В общем, вломилась я в тот домик с решительностью берсерка, а там… Не знаю, как себе представляют уют дневники, а вот я представляю его себе именно так. Тёмное дерево и белёные стены, голубые изразцы на кухонной печке, голубые подушечки на стульях и диване, камин с двумя креслами-качалками, и запах луговых трав кружит голову. Стою я в дверях и поверить не могу в эту волшебную сказку. А из кресла у камина поднимается мне навстречу такой забавный седобородый старикан в мантии до пола. Ну чисто волшебник из этой самой сказки. Я сразу поняла, что он очень сильный ур. Никто не станет прикидываться стариком, когда может жить практически вечно, если ему есть хоть какое-то дело до остального человечества. Моему учителю, судя по всему, его внешний вид был совершенно безразличен. Зато я ему почему-то сразу понравилась. Зря я мандражировала.
В первый вечер мы просто сидели у камина, беседовали и пили чай с травками. Потом я готовила ужин, и мы снова говорили. Сама не понимаю, почему я так разоткровенничалась с хозяином уютного домика, однако выложила я ему абсолютно всё, включая свои обидки на Кайдена. Когда учитель предложил мне остаться ночевать, у меня даже мысли не возникло об опасности, очень уж мне хотелось посмотреть на свою спальню. Мы поднялись на второй этаж, ступеньки поскрипывали, словно пели колыбельную. Там, наверху был довольно просторный зал, устеленный толстым зелёным ковром, с горкой подушек и парочкой низеньких столиков. Видимо, именно тут учитель проводит свои уроки. А ещё там были три двери. Средняя оказалась моей спальней. Нет, не так. За дверью оказалась МОЯ спальня. Не точно такая, как у меня дома, а именно она самая, с царапиной на косяке двери, с пятном на ковре от пролитого сока, с плюшевым зайцем на подушке. С моим любимым зайцем Сопелкой.
А знаешь, что лежало на столе? Там лежал ты, дневничок. Как тебе такое? В общем, ничего удивительного, что я взялась за перо. Спокойной ночи, дневник. Завтра мой первый учебный день в сказке.
Глава 5
Волосы цвета старинной бронзы спускались тугими локонами почти до талии. В желтоватом свете ламп они действительно бликовали красным и оранжевым, но всё же рыженькой назвать девушку было никак нельзя. Тут Радвила явно передёргивал. А раньше они действительно всегда были рыженькие, жёны Магистров Ордена. Впрочем, про своих матерей Ульрих ничего толком не знал, они умирали раньше, чем малыш обретал способность запоминать, а Генрих никогда не делился со своим сыном подробностями о его матерях. Точно также поступал и Ульрих, когда приходила его очередь играть роль Магистра. Зато сам он всегда женился на девушках с волосами цвета пламени. Их приводили к нему в дом, окружали заботой и вниманием, они купались в роскоши и неге. Красивые ухаживания, наряды и пышное венчание, а потом беременность и благополучные роды. Всегда рождался мальчик, которого называли Генрихом. А когда младенцу исполнялся год, жена начинала хворать и вскоре умирала, оставив малыша сиротой. Преемников Магистров неизменно растили воспитатели из братства.
Ульрих частенько задавал себе вопрос, как Радвила умудряется обеспечить воплощение бывших друзей как сыновей поочерёдно друг у друга, причём именно в качестве первенцев. Но промашек этот демон никогда не допускал. После смерти рыжей жены Магистрам дозволялось снова жениться, причём по собственному выбору, и даже нарожать ещё детей. Но процесс воспроизводства Магистров и, соответственно, носителей сознания Радвилы был отлажен как часы и не давал сбоев. Что же пошло не так в этот раз? Уж не перепутал ли могущественный подселенец Ульриха цвет волос у его будущей супруги? Может быть, в мире Таласа уже не осталось свободных рыжеволосых женщин? Ведь для воплощения следующего Магистра требовалось именно независимое человеческое сознание. Безвольная овца тут не годилась.
За века перевоплощений Магистром Ульрих привык относиться к своим первым рыжеволосым жёнам как к механизму воспроизводства, не более. Он привычно играл нежного влюблённого, но сердце его было закрыто на замок. Ведь как только девушка переступала порог этого дома, жить ей оставалось меньше двух лет. Не было никакого смысла рвать себе душу переживаниями. По крайней мере, эти два года неизменно становились лучшими в её жизни, уж об этом-то Ульрих мог позаботиться.
Нацепив на своё лицо приветливую улыбку, жених лёгкой походкой прошёл в гостиную, где у окна стояла будущая мать очередного Генриха. Девушка была так увлечена разглядыванием живописного вида, открывавшегося со второго этажа дома, что даже не услышала шагов хозяина. Поэтому, когда спохватившись она всё-таки торопливо повернулась, Ульрих уже успел подойти практически вплотную к своей гостье. Длинные пушистые ресницы распахнулись, и он сразу же утонул в чёрном бездонном омуте её глаз. Ульрих стоял столбом и совершенно неприлично пялился на свою будущую невесту, со всей определённость осознавая, что пропал, что прочная ледяная скорлупа, в которую он привычно заключил своё сердце, принимая в своём доме очередную рыжеволосую жертву, разлетелась на тысячу осколков. Эта девушка была другая, совсем не похожая на его предыдущих жён.
Все они были романтичными милашками, эдакими беспечными мотыльками, бездумно порхающими с цветка на цветок. Блеск богатства и знатности манил эти наивные создания, как манит мотыльков пламя свечи. И, позабыв осторожность, они легкомысленно летели на огонь. Так что конец их был вполне предсказуем и даже, наверное, заслужен. Но теперь всё было по-другому, чёрные глаза смотрели на Ульриха внимательно, изучающе. В её взгляде не было и намёка на восторженность или предвкушение счастья. Она ЗНАЛА.
– Нет, этого просто не может быть,– ум Магистра забился в немой истерике. – Радвила, какого чёрта здесь происходит?
– Ули, малыш, ты ведёшь себя как невежа,– снисходительно отозвался подселенец. – Если будешь продолжать в том же духе, то мне придётся занять твоё место.
Угроза возымела своё действие, Ульрих взял себя в руки и поспешно включил великосветского вельможу. Девушка с готовностью подыграла, и между будущими супругами завязалась лёгкая, непринуждённая беседа. Её звали Агнес, и в прошлом месяце ей исполнилось двадцать. Это тоже было странно, обычно жёны Ульриха были на пару лет моложе, совсем юные и неопытные. А в Агнес чувствовалась внутренняя сила и немалый житейский опыт. Оно и понятно, девушка уже была бакалавром психологии и продолжала учиться, причём в одном из лучших столичных университетов. А ещё она была дочерью того самого гуру, что сколотил интересующее Радвилу просветительское общество. Собственно, это как нельзя лучше объясняло действия подселенца. Его желание поскорее подмять под себя последний оплот свободной человеческой мысли пересилил благоразумие в вопросе выбора невесты для Ульриха.
– Ты собираешься её использовать,– констатировал Магистр, когда первое свидание с будущей женой закончилось,– но как?
– Не забивай себе голову,– отмахнулся Радвила,– твоё дело запудрить этой дамочке мозги так, чтобы она забыла про все свои убеждения. Она умница, это сразу видно. Так что проявляй осторожность. Но и тянуть с венчанием не стоит. И кстати, если тебя пригласят на лекцию в Просвещение, не отказывайся.
– Ты из Магистра решил сделать шпиона? – удивился Ульрих. – Раньше ты на такой риск не шёл. А вдруг это ловушка? Вдруг члены общества тебя раскусили?
– Ты боишься, Магистр? – иронично заметил подселенец. – Не дрейфь, я тебя защищу.
От Ульриха не укрылось, что ответы Радвилы были откровенно уклончивыми. Он явно пытался избежать обстоятельного обсуждения своей новой авантюры. Это могло означать только одно. На этот раз жертвой должен был стать сам Магистр, и захватчик не желал раньше времени его волновать. Первая паническая реакция схлынула практически мгновенно, уступив место облегчению. Да-да, Ульрих к собственному удивлению почувствовал облегчение при мысли, что его существование скоро оборвётся. Он так устал от этого ментального рабства, что смерть начала казаться ему пределом мечтаний. Вот только разыгрывать из себя доверчивого простачка ему было противно и скучно. Гораздо проще, когда между пленником и захватчиком нет тайн.
– Ты привёл в мой дом Агнес вовсе не для того, чтобы воплотить для себя следующего носителя, так? – Ульрих постарался, чтобы в его послании не содержалось и капли сомнения. – Этой девушке не придётся разделить судьбу её предшественниц, на этот раз всё закончится быстрее.
Некоторое время Радвила молчал, видимо, обдумывал, стоит ли откровенничать со своей жертвой, прикидывал, не станет ли Ульрих бузить, если узнает правду. Однако вспомнив их недавний разговор, всё же решился раскрыть карты.
– Да, мне больше не понадобится носитель в мире Таласа,– ничуть не смущаясь наконец провозгласил захватчик. – Жатва случится в твоё правление, Ули. Ты разве не рад, что всё наконец закончится?
– Значит, ты решил, что меня следует оставить в покое и позволить мне сгинуть вместе со всем нашим миром,– прокомментировал Магистр. – Что ж, логично. И как это будет?
– Зачем тебе знать? – отозвался подселенец после небольшой паузы. – Только лишние переживания. В мире Таласа скопилось столько смертоносных штук, что от богатства выбора глаза разбегаются. Можно задействовать их все, как вариант, чтобы уж точно от населения этой Реальности осталось только воспоминание. А тебя я убью лично, так сказать, в знак признательности за службу. Устраивает такой ответ?
– Чего же ты ждёшь? – удивился Ульрих. – Чем тебе может помешать оставшаяся горстка осознанных жителей?
Радвила молчал, ему вовсе не хотелось делиться со своим пленником подробностями своего плана. Но реакция Магистра на известие о скорой смерти была настолько безразличной, что ждать от него каких-то эмоциональных эксцессов не стоило. Так почему бы и не поделиться? Всё равно тот унесёт этот нехитрый секрет в могилу.
– В каждой альтернативной Реальности действует механизм перевоплощения,– начал он издалека. – Ему подчинены все люди, умершие в данной Реальности. И никто не имеет власти над этими сознаниями, кроме демиурга этого мира. Зато над бессознательными овцами демиург не властен.
– Но эти овцы обладают таким же запасом психической энергии, как и свободные сознания,– в тон ему прокомментировал Ульрих.
– А ты не такой простак, каким прикидываешься, Ули,– в интонациях Радвилы промелькнуло невольное уважение.
– А с чего ты взял, что имеешь право на эту энергию? – продолжал допрашивать своего подселенца пленник.
– С того, что они принадлежат мне, как неодушевлённые вещи,– Радвила весело расхохотался. – Они же добровольно отказались от своих прав в мою пользу.
– Не понимаю, причём тут ты? – Ульрих начал закипать. – Да, ты обманом заставляешь людей уступить свою свободу воли различным обществам, религиозным структурам, конкретным персоналиям, в конце концов. Но ты-то как связан с этими структурами?
– Какой же ты, в сущности, смешной человечек, Ули,– усмехнулся подселенец. – Неужели ты станешь утверждать, что цветок, растущий в тени дерева, принадлежит дереву? Нет, мой милый, он принадлежит садовнику. Все структуры, управляющие этой Реальностью, принадлежат Ордену, а Орден принадлежит мне.
– И как же ты собираешься воспользоваться своим правом собственника? – Ульриху это объяснение показалось слегка надуманным. Ну как одно, пусть даже очень могущественное сознание может владеть жителями целого мира?
– Это вопрос чисто технический,– ничуть не смущаясь отозвался собственник. – В посмертии функционирует специальный эгрегор, консолидирующий всю эгрегориальную сеть проявленной Реальности. Так что после смерти все овцы отправятся прямиком туда, минуя структуры демиурга, которые предназначены исключительно для людей.
От такого объяснения Ульрих буквально онемел. Картинка вырисовывалась жутковатая. Если всё сказанное Радвилой было правдой, то жителям Таласа грозила не просто смерть, а полное небытие. Теперь понятно, почему этот урод так упорно доводил его мир до состояния скотного двора. От жадности, не иначе. Чем больше жителей будут превращены в безвольную скотину, тем больше энергии получит собственник. А что же случится с теми немногими, что сохранят свою свободу на момент жатвы? Им ведь просто негде будет воплощаться, когда мир Таласа будет разрушен. Они, что же, так и зависнут в Реальности посмертия? Неясно, что лучше, вернее, что хуже. И кстати, какой смысл выдаивать целый мир досуха? Ему разве уже не нужна станет дармовая энергия после гибели Таласа?
– А что потом? – ошарашенно спросил Ульрих. – Ты уберёшься в свой мир?
Вместо ответа Радвила истерично расхохотался. Веселился он довольно долго, и всё это время сознание Ульриха металось в поисках выхода, которого просто не было.
– Ты хоть знаешь, сколько альтернативных Реальностей содержит в себе этот древний мир? – отсмеявшись заявил пришелец. – Многие тысячи. На мой век точно хватит. К тому же у этого мира есть демиург, в обязанности которого входит восстановление разрушенных Реальностей. Так что очень скоро я смогу сюда вернуться, и игра начнётся сначала. Пока не наступит время новой жатвы.
– Талас – не первый разрушенный тобой мир,– догадался Ульрих. – А почему демиург до сих пор не вмешался? Ему, что же, наплевать на свой мир? Почему он тебя ещё не придавил, как клопа?
– Какой ты, однако, воинственный, Ули,– пожурил своего пленника Радвила. – Я ведь не нарушаю никаких законов, за что же меня карать? К тому же в твоём теле я для демиурга ничем не отличаюсь от остальных жителей этой Реальности. А Талас, кстати, будет разрушен руками этих самых жителей. Я лично в этом благородном предприятии участвовать не собираюсь.
Ульриху стало совсем тошно. Ведь он сам, своими руками, помогал осуществлению этого подлого разрушительного плана. Впрочем, если бы у них с Генрихом в своё время хватило ума не ввязываться в авантюру с вызовом «великого духа», обязательно нашлись бы другие, такие же безмозглые и отчаянные любители лёгкой жизни. Видимо, желание получить всё сразу и без труда лежит в самой основе человеческого существа. И кто-то хладнокровно пользуется этим свойством человеческой натуры. Но что же можно противопоставить такому скрытому и коварному порабощению? Только упереться рогом и бороться до конца, каким бы он ни был. А многие ли готовы к такой борьбе, особенно если капитуляция обещает немалые материальные выгоды? Сам-то Великий Магистр отчего-то не спешит упираться даже сейчас, когда кошмарная перспектива обрела вполне законченные очертания.
Почему? Что ему терять? Жизнь? Вот в этом и разгадка его пассивности. Жизнь давно перестала быть для Ульриха ценностью, он уже забыл, как можно радоваться этому божественному дару. Проявленное существование раз за разом обращалось для добровольного пленника изощрённой пыткой, от которой было только одно избавление – смерть. Впрочем, даже смерть была лишь временной передышкой, после которой приходил кошмар очередного воплощения. Поначалу Ульрих, конечно, пытался вырваться, сопротивлялся, отказывался подчиняться. Но это длилось недолго, Радвила привычно подавлял дилетантское сопротивление своего носителя, и становилось только хуже. Проще было не дёргаться и терпеть. Так человек, страдающий мигренью, старается не вертеть головой, чтобы не усугубить и без того тяжёлое положение.
– Интересно, а если бы я с самого начала знал всю правду про деятельность Радвилы, хватило бы у меня мужества упереться рогом? – тоскливо подумал Ульрих. – А ради чего, собственно? Ради спасения человечества? Увы, нужно честно признаться, что до абстрактного человечества мне нет дела, а близких людей, ради которых стоило бы бороться, у меня не было уже много воплощений. Мне не для кого жить и не за кого умирать. Да, нас с Генрихом Радвила превратил в безвольную скотину первыми, хотя формально мы и обладаем свободой воли. Отчего-то этому захватчику нужен носитель-человек. Поэтому он и придумал такой сложный ритуал подчинения, который накладывает на носителя определённые обязательства, но не требует отказа от своих человеческих прав.
– Так ты готов помочь мне закончить этот проект, Магистр? – прервал невесёлые размышления своего носителя Радвила.