорошего».
– Так что получается, что мне не нужно стараться?
– Разумеется нет. То есть да, стараться нужно обязательно. Только ты должна понять, что изобразительное искусство – это не та наука, где каждое действие нужно рассчитывать по сложным формулам. Тут главное творческий настрой. Нужно понять, что ты чувствуешь, уловить поток, слиться с ним и устремиться по его течению. И тогда ты сама удивишься, как у тебя все станет получаться.
– Не совсем понятно, но я попробую, – пообещала я.
– А тут ничего и не нужно понимать, – Анна подошла к картине и от порыва ветра, повеявшего со стороны пруда, ее рыжие локоны распушились и всколыхнулись. – Я же тебе говорю, это нужно почувствовать.
– А если я ничего не чувствую, значит со мной что-то не так? – забеспокоилась я. – Может быть ты напрасно тратишь на меня время.
– Не выдумывай, Аня. Все у тебя нормально. Ты не чувствуешь ничего, потому что ты напряжена. В следующий раз вспомни об этом, расслабься и постарайся настроиться на волну.
– Да на какую волну?..
– Слушай, не забивай себе голову, – по настроению Анны стало заметно, что моя дотошность начинает ее доставать. – Твоя беда в том, что ты воспринимаешь все буквально и ищешь проблему там, где ее нет. Тебе знакомо такое понятие, как вдохновение?
– Конечно знакомо, – ответила я.
– Так вот – это вола и есть. Только я выразила это более образно. Хотела, чтобы тебе стало понятно. А в итоге только еще больше тебя запутала.
– Да, нет, не запутала. Все нормально, – поспешила я ее разубедить. – Просто у меня такая натура, люблю разобраться во всем досконально и при этом ничего не упустить. Зато теперь я уже точно буду знать, на чем фокусировать свое внимание, и постараюсь настроиться на этот твой поток. Уж чего-чего, а вдохновения у меня в избытке.
Пока мы с Анной обсуждали особенности моей восприимчивости, Вениамин и Милица нашли чем себя занять. Пользуясь случаем – ведь у нас на дворе был декабрь, с мокрым снегом, предвещающим предновогодние морозы, а на ожившей картине был хоть и пасмурный, но осенний день, – они махнули в открывшийся портал и принялись там резвиться и гонять по берегу пруда, вздымая ворохи густой листвы и, дразня друг дружку лавировали между античными статуями.
– Ну, а ты как, не прочь прогуляться на ту сторону? – спросила Анна и приглашающим жестом указала на оживший пейзаж.
Разумеется, я была не против. К тому же мне было интересно, побывать в уголке, который я же сама и создала. Я сделала глубокий вдох, как перед погружением под воду, задержала дыхание, перенесла сознание вглубь картины, сделала шаг и переместилась на ту сторону.
При прохождении в другую реальность я почувствовала легкую щекотку. От обычной она отличалась едва ощутимым покалыванием. Это было похоже на то, будто по всему телу пробежало полчище муравьев. Длилось это всего лишь мгновение, и вскоре все снова пришло в порядок, и я почувствовала, как по телу растеклось приятное тепло.
От воды веяло свежестью и мягкой прохладой. В воздухе витал аромат незнакомых мне цветов. Он был не то, чтобы приторный, но какой-то медвяно пряный. Не похожий ни на один из знакомых мне запахов.
Минуя берег, мы с Анной поднялись на невысокий покатый склон, и вышли на ухоженную дорожку, вымощенную терракотовыми пористыми плитами.
– Странно, – произнесла я, ступая по ним неуверенно и осторожно.
– Что тебе показалось странным? – спросила Анна.
– Эта дорожка. Откуда она здесь взялась? Ведь я ее не рисовала.
– Этот мир, точнее его фрагмент, – Анна указала на окружающие нас деревья, заботливо подстриженные кусты и до блеска отполированные мраморные статуи, – как ты считаешь, откуда это все появилось?
– Ну как откуда, я взяла и это все нарисовала.
– А перед тем, как нарисовать, откуда у тебя появилась сама идея? Ведь ты писала эту картину не с натуры, не с открытки и не с фотографии…
– Ах вот ты о чем, – поняла я куда она клонит. – Этот пейзаж я взяла из головы. Я же его придумала.
– Осторожно! – вскрикнула Анна, уворачиваясь от промчавшихся вихрем мимо нас Вениамина и Милицы. – Смотрите, куда несетесь. Вот же бестии. Того и гляди, сшибут…
Но они ее уже не слышали. Оказавшись на вольном просторе, после тесных квартир и прочих ограничений цивилизованного города, они хотели наверстать упущенное, и собирались носиться, как я понимаю еще долго. Либо до тех пор, пока мы их не остановим, либо пока они сами не упадут, загоняв друг дружку до изнеможения.
– Ты считаешь, что мир, в котором мы сейчас находимся… что ты его придумала? – вернулась вновь Анна к разговору.
Она попробовала оттереть от своих голубых джинсов следы красной глины и буро-желтой травы, оставленный этими рыжими шалопаями. Но убедившись, что это напрасный труд, решила оставить эту тщетную попытку до ближайшего свидания с пятновыводителем и стиральной машиной.