Каждый из них знает, на что идёт.
— За Империю, — коротко цедит сквозь зубы Тит Мид, и сила Обливиона струится в его голосе дэйдрическим могуществом.
Тридцать второй день Руки Дождя.
Под ногами – всё ещё слякоть, но скоро, очень скоро Император будет ступать по крови и камню. Имперский город снова пропитается ею – так, что залы под Ареной будут полны доверху. Остатки поставок из Брумы – партии целительных эликсиров – увеличены почти вдесятеро, разбавлены так, чтобы едва-едва сохранить щепотку магии.
Два дня назад Коловианское нагорье ощетинилось мечами легионеров и копьями рыцарей Хай Рока: Дециан повёл армию на прорыв, через западный мост, единственный надёжный путь в Имперский город.
Два дня назад легионы Джонны двинулись на юг вдоль Красной Кольцевой, пересекая Нибен, стеной закрывая пути к отступлению из Имперского города, чтобы объединиться на западе с людьми Дециана – и встретить атаки альдмерских подкреплений с юга.
Два дня назад Наарифин понял, что недооценил Империю – что генерал Дециан, предположительно завязший в песках северного Хаммерфелла в битвах с армией леди Араннелии, уже в Сиродиле; что скайримские легионы Джонны, ещё не истощённые войной, готовы встретить и выдержать натиск Доминиона; и, наконец…
И, наконец, что он недооценил Императора.
Тит Мид Второй стоит на возвышении перед многотысячной армией, перед Имперским Легионом вперемешку с Клинками, наёмниками и фермерами, и по правую его руку стоит генерал Летилий, вместе с Императором ведущий войско на Имперский город.
Сегодня багряные знамёна Империи, вновь поднявшиеся над армией, больше не кажутся лишней роскошью – как и вычищенные до блеска доспехи военачальников, как и гордость, и смелость, отчаянно-безрассудная гордость и смелость тех, кто сумел дотянуть до этого дня.
— Сегодня, — кричит Тит Мид, и неслышный шёпот Боэтии вторит ему послушным эхом, — Империя вернёт своё величие!
Эту битву Альдмерский Доминион запомнит надолго – и нескоро ещё решится бросить вызов наследию Тайбера Септима. Наарифин будет повержен, и эльфийской кровью будет омыт каждый камень осквернённой столицы.
Мы отомстим за Восьмой легион, звенит в застывшем предгрозовом воздухе. Мы отомстим так, как никогда ещё не мстила Империя.
Чёрные драконы на гербах изгибаются резкими ломаными линиями, щерятся острыми клыками: Акатош с нами. Талос с нами. Император, истинный наследник его, ведёт нас в бой, беззвучно нашёптывает Боэтия солдатам; искусством Боэтии в каждом из них просыпается неумолимая ярость, неистощимая сила, несломленная доблесть.
Вскидывая в салюте дэйдрический клинок, Тит Мид не знает, ведёт ли их Акатош, или Талос, или Боэтия. Их боги остались безучастны, и он заплатил за право на победу другим богам.
Неважно, сверкает ли на его груди Амулет Королей или горит в руке беспощадным пламенем Забвения Золотой Меч.
Он ведёт своих людей в бой во имя Империи – во имя её и во славу.
***
Даже с северных берегов Румара можно услышать далёкий лязг оружия, рёв битвы, грянувшей на западе. Все силы Наарифина оказались стянуты к единственной дороге в Имперский город – к войску Дециана.
Румар надёжно защищает остров, а у легионов Тита Мида больше нет кораблей. Имперских кораблей вообще больше нет в водах Румара и Нибена – только их покорёженные и сожжённые остатки на дне.
Летилий отдаёт приказ – Тит не слышит, что он говорит, но знает, что произойдёт дальше.
Шеренга магов выступает вперёд, к самой кромке берега. Многие – спасшиеся из Университета Магии, некоторые – удачливые беженцы со всех уголков Сиродила. Почти никто из них не умеет сражаться.
Но им и не нужно сражаться.
Воздух чуть подрагивает, когда шеренга озаряется светом – изумрудным, перетекающим в лиловый; будто кто-то незримо и беззвучно перебирает струны, так, что остаётся только предчувствие.
Ощущение.
От количества магии, брошенного в общее заклинание, щедро разлитого вокруг, теплеет рукоять Золотого Меча. Тит Мид иронично думает, что век божественных чудес, должно быть, закончился. Теперь они сами создают необходимые им чудеса.
Впрочем, разве не так поступали все правители Империи?..
Свет расползается лиловой дымкой над водой; неслышен, но ощутим слабый треск, неявная дрожь, и, Тит Мид готов поклясться, сейчас алинорские маги бросаются прочь от центра сражения к северному побережью Городского острова. Сейчас Наарифин поймёт, где просчитался.
Но будет уже поздно.
Рябь проходит по озёрной глади, словно лопается натянутая струна. Лиловое свечение врастает в поверхность Румара – и вода становится плотной, как камень.
Плотней, чем камень.
Дороги, проложенной магами через озеро, достаточно, чтобы Городской остров оказался открыт и уязвим с севера, и Тит Мид не медлит. Лучше не испытывать продолжительность чуда.
К тому же, Дециану требуется подкрепление.
Солдаты Доминиона сражаются неистово, как загнанные в угол звери, но им не поможет хвалёное взращённое совершенство. Разграбленный Торговый квартал достаётся легионам Летилия практически даром – но на подступах к Башне Белого Золота стоят маги, элитная гвардия Наарифина, и их намного больше, чем полуобученных волшебников Университета.
Их магия сожгла две сотни человек в неполную минуту – атака, что должна была смять укрепления у Императорского дворца, захлебнулась почти мгновенно.
Тит Мид ухмыляется: ничего, Красное Кольцо уже смыкается, и скоро сомкнётся окончательно. Мы можем подождать.
На пятый день его предсказание становится явью.
Имперский город залит кровью, грязью, магией, отсвечивает золотом и багровой чернотой, задыхается гарью пожарищ, запахом железа и мяса. Потом, когда Наарифин будет повержен, настанет время скорби и похорон павших, сейчас все едины – эльфы, люди, твари. Мясо убитых сенче идёт в пищу, всё остальное – на костры. Столица кажется сплошным пылающим факелом.
Последний бой идёт у стен Башни, и Тит Мид усмехается под забралом шлема, глядя, как подаётся назад потрясённый Наарифин, узнав безжалостное пламя меча в руках Императора. Воздух дрожит от творящихся заклятий, от звона оружия, но громче предсмертных криков направляющий шёпот Боэтии. Боэтия ведёт его, защитника и правителя сиродильской Империи, и смертная магия алинорского лорда неспособна противостоять им.
Когда Наарифин падает на колени – когда Имперское знамя вновь поднимается над столицей – Боэтия говорит о плате.
Тит Мид смеётся, остро и счастливо: забирай, дэйдра.
Сиродил возвращён Империи – Доминион убирается прочь, а тех, кто не успел сбежать до прихода отрядов Легиона, не берут в плен. Империя платит за голову каждого Клинка десятком трупов.
Скавен взят, и войска Араннелии отступили через Алик‘р, преследуемые воинами пустыни – это достойная расплата за Марш Жажды.
Золотой Меч покоится в ножнах, спящий и пока ненужный. Слепящим золотом распят Наарифин на шпиле Башни, и это – тоже достойная плата.
Тридцать три дня, зло усмехается Тит Мид, помня условия сделки; тридцать три дня, и я постараюсь, чтобы ты запомнил их лучше пыток в Обливионе, ублюдок. За Восьмой легион. За Имперский город.
За Империю.
***
— Наарифин – цена победы в Великой Войне, — сухо говорит Император, собранно-уверенный, и шелест голосов Боэтии подтверждает его слова. – Но Великая Война – это только начало.
— Так и есть, смертный, — иронично усмехается тысячеголосая дэйдра. – Но каждая победа имеет свою цену. Тебе не понадобится больше мой меч, Император.
— Но понадобится твой голос.
Он подписал Конкордат, согласившись на беспощадно-унизительные условия, согласившись стать предателем и подлецом в глазах собственных людей. Империя была обескровлена, опустошена, разорена; они не могли продолжать войну сейчас.
Позже, знал Тит Мид, позже Империя встанет против Талмора вновь, и он – её Император – должен дать ей время. Должен дать ей силы.
Звание подлеца и предателя – не столь большая цена.
— Я могу спасти Империю, — продолжает Тит Мид, бездумно глядя мимо белокаменной статуи дэйдрической леди обмана и предательства. – Но я не могу защититься от каждого, кто захочет убить меня. Мне нужен твой голос, чтобы обратить на свою сторону тех, кто предаст меня, тех, кто предаст Империю.
Боэтия смеётся – властно и торжествующе одновременно; они оба знают, что будет ценой.
— Позже, — говорит Император, — я заплачу сполна.
Над Имперским городом знамя Дракона окрашено красным, и при свете заката кажется, что розовый оттенок белого камня – всего лишь лучи Магнуса-Солнца. Пусть в это верят.
Люди должны верить. Пожалуй, Талмор оказал бесценную услугу Империи, запретив поклонение Талосу: вера в вознёсшегося смертного-бога никогда прежде не была так сильна.
Тит Мид Второй знает, что будет наречён предателем: так Империя провозглашает его верность.
Он знает, что стоит по колено в крови: так Империя нарекает его достойным.
Он знает, что голос Боэтии однажды обернётся против него: так Империя одарит его бессмертием.
Ему не о чем молиться Акатошу и Талосу, ибо он уже получил все божественные дары, в которых нуждался. Поэтому, преклоняя колени перед алтарём Бога-Дракона, он говорит только: славься, моя Империя.
Славься вечно.
========== Переходами снов (ученик Мейлина Варена, Азура), Skyrim ==========
Комментарий к Переходами снов (ученик Мейлина Варена, Азура), Skyrim
Вполне допускаю (но не полностью уверена), что это АУ.
Написано на флэшмоб леди Мыши по ключу “Хогитум”. :)
Рекомендуется к прочтению перед прочтением драббла: http://vk.com/feed#/tes.lore?w=page-41697900_48652949
В пустоте, окружающей мир, ярко горели звёзды.
Всё так же ярко, как и тысячи лет назад.
Риссен Авири спешил, несмотря на усталость; восхождения по горным тропинкам не давались легко тем, кто проводит большую часть времени за письменным столом или в беседах с учеными. Его лошадь осталась в конюшнях Винтерхолда после долгой скачки по заснеженным предгорьям севера, и сам Риссен с удовольствием потратил бы несколько десятков монет на горячий ужин и ночлег в городском трактире, но ночь неумолимо подходила к концу. Темнота на горных склонах неторопливо рассеивалась, возвещая зарю двадцать первого дня третьего месяца года.
И поэтому Риссен упрямо шёл вперёд по петляющей тропе, ведущей на вершину горного хребта к югу от Винтерхолда; поэтому он нёс в своей дорожной сумке звезду, потемневшую от древней и осквернённой магии, но всё так же теплеющую в ладонях.
К Леди Рассвета и Заката следовало обращаться с первыми лучами зари, когда стихийная мантия Магнуса затмевает пустоту Обливиона золотистым отблеском еще не пришедшего дня, ещё не погасив иллюзией небесной синевы острый, словно лезвие, блеск путей в Этериус.
Когда рассветные звезды еще видны в тающей дымке ночи.
Винтерхолд казался блеклым и тихим по сравнению с Виндхельмом — в городе ярла Ульфрика было достаточно темных эльфов, и даже за время короткой остановки Риссен успел ощутить стелящийся праздничной дымкой по мостовым Хогитум. Празднество начиналось в полночь и длилось несколько часов до рассвета, где наконец достигало кульминации — пирующие зачитывали торжественную молитву и приносили дары Азуре. Когда-то дары были богатыми и щедрыми, но здесь и сейчас… Риссен знал, как живут чужеземцы в северных краях, по-прежнему раздираемых гражданской войной, и у большинства меров в Виндхельме едва хватало серебра на еду и взятки страже «за надежную защиту от недоброжелателей».
Празднующие Хогитум говорили — каждый приносит жертвы, которые ему по силам.
Что же.
Риссен Авири собирался пожертвовать больше, чем кто-либо за последнюю сотню Хогитумов.
Он верил: это ему по силам.
Обычно, он знал это из чужих рассказов, до которых был жаден, словно хаджит до лунного сахара, обычно у древнего святилища находится всего одна жрица, а сама исполинская статуя, укрытая устилающими горные вершины облаками, лишена присутствия незримой силы — чуждой, неправильной. Дэйдрической.
Сегодня всё было иначе.
Облака, призрачной серебряной дымкой разливающиеся в ледяном воздухе, неохотно отступали от света пламени — магические огни в тяжелых каменных чашах взвивались ввысь, озаряя площадку перед статуей. Риссен замер поодаль, у конца подъёма, вне круга огней; всмотрелся в людей, собравшихся у святилища, позволил негромким мелодиям песнопений влиться в сознание — слова на древнем языке принесли образы, полные ароматов цветов и теплых красок, согрели изнутри, растворили усталость.
Больше дюжины паломников стояли в светлом круге, перекликаясь голосами и магией; много, очень много для провинции, скованной холодом, войной и бдением Дозорных Стендарра. Страх гонит верующих прочь от дэйдрических святилищ, но сегодня был Хогитум, и в Хогитум у святилища Азуры приветствуют любого, пришедшего почтить её.
Жрецы и паломники, конечно же, заметили его, замершего в предрассветных густых тенях на широких ступенях подъёма к статуе, но никто никогда не поторопил бы его и не позвал ближе, в сверкающий круг пламени. Каждому требовалась своя доля уединения и своя доля общего празднества. Риссен не опустил взгляда, шагая ближе, вступая в пространство света и искр — и склонил голову лишь перед эльфийкой в темной робе.
Арания Иенит легко и изящно поклонилась ему в ответ.
— В сумерках рассвета и заката да осветят твой путь огни Хогитума, странник. Ты пришёл возложить дары или призвать Королеву Ночного Неба?
Риссен Авири посмотрел ей в глаза, и багровая тьма вспыхнула тревожными искрами — не то знамением, не то отражением вихря магического пламени за его спиной.
— Я пришёл сделать и то, и другое.
Она скользнула ближе к нему — опасно ближе, но теперь лишь он мог услышать её шёпот:
— Ты изучал колдовство, ненавистное леди Азуре; ты помогал тому, кто осквернил её артефакт; я видела тебя в предрассветных снах, Риссен Авири, ученик Мейлина Варена, и ты посмел явиться в круг священных огней Хогитума — чем ты оправдаешь своё преступление и свою дерзость?
Риссен не отвёл взгляда.
— Звездой чёрного цвета, своей жизнью, своей смертью и бесконечностью, принадлежащей мне.
***
Риссен Авири всегда был жаден до чужих рассказов. И рассказы Неласара, старого альтмера, поселившегося в Винтерхолде после изгнания из Коллегии, не стали исключением.
Им было о чём говорить.
Неласар был другом Мейлина, Риссен — его учеником. Риссен помог Мейлину заполучить бессмертие, а Неласар — забрал это бессмертие чужими руками. Неласар отказался от Чёрной Звезды и предпочёл не вспоминать о ней, Риссен же заставлял себя помнить.
Каждое мгновение.
Не ради погибшего сумасшедшего некроманта, разумеется.
Хотя…
…в конечном итоге даже Мейлин Варен — один из тех, ради кого Риссен собирается умереть.
История, которую рассказывает ему Неласар, ведёт его длинными тропинками сомнений, вероятностей, возможностей и догадок, и тропинки ведут его к босмеру-чародею Энтиру, торговцу Коллегии, к рифтенским закоулкам и подземельям, к вайтранскому хускарлу-без-тана, в Дом Тёплых Ветров, обратно в Рифтен, потом вновь на север, к виндхельмским докам, и оттуда — на Солстхейм. По Солстхейму Риссен бродит недолго. Заброшенный дом, отданный некогда во владение помогавшему жителям Вороньей Скалы эльфу-лучнику, не интересует никого из живущих здесь.
А Риссена — интересует.
То, что он находит внутри, обогатило бы любого вора на десятилетие вперёд, но Риссен Авири не опускается до воровства, пусть и терзается вопросом, почему владелец бросил столь ценные вещи без присмотра, словно ненужный мусор, в собственном доме, в котором не появлялся годами.