– Очень удачно, что за всем этим следишь именно ты. Одному человеку тут чисто физически не сладить. Каждый день дело найдётся, не пробой так протечка, ну или просто что-то подтянуть или смазать. Работёнка адская, наверное, зато интересная.
– Ты это серьёзно?
– Вполне. И если ты сейчас скажешь, что девочкам не должно подобное быть интересно, то я тебя стукну. Одно время я мечтала, когда вырасту, работать в шахте. Ну, не то чтоб я действительно так уж хорошо себе всё это представляла, но я считала, что это интересно.
– Вообще, конечно, шахты - место опасное…
– Мне можешь не рассказывать, мы кое-что об этом совсем недавно узнали.
Джимми вытер руки, которыми как раз что-то перекладывал в особо запылённом и захламлённом углу, и выбрался из рабочего комбинезона.
– Ладно, сейчас всё, вроде, не идеально, но штатно. Надо не забыть сказать, что пара шаровых кранов нужна… Пошли покурим, что ли.
– Не курю, - рассмеялась Мина.
– Дело хозяйское, а я вот покуриваю. Мистик говорит, что я когда-нибудь, закурив после возни с ГСМ, вспыхну, как факел, но ждать ей придётся долго, я всё-таки не настолько дурак. Ну, пива у меня здесь тоже нет, так что просто так постоишь.
– Эй, я несовершеннолетняя, между прочим.
– А я с педагогической стороны вообще плохая компания. Я ещё и матом могу научить выражаться.
– Знаешь, это я, увы, научилась уже и без тебя.
Когда они шли на свет, Мина какое-то время ещё думала, что это просто лампы дневного света, но когда солёным ветром потянуло так ясно, так несомненно, она едва не вскрикнула - они вышли к расщелине наружу, и шум волн от неожиданности оглушил. Какое же море громкое, оказывается. В гудении, жужжании, лязганье и скрежете агрегатов и механизмов столько нечеловеческой сдержанности. А море не сдерживается никогда. Оно оглушительно даже сейчас, когда почти штиль.
Джимми достал пачку «Мальборо» и опёрся спиной о прохладный - солнце сюда ещё не перебралось - камень.
– Занятно… Ты говоришь, ты тут уже месяц. А воспринимается так, словно как минимум пару лет. Ты так естественно тут воспринимаешься, как в родной стихии.
– Такой уж я человек, легко обстраиваюсь везде… Ну, по крайней мере, везде, где мне по нутру. Саймон труднее привыкал, хотя он здесь дольше, чем я. Ну, для него-то это вообще было резкой переменой в жизни, он был примерным мальчиком, учился в колледже…
Было, конечно, интересно, высоко ли тут, но Мина не решилась заглядывать за край. Она слушала, как гудит внизу море, облизывая камень пенными бешеными языками, и смотрела на кружащих в лазури чаек. Всё это было так неодолимо красиво, что глазам было больно, как от света после полумрака. И думала, как хорошо, что на месте позитивного балагура Джимми, сейчас как раз рассказывающего, как они с Саймоном чинили расклёванный зловредной чайкой датчик («Вот чего он ей дался, а?») с нею рядом не стоит другой мутант. От которого вообще не надо бы было никаких слов. И без того это было бы невыносимо - как трудно дышать, когда ветер в лицо, такой восхитительный солёный ветер, и сердцу трудно биться над краем пропасти. Пусть так - только шум волн, лазурь и чайки. И никаких мыслей о том, что дальше - хотя бы вот эти пять минут…
– Э…
Трясти головой Мина, конечно, не стала, но пальцами к затейливой гравировке осторожно прикоснулась, хотя сомневаться в её реальности причин вроде бы не было. Равно как и в том, что это тот же самый, её шкаф. Вязь, изображающая ветви дерева, оплетала его от основания до верха, кое-где на ветвях сидели мелкие птички. Вершину шкафа украшал декоративный элемент в виде объёмной ветки - словно дерево проросло сквозь него - с сидящим на ней соколом.
– Ну, видимо, Эрик всё же понял, что шкаф в комнате молодой девушки не должен быть похож на дешёвый сейф.
– Мистик! Ну зачем? Меня и так всё устраивало. Нет, это великолепно… слишком великолепно, - Мина открыла дверцу и растерянно уставилась в своё отражение в обнаруженном там зеркале, цепко схваченном такими же фигурными ветвями.
Отражение подошедшей сзади Мистик коротко хохотнуло.
– Ты вроде бы говорила, твои родители тебя любили, души в тебе не чаяли. Выходит, ты их просто выгораживаешь, а на самом деле они держали тебя в чулане и покупали тебе одежду за хорошее поведение? Ну не знаю, может, тебя успокоит, что у твоих друзей тоже… ну, не то же самое, у Санни куст и бабочки, а у Керка камень и леопард… И это не для того, чтоб подкупить вас и заставить чувствовать себя обязанными за этот аванс, просто ему нравится работать с металлом. И оставаться здесь стоит только в том случае, если вам нравится делать то, что вы можете делать… Короче, уясни себе - иногда что-то сделать для другого человека тупо несложно, и почему б это не сделать, даже если это не несёт абсолютно никакой выгоды. Собственно, я, между прочим, не просто так пришла. Притащила тебе всё-таки проигрыватель, - она кивнула в сторону стола, - ненадолго, конечно, да и может, тебе и не покатит. Тут несколько дисков, но ты, наверное, всё это уже видела в подобающем возрасте и ситуации.
Мина шагнула к столу, бережно взяла верхние три диска.
– Да нет, кстати, не видела. Ну, вот это видела, а остальное… Понимаешь, моя мама считала, что не следует допускать в детстве ребёнка слишком много телевизора и тем более компьютера, лучше делать упор на чтение, развивающие игры, прогулки в парке… Что садят детей перед экраном плохие родители, а хорошие всегда находят время на ребёнка и получают от этого радость.
Мистик села на кровать, сложив ногу на ногу.
– Может, она в чём-то и права. Нашим родителям на нас было в целом плевать. Это, впрочем, не трагедия, мы с братом прекрасно развлекали себя и сами. Мы, к счастью, прекрасно были способны позаботиться и о себе, и друг о друге.
Мина оторвалась от чтения аннотаций диснеевского сборника.
– С братом? Он был старше или младше? Извини, просто довольно необычно слышать, что у кого-то взаимоотношения с братом или сестрой отличались от состояния перманентной войны. В моей жизни моего брата не существовало, и я даже не могу предполагать, как складывались бы наши отношения, если б он был жив, потому что тогда, скорее всего, не было бы меня - я слабо представляю свою мать, изливающую свою любовь и внимание на более чем одного ребёнка.
– Ровесник. Да, я смотрю, интересные субъекты были твои родители…
– Вы были близнецами? - глаза Мины становились всё больше. Ну, на попытках представить себе брата Мистик, вообще хоть что-то, касающееся детства Мистик, мозг безнадёжно ломался.
– Ну, для всех да. То есть, вообще-то брат был приёмный. Точнее, приёмной была я. Но об этом только мы с ним и знали.
– Э… Но… как? - нет, определённо, вникнуть в написанное сейчас нечего даже и пытаться.
– Скажем так, настоящий дар убеждения. Убедил семейного адвоката оформить все документы, убедил родителей, что у них всегда было двое детей… Сложнее было с учителями и некоторыми друзьями семьи…
– Гипноз? Нет, я, конечно, всякое читала о гипнозе, но… родителей?!
– Это, кажется, было самой простой частью задачи. На самом деле, не так сложно внушить человеку что-то относительно того, что не является для него важным и приоритетным. Даже вполне в обычной жизни люди бывают склонны не доверять своей памяти и редактировать свои воспоминания - забывать то, что не хотят помнить, доверять больше тем, относительно совместно прожитых событий, кто говорит с большей убеждённостью… Я об этом, кстати, курсовик писала, о том, как искажаются показания свидетелей под влиянием чужих показаний и даже некорректно сформулированных вопросов. Недавно его находила, между прочим, в смысле, дискету, могу дать почитать, если сообразим комп, читающий дискеты, и если она ещё не подохла…
– Да, но… Как мать может забыть, какого ребёнка она рожала, какого нет?
– Может быть, твоя мать и не забыла бы. Хотя я не была бы в этом так уверена. То, что говорят о материнском инстинкте, материнском сердце, которое якобы всё чует - чаще всего лажа. Для большинства женщин важно их материнство, а не дети как таковые, и они заподозрят, что вместо их ребёнка вернулся кто-то другой с его лицом, только если он начнёт путать двери и назовёт собаку не тем именем. И то спишут это на переутомление или удар головой. И дело даже не только в том, что мозг отвергает то, чему нет рациональных объяснений. У каждого человека есть какая-нибудь такая тема, такой крючочек, где он сам обмануться рад и даже поможет обманывающему. Гипнотизировать может быть сложно тогда, когда человек сопротивляется, защищает свою память. Но рискну предположить, если вашим родителям сейчас дать хороших детей, которые будут вести себя именно так, как им нужно (не обязательно беспроблемно, некоторым родителям трудные дети необходимы, чтобы глубже восторгаться собственным родительским подвигом) - они с радостью уцепятся за возможность уверить себя, что тех неприятных моментов, испытанных ими в связи с вашим побегом и его причиной, просто не было. Что вас не было.
– Не спишь? Да, согласен, это выглядит уже дебильно. Словно я решил каждый вечер ходить проверять, тут ли ты, всё ли с тобой хорошо.
– Дебил перед дебилом не стесняется, Керк. Я второй вечер давлю в себе побуждение пойти к тебе или к Санни, потому что не хочу навязываться, а завтра второе утро буду себя корить, что не пошла.
Керк сел на стул, посмотрел долгим задумчивым взглядом на справку в руках Мины - он, похоже, понял, что это не её справка.
– Может, нам всё же собраться в одной комнате? Шучу, конечно. Как-то это дико будет выглядеть. Хотя не всё ли равно, как это выглядит… Мы теперь какие-то сиамские близнецы, связанные неразрывно. От этого страшно. А потом страшно - вдруг это чувствую я один… Санни очень скрытная. Хотя за годы я, мне кажется, научился понимать, о чём она думает. Ты достойное третье звено уже в силу того, что не говоришь, что мы всё-таки любим друг друга.
– Вы говорили о…
– О том, оставаться или уходить? Пока нет. Тоже страшно… Страшно, вдруг наши решения будут разными. Мы ж не всегда на всё смотрим одинаково… Далеко не всегда.
– А у тебя какое-то решение уже есть? Ну, если не думать о том, что скажет Санни, если за самого себя?
Керк покачал головой.
– Уже невозможно никакое «за самого себя». У меня ничего не осталось, кроме вас. Моё решение упирается в вас.
– Не надо так…
– Надо. Мне 17 лет, Мина, и первая девчонка, которую я полюбил, умерла на моих глазах. После этого не остаётся ничего. Ничего, кроме…
«Мести», - мысленно досказала Мина. Это слово повисло между ними, так значительно, что и не надо его произносить. Да, вот оно, его решение, почти оформившееся, проявившееся, как изображение на фотоплёнке. Возможность для мести, и возможность защитить, уберечь их с Санни - всё, что осталось. Если кто-то из них внезапно не распахнёт дверь… Что думает Санни? Как ей страшнее - во внешнем мире, или здесь, за него? И как ему самому - не сожжёт ли он эту фотоплёнку, если решит, что это слишком - чтобы они оставались ради него? Если б они дорожили друг другом чуть меньше, да… Если б сама мысль о том, что кто-то из них может поступиться своими интересами, выбирая в ту или другую сторону, не была хуже ножа…
– А ты, Мина?
А что Мина? Мистик никогда не была знакома с миссис Крамер, но кое-что она сказала такое, что невозможно выкинуть из головы, невозможно не обдумывать и не допустить, что это похоже на правду, и может быть, это и есть правда. В этой прежней, обыденной и правильной жизни, такой, какой именно и должна быть жизнь, всё же многовато было иллюзорного. Можно ещё не раз ощутить щемящую тоску при воспоминании о Бакси, фотографиях на стенах и мамином печенье - которое не мятное, конечно, а, к примеру, кокосовое - но надо признать, эта жизнь была безмятежной, и это не только хорошо, но и плохо. Горе в семье было, но до неё, её коснулась лишь тень его - в этом, правда, родителей можно только похвалить, потому что от тени горя уже никакого проку, только бессмысленный вред. Но по-настоящему люди познаются в беде. Беды с мамы, можно не сомневаться, одной хватило. Она действительно могла бы согласиться на гипноз, который уничтожил бы память о том, что её идеальная жизнь - в идеальность которой она вкладывала реально много сил - оказалась не идеальной, при чём эта трещина пришла не откуда-то извне, не от трагической случайности с уксусом или, к примеру, автомобильной аварии, как это часто бывает, что это её собственная дочь перестала быть тем, из-за чего можно сдержанно-гордо улыбаться на восторги подруг - да, вот она у меня такая, лучшая дочь, о какой только можно мечтать. Но всё это даже не расстраивает, не раздражает, к прошлому уже нет возврата. И теперь настоящее, значимое - это вот они, и это главное, от чего всё должно зависеть.
– Не услышишь ничего иного. Я вторую ночь буду засыпать с мыслью, что кажется, мы можем не бояться шагов за стеной…
Керк взял со стола диск, рассеянно повертел его в руках, оглаживая пальцами края коробки.
– Ну, если ты начала им доверять - и то хлеб, как говорится.
– А вот этого я не говорила. И не засекла, с какого момента им начал доверять ты.
– Не знаю, можно ли это называть это именно доверием, но по крайней мере, могу сказать, мне нравится думать, что знаю, с чем имею дело. Я, понятно, не знаю о них кучи всего, как они жили, что свело в их одну команду, из каких задниц они выбирались вместе, но мне не настолько позарез это знать. Для душевной близости у меня вы есть, вообще не уверен, что на кого-то ещё может найтись. Главное я знаю - ну да, они преступники, ну да, им интересны мои способности, а что в этом нелогичного? Я просто не представляю, чем они могут меня разочаровать? Если они, хотя летели, по-видимому, изначально за мной, готовы оставить здесь и вас - то что ещё мне может быть нужно?
…А что это, как не обыкновенное перекидывание ответственности друг на друга? «Я решу то же, что решите вы» - и так все трое. Кто-то должен встать и сказать одно из двух - либо «мы уходим», либо «мы остаёмся», так нельзя уже просто. Но только можно, не она?
– Нет, разумеется, тотальным доверием я к ним не проникся. Свои темы для паранойи у меня есть, с некоторых пор. Всё-таки вы обе девчонки, а состав базы преимущественно мужской…
– Керк!
– Что, теперь уже ты скажешь, что нечего хороших ребят чёрт знает в чём подозревать? Я и не подозреваю, я так… на всякий случай к разному готов. Видел некоторое дерьмо, знаешь ли, больше хотел бы не видеть. Но ни одного женского монастыря, куда я мог бы вас пристроить, у меня на примете нет.
– Керк, если б они что-то подобное имели в виду…
– Сейчас сунулся на кухню-гостиную, думал чаю попить, посидеть потупить, а там Санни с Джаггернаутом какое-то кино смотрят… Даже заходить не стал. Я, тут она права, в руках себя держать иногда вообще не умею. Спросил бы, не свидание ли у них часом - она б меня, чего доброго, и стреканула. Но она хоть как-то защитить себя способна - по крайней мере, мне этим регулярно клюёт мозг, а ты…
Мина хмыкнула про себя, что рассказывать про устроенную Джимми экскурсию по техническому этажу явно не стоит.
– Не спорю, Джаггернаут, конечно, похож на отморозка, но если Санни его не боится…
– Я себе примерно это и говорю, да. И вообще - я же сказал, это паранойя и это надолго. Но мозги я пока не потерял, а мозги говорят, что есть такая штука, как дисциплина, и какая-то она тут, несомненно, есть, да и сложно рассчитывать на нашу лояльность, допуская всякие там вольности, и вообще мир не монохромный, и у отрицательных персонажей тоже бывают принципы. И вот если я тут прав - то лучше компании, чем эта, я пока для вас не знаю.
Вот это вообще отличный поворот.
– Ладно, утро вечера мудренее. Печально, конечно, что за два дня мы ничего не надумали, но видимо, тут как-то не найдёшь, что думать-то. Мне тут пришло в голову, что проблема не то что в том, что у нас всех троих нет веских причин, чтоб уйти - ну, не осталось у нас во внешнем мире ничего ценного и хорошего - а в том, что нет веских причин остаться.
Если бы, если бы, Керк, было именно по слову твоему. Если бы не была причина остаться здесь той же, что и - рвать когти без оглядки. Дихотомия или как это называется - с равной силой «останемся, останемся, пусть это капитуляция, чёрт, не всё ли равно» и «бежим, бежим отсюда, лучше все ужасы внешнего мира, чем этот», можно ли придти и потребовать, чтобы они разорвали её? Шагов и дыхания за стеной не слышно, да, снова она одна со своими мыслями, и это ужасней нет. Хотя нет, есть - побежать с этими мыслями к ним. Мина вцепилась себе в волосы. Что же это такое, до каких пор, за что? Магда, Магда, ты ведь нашла бы выход, ты бы развеяла этот кошмар?
День второй заканчивался. Где-то там, снаружи тёмные волны лизали чёрный камень, Мина отчаянно стискивала пальцами ручку и не могла решиться коснуться листа.
========== Часть 7 ==========