Конечно, он лукавил. Денег у него было предостаточно, поскольку часть семейного золота он-таки прихватил с собой, когда убегал. И, разумеется, никакого желания служить королю Камелота он не испытывал. Он вообще воспринимал этот разговор как еще одну шутку.
О королеве Гвиневре он слышал немало хвалебных речей: о том, как она добра, щедра, великодушна и красива. И с последним утверждением он, пожалуй, согласится. У женщины были длиннющие вьющиеся черные волосы (а его всегда привлекали черноволосые), большие темные глаза под густыми ресницами, пухлые чувственные губы и смуглая кожа, которая единственная напоминала о прошлом крестьянки. Королева держалась статно, будто была рождена носить корону, несмотря на до сих пор заметную грубость ладоней. Салазар с интересом и любопытством рассматривал ее. Ему было плевать, что она чья-то жена и что она королева. Он смотрел на красивую женщину и ждал ее ответа.
Гвиневра не помедлила с ним.
- Камелот еще не полностью восстановлен после войны, но он рад всем гостям, – с достоинством и дружелюбием ответила она. Затем выкинула руку в сторону, желая указать направление, и Слизерин мог бы сейчас заметить ей, что этот широкий жест выдает в ней крестьянку, ведь дворянка бы сделала его куда изящнее и меньше. Но он промолчал, поскольку это было очаровательное сочетание. – Мы специально отстроили дома в восточной части города, с той стороны цитадели. Вы точно сможете найти себе там дом по цене. Если же дела ваши будут совсем плохи – приходите в замок, нам нужны работники, а постель для дворцовых служащих всегда найдется.
Салазар поклонился, изображая благодарность, и, насмешливо улыбаясь, отправился в указанном направлении.
Он и правда нашел там целый район свежеотстроенных домов. Все они были почти одинаковые: в один этаж или два, с маленькими двориками и приемлемыми ценами. Один из них, из окон которого открывался вид на такие же домики с другой стороны улицы, продавала лучезарно улыбающаяся женщина, чем-то напомнившая Сэлу его няню. Он изо всех сил постарался вести себя с ней вежливо и дружелюбно и, кажется, у него получилось.
Домик был сносный и даже уютный. Он не шел ни в какое сравнение с поместьем, в котором раньше жил Слизерин, но чем больше этот домик отличался, тем лучше он себя чувствовал здесь. Он сходил на базар купить немного еды, затем закрыл все окна в доме и позволил магии разогнать пыль и паутину, которые на дух не переносил. Разложил немногочисленные пожитки – свои и друга. А затем отправился ждать его самого на площадь.
За несколько часов, что он там провел, Салазар успел пронаблюдать четыре рыцарских патруля, два из которых возвращались в замок, а два других отправлялись на свою смену. Еще он проследил за тем, как королева Гвиневра вернулась во дворец в сопровождении своей свиты. Но Годрика все не было. Зевнув в одиннадцатый раз, Слизерин решил, что так дело не пойдет. Он вернулся в свежеприобретенный дом, поймал на улице мальчугана – одного из тех, что за пару монет стерегут лошадей для господ. Дал ему медяк, описал внешность Годрика и попросил подождать его около дворца и отвести прямо сюда. Ему самому не улыбалось простаивать на площади часы, будучи добычей для мошкары, когда дома его ждал вкусный ужин.
Так что был уже поздний вечер, и за окном засыпал Камелот, когда открылась дверь, и на пороге показался Годрик. Салазар, в это время все еще сидевший, развалясь на скамейке, за столом с кубком купленного вина (он всегда ел очень долго, наслаждаясь процессом), чуть не поперхнулся, увидев друга.
- Что с тобой случилось, черт бы тебя побрал? – смеясь, спросил он.
Гриффиндор кинул на него хмурый взгляд, но он не выглядел недовольным, скорее, просто уставшим. Он весь с ног до головы был в чем-то черном, и Сэл угадал, что это, только по запаху. Волосы Гриффиндора были взлохмачены еще больше, чем обычно, а учитывая, что он не стриг их с тех пор, как покинул мать, то эта шевелюра теперь была самым настоящим нечто.
- Я чистил конюшню, – ответил он.
Слизерин расхохотался.
- Нет, погоди-погоди, – он отставил руку с вином подальше, чтобы не разлить, – ты пришел, чтобы стать рыцарем, и король отправил тебя чистить конюшни?! Боже, просто прелестно!
- Это было вторОе испытание! – возмущенно заявил будущий рыцарь. – Он действительно такой, как о нем рассказывают, ты просто не знаешь, что было.
- Понимаешь, – весело ответил Салазар, – я просто вижу, как новобранец Круглого Стола возвращается домой весь в навозе. А что, у этого парня хорошее чувство юмора. Я даже завидую ему, хорошо устроился, может спокойно издеваться над всеми и посмеиваться...
- Сэл, еще одно слово... – Гриффиндор яростно наставил на друга палец, но с него вдруг упал комок навоза и прилепился к полу с противным звуком, и Слизерин поставил кубок на стол, чтобы уткнуться в кулак и досмеяться без последствий. Годрик не смог удержаться и тоже тихо засмеялся. – Хорош ржать, как лошадь! А еще удивляешься, чего это люди не желают с тобой водиться. И как это меня самого угораздило?
- Я тебе вино покупаю, – Салазар мановением руки позвал с кухонной тумбочки второй кубок и плеснул туда вина другу.
- Да, точно... – Гриффиндор схватился руками за спину насмерть грязной рубашки и потянул ее через голову, отплевываясь от навоза.
- И дом тоже я купил. Между прочим, дом, который только что из-за тебя провонял навозом. Так что будь добр...
- Как будто кому-то от этого холодно или жарко, – Годрик скомкал рубашку и со стоном вытянул руки к потолку, выпрямляя затекшие от работы мышцы. Потом с зевком осмотрелся. – Неплохой, кстати, домик. Только замка не видно из окон.
- Я специально так выбрал.
- Нда, ну ты себе и удружил.
- С чего это?
- А когда я стану рыцарем, тебе придется тащиться на площадь, чтобы мои парады смотреть, а так ты бы мог спокойно делать это из окна.
Годрик прошептал несколько слов, и его глаза сверкнули золотым. Спустя мгновение запах навоза выветрился, а весь мусор, упавший на пол, испарился. Салазар отсалютовал ему кубком.
- Не переживай, Гриффиндор. Все равно с конюшен ты будешь возвращаться сюда, так что удовольствия лицезреть тебя в навозе я не лишусь.
- Я тебе сказал, это было только второе испытание, – Годрик взлохматил волосы, сел на стул у стола и залпом хватил вина.
- Грязными штанами на стул... – скривился Сэл.
- Заткнись, фанфарон дворянский.
- Ну и что же было первым испытанием, сэр рыцарь? Мытье полов в Тронном Зале?
- Стрельба, – состроив рожицу, ответил Гриффиндор. Слизерин присвистнул, спуская одну ногу на пол.
- Даже так? Давай подробнее.
- Десять мишеней. Я взял шесть. Одной стреле не хватило прямо самой толики...
- Сколько шагов? – прищурился Сэл.
- Тридцать.
- А я говорил, что ты мазила, – Салазар вальяжно откинулся обратно на стену. Годрик сердито фыркнул.
- Но лучше, чем в прошлые разы...
- Да, там ты выбивал четыре из десяти. Ну и что тебе сказал твой кумир? Надеюсь, не поскупился на похвалы твоей НЕметкости?
Гриффиндор улыбнулся, будто победил.
- Король пошел на уловку. Понимаешь, раньше рыцарей набирали просто по мастерству из дворян, но Артур отменил это правило. Ему надо было придумать способ, как теперь проверять новобранцев, подходят они или нет. Первое испытание состоит из стрельбы и турнира на копьях, верхом. Так вот, оба раза это были уловки. Когда я промазал, он должен был закончить проверку, но наоборот сказал, что так я доказал свое умение не сдаваться. А потом мой противник в турнире на втором круге притворился раненым, и я, понятное дело, опустил копье. Это была проверка на честь и благородство!
Слизерин выслушал эту тираду без выражения. Невозмутимо отпил вина.
- Это ты так хвастаешься?
Годрик мотнул головой, слегка ударив ладонью по столу.
- Твой цинизм растоптан! Как ты не понимаешь?
- Что я должен понимать? Что король решил позабавиться, устроив цирк?
- Он проверял, может ли на меня положиться!
- А потом отправил тебя чистить конюшни.
Гриффиндор попыхтел, глядя на прямой взгляд друга, а потом все же улыбнулся. Сэл растянул губы в ответ.
- Каждый рыцарь должен уметь обращаться с лошадью, верно? – разведя руки в стороны, Годрик поднялся с лавки. – По крайней мере, сэр Леон сказал, что король и вашего брата на втором испытании в конюшни отправляет. Ладно, где тут у нас вода? Надо же, наверное, помыться.
Он улыбнулся заискивающей улыбкой нашкодившего ребенка и, сцепив руки за головой, насвистывая что-то, отправился по дому искать бочку с водой и чашки для мытья. Салазар задумчиво посмотрел ему вслед. Несмотря ни на что, любил он улыбку своего друга. Она была совершенно не такой, как у него самого. Годрик редко когда умел скрывать эмоции, а уж радость – тем более. Он улыбался широко, неудержимо, искренне и так непобедимо радостно, что Сэл всегда чувствовал что-то теплое в груди. Он ворчал, что подобная несдержанность когда-нибудь навредит другу, что тому нужно научиться не показывать своих эмоций так открыто. Но ко всему прочему, он просто завидовал. Он сам давно не умел так улыбаться. Он растягивал губы вежливо или насмешливо, ехидно или презрительно, но чистой радости просто не умел выражать. С тех пор как его няня сказала ему научиться скрывать свою магию, потому что люди ее ненавидят, а потом его собственная мать подтвердила эта, отправив его на суд и казнь, он понял, что мир не примет его настоящего. А значит, и улыбаться искренне ему незачем.
====== Глава 4. Как приходит утро в Камелот. ======
Утро Гаюса в мирное время начиналось всегда одинаково.
Он просыпался, проклиная петухов, всегда почему-то на латыни. Протягивал руку к тумбе и пил приготовленное с вечера лекарство. Глубоко вдыхал и выдыхал около минуты и медленно поднимался с постели, мысленно пересчитывая, о существовании скольких костей, которые могут болеть, он узнал. Тихо облачался в свою рясу, невольно вспоминая те деньки, когда носить штаны было еще удобно. Аккуратно застилал постель и выходил в главную комнату. Зевая, готовил какой-нибудь особенно невкусный завтрак (Мерлин не жаловался, но Гаюс знал, что его стряпня редко бывала аппетитной). Затем расставлял на видном месте все склянки с лекарствами для утреннего обхода и, удовлетворившись, звал своего помощника завтракать.
Не получив ответа, он каждый раз волновался, хотя это не всегда означало что-то плохое. А с тех пор, как Камелот изгнал Моргану с трона, все и вовсе было более или менее спокойно. Гаюс с гордостью приписывал это спокойствие стараниям Артура и Мерлина.
Позволив себе покряхтеть на лестнице, он открывал дверь и неизменно оказывался в одном огромном и просто невообразимом бардаке, который каждый раз умудрялся случиться где-то между ужином и рассветными петухами. И посреди этого бардака, где-то в глубинах кровати виднелась вихрастая черная макушка.
Здесь Гаюс действовал по настроению. Если у него в этот день особенно болели кости, или Мерлин успевал накануне его чем-нибудь рассердить, он не был особо сентиментальным. Но если все было нормально, то он давал себе несколько секунд, в которые тепло улыбался, смотря на того, к кому всем сердцем прикипел. На того, кого видел разъяренным, сломанным, ошибающимся и готовым жертвовать собой. На того, кто теперь лежал на своей постели, ткнувшись в узел одеяла, как котенок. Безмятежно и так по-детски.
Он и в этот раз дал себе эти несколько секунд.
А затем он всегда пробирался через горы беспорядка, чтобы потянуть одеяло и позвать:
- Мерлин!
Никакого ответа обычно не следовало. Но Гаюс был неумолим.
- Мерлин, завтрак готов, петухи пропели, тебе пора вставать!
Виновник происходящего только глубже зарылся в одеяло, явно проснувшись, но желая притвориться глубоко спящим, чтобы его оставили в покое. К его несчастью, он совершенно не умел врать. Тем не менее, продолжал это делать. Это была своего рода традиция: Мерлин врал, прекрасно зная, что Гаюс это видит, а тот давал ему некоторое время на опыт, прежде чем потребовать правды. Вот и сейчас лекарь усмехнулся, прежде чем снова дернуть одеяло и повысить голос.
- Эй! Великий волшебник всех времен и народов! Поднимай свое ленивое туловище! Твое благо, что сегодня Заседание Совета позже, чем обычно, а то Артур бы его проспал! Вставай, говорю, судьба ждет.
Мерлин показал до невозможности сонное и несчастное лицо из груды складок, надеясь, что это разжалобит старика.
- Га-а-аюс! Можно великому волшебнику всех времен и народов немножко побыть ленивым никем? Мир не рухнет из-за пяти минут!
Гаюс прищурился.
- А вдруг рухнет?
- Не рухнет, – буркнул парень, безапелляционно скрестив руки, тем самым сжав в них одеяло.
- Кто тебе напророчил?
- Мое внутреннее око.
Лекарь хохотнул, тоже сложив руки на груди и с улыбкой глядя на подопечного сверху-вниз.
- А-а, ну это серьезно. Знаешь, что мне говорит моЕ внутреннее око? – спросил он, наклонившись к кровати.
- Не хочу знать, – поспешно пробурчал Мерлин, спасаясь бегством в пещерах из одеяла.
- Оно говорит, что если ты сейчас не поднимешься, король проспит собеседование о посольстве Карлеона.
Спустя полминуты тишины одеяло слегка взбрыкнуло, что означало, что королевский слуга неопределенно махнул рукой.
- Ты не такой великий волшебник, как я, твое внутреннее око не так много видит, так что...
- Мерлин.
- Встаю-ю... – проскулил парень, откинув наконец одеяло и несчастно взглянув на лекаря, как на самого несправедливого судью. – Все равно от твоего ворчания все сладкие сны разбежались.
Гаюс его дальнейшие причитания не слушал, а, улыбаясь, вернулся по лестнице к еде. Свое дело он сделал.
Утро Мерлина в мирное время начиналось всегда достаточно однообразно.
Сначала ему снилась какая-нибудь приятная и красивая ерунда, от которой его неизменно отвлекал Гаюс. Проснувшись, он, абсолютно не замечая хаос, властвующий в его комнате, отчаянно зевал, натягивая на себя одежду. Борясь со сном, он спускался в главную комнату покоев дворцового лекаря на запах своего завтрака. Обычно именно завтрак он проглатывал, едва замечая вкус, сидя в дрожащей утренней тишине, с которой не сравнится ничто иное. Затем взглядом провожал Гаюса, отправлявшегося на первый обход. Соскребал себя с лавки и тащил наружу.
Проснуться ему помогали три вещи: вода, которую он брызгал себе на лицо, уходя из покоев; внушительных размеров ложка поварихи, которой та так и норовила всегда пришибить его, когда он собирал королевский завтрак на кухне; и встреча с Гвейном по дороге в покои Артура, потому как тот неизменно старался стащить что-нибудь с королевской тарелки.
В итоге в комнату, где спала его судьба в прямом смысле, Мерлин приходил достаточно бодрым, чтобы, открыв двери, крикнуть во весь голос:
- Проснись и пой!
В этот раз, как и в тысячи предыдущих, в ответ он получил тишину вперемешку с дыханием, затерявшимся в складках красного одеяла. Поставив тарелку на тумбу, Мерлин резко раздвинул занавески, впуская в комнату солнечный фронт. Золотистый свет бурным потоком ворвался в окна и разлился по всем поверхностям, до которых только мог дотянуться: разлегся на письменном столе, повис на выглаженной мантии и угнездился в лохматых с утра пшеничных волосах монарха. Что ничуть того не разбудило, лишь заставило поморщиться и зарыться головой в подушки. Что ж, это было бы скучно, если бы было легко.
- Вставай! Бедному обездоленному народу нужен их великий король!
- А можно великий король немного побудет ленивой задницей? – жалобно донеслось из груды дорогой бахромы, покрывавшей края подушек. Мерлин хмыкнул.
- Ты и так ленивая задница двадцать четыре часа в сутки семь дней в неделю триста шестьдесят пять дней в году!
Один обнадеженный глаз показался наружу.
- А один день в високосные?
- Да, это тот самый процент, насколько ты приятный и милый человек, – безжалостно ответил слуга, взирая на кровать сверху-вниз, уперев руки в бока.