Япония невольно вздрогнул, когда маленький чёрный котёнок с обрезанным хвостом уткнулся мокрым после дождя боком в его щиколотку. Зверёк утробно мурлыкал, то останавливаясь, чтоб пропустить Японию вперёд на пару шагов, то со всей детской радостью бросаясь прямо под ноги, заливисто мяукая. Осмотревшись по сторонам, Кику попытался найти потенциального хозяина котёнка, но поблизости было разве что озеро, почти полностью окружённое высокой травой. Нервно нахмурившись, Япония сильнее сжал пальцы на ручке чемодана, упрямо продолжая идти и игнорировать прибившегося зверька. В голове родилась мысль, что если он будет настойчиво не обращать внимания ни на что, то котёнку попросту надоест за ним гоняться и он уйдёт домой. Таким образом Япония добрался до самого перрона, но котёнок всё равно сумел за ним проследовать, несмотря на то, что вокруг было множество народу. Даже в поезде он смог отыскать многострадального Японию и вцепиться ему в брюки когтями. Кику недовольно хмыкнул, подбирая зверька на руки и заглядывая ему в глаза.
— Ну и куда нам с тобой деваться? — шёпотом задал вопрос Хонда, пока котёнок вертел головой, рассматривая всё вокруг. Япония всю дорогу пытался придумать где бы оставить новообретённого друга, пока не добрался до Берлина.
— Надеюсь, Германии ты понравишься, — и снова он обращается не так к зверьку, как к самому себе. Пробираться вдоль улиц Берлина для Кику всегда было сущим адом — а тем более во время сумерек: когда небо затягивалось неопределённо-синим цветом, словно оно подбирало себе платье и никак не могло определиться — брать светлый или тёмный. Улицы под ногами были похожи на лист бумаги, запятнанный сотней акварельных следов серо-белого или сине-красного цвета, кое-где стояли деревья, что явно не подходили к ровным и строгим домам, которые окружали со всех сторон и от них было некуда деться — будешь идти по улице и всё равно случайно скользнёшь взглядом по чьему-нибудь окну, всмотришься, пытаясь увидеть происходящее в квартирах, пусть даже это было неприлично. Город словно шептал: «Смотри, слушай, враг где-то рядом, он не спит, следуя за тобой мягкими беззвучными шагами. Будь осторожен, в случае чего мигом доложи и тебя услышат, вот увидишь». Но Кику в это не особо верилось. Взвыл северный ветер, трепая волосы и полы одежды. Котёнок на руках Японии слабо задрожал, поэтому Кику пришлось спрятать его под пальто. Тёплый котёнок, забавно ворочающийся где-то под шеей, вызвал у Хонды непроизвольную улыбку.
Германия стоял на пороге собственного дома, выжидая Японию. Именно это заставляло Кику невольно засомневаться в его здравомыслии: Германия каждый раз, приглашая Хонду к себе домой, ждал его у порога, словно безмолвный страж собственного уюта и покоя. А ещё иногда казалось, что он думает, будто Япония без него потеряется, несмотря на то, что Хонда бывал в Берлине уже сотый раз и проходил этот путь к дому Германии тысячу раз. И вот, он снова переминался с ноги на ногу, высматривая Японию, хотя это было совершенно необязательно. Кику незаметно для самого себя улыбнулся, потому что где-то возле правого плеча задремал чёрный котёнок с купированным хвостом. По выражению лица Германии было видно, что он подметил удивительно поднесённое настроение гостя, но промолчал, делая вид, что ничего не видел. Безмолвно встретившись взглядом с ним, Япония прошёл в дом с немого позволения Германии. В коридоре было тепло и светло, совсем не так, как снаружи. Когда Япония снимал пальто, котёнок, вцепившийся коготками в плечо Кику, протестующе мяукнул.
— Откуда он? — удивлённо спросил Германия, подбирая котёнка на руки. Хонда на секунду замялся, сосредоточенно обдумывая свой будущий ответ.
— Подобрал, — Япония твёрдо решил, что правда будет самым лучшим выходом из ситуации. — Но я не могу оставить его у себя.
— Понимаю, — Германия кивнул, не сводя взгляда с котёнка. — Ты его как-то назвал?
— А я должен? — Кику задумчиво нахмурился, но больше ничего не сказал, молчаливо поклонившись Германии и пройдя в гостиную. Германия отдал котёнка Хонде, после чего ушел на кухню. Япония сел за небольшой стол, зверёк вырвался из его рук и запрыгнул на поверхность стола. Кику пытался его остановить, но наглый котёнок умудрился опрокинуть на себя вазу с цветами прежде, чем Хонда его поймал. Снова промокший насквозь, зверёныш печально мяукнул, податливо бросаясь на руки Хонде. Взглянув на разбитую вдребезги вазу, Япония с досадой вздохнул, вытирая котёнка полотенцем. Германия вернулся с кухни, Хонда резко обернулся к нему, ощущая, как по спине бегут мурашки.
— Германия-сан, я прошу прощения, — Япония вежливо поклонился, виновато хмурясь. — Это вышло случайно, я всё уберу.
Германия сердито нахмурился, уставившись на Японию ледяным взглядом, в котором ясно виднелись искры плохо скрытого гнева. Через пару секунд он медленно вздохнул, перестал хмуриться и посмотрел на Кику уже более спокойно.
— Всё в порядке, я сам уберу, — несмотря на эти слова, подходить к Японии Германия не спешил. Кику ушёл на кухню, чтоб налить обнаглевшему котёнку молока. Наблюдая за тем, как он отряхивает ещё мокрые из-за опрокинутой вазы лапы, Хонда хмыкнул и нахмурился.
— Буду звать тебя Кано, — погладив зверька по влажной спине, Япония невольно улыбнулся. — Похоже, тебе очень нравится вода. Только не увлекайся.
Когда Германия вернулся, то Япония увлечённо водил рукой, которой держал тонкую ниточку. На её конце висел фантик, сложенный бантиком. Кано пытался поймать яркий клочок бумаги, но так и не преуспел. Япония слабо улыбнулся, издав тихий смешок, когда котёнок, собравшись с силами, навалился на многострадальный фантик. Германия, остановившись в проёме, молча опёрся о дверной косяк, наблюдая за Хондой. Было непривычно смотреть на то, как Япония едва ли не смеётся, учитывая, что за всё время их знакомства Кику даже не ухмылялся. Япония заметил Германию боковым зрением, но не повернулся к нему даже когда тот приглушённо закашлялся.
— Он может жить у меня некоторое время, — Германия слегка прищурился. Хонда собрался улыбнуться сильнее, но вовремя осёкся и даже едва заметная улыбка резко исчезла с его лица.
— Благодарю, — он слабо кивнул, стиснув губы. Кано тоже мяукнул, словно говоря «спасибо» от себя.
***
Тихо выдохнув, Япония вздрогнул от резкой боли, что обожгла позвоночник. Опустив взгляд на собственные руки, Хонда принялся рассматривать синяки, покрывающие чуть ли не каждый сантиметр его кожи — от жёлто-серых, как переваренный яичный желток, до сине-фиолетовых, как ночное небо. Подняв голову, Кику уставился в белый потолок, после чего и вовсе закрыл глаза. С каждым днём война давалась всё труднее: и кости ломило, и голова болела, и спать хотелось. Япония в который раз мысленно поблагодарил Германию за то, что он разрешил просидеть пару часов в ванной. В горячей воде даже думалось легче. Тишина, царившая в комнате, казалась сладостным блаженством, нарушаемым разве что редкими всплесками воды. Но чувство тяжести всё равно не спешило испаряться — на вдохе водная гладь походила на плёнку, давящую на грудную клетку. Из крана капала вода с разницей в секунду, подобно крови, пульсирующей по кровотоку. Надо будет сказать Германии, что кран протекает: он внимательно следил за тем, чтоб всё в доме работало исправно. Япония невольно вспомнил о собственном доме — будет ли всё таким же родным, когда он вернётся туда? Не то, чтоб у Германии было плохо, просто Кику не покидало чувство, что всё вокруг навсегда для него чужое. Как бы хорошо к нему ни относились, сколько бы он не провёл здесь времени, а домой всё равно тянуло страшно. Каждый предмет, окружавший его, будто отбирал у него жизнь и всю силу воли: после часа пребывания в доме Германии Япония чувствовал себя так, словно днями таскал вёдра, доверху наполненные водой. Не хотелось принимать важные решения, разговаривать с кем-то. Всем, чего Хонде хотелось, было лишь лечь где-нибудь и отдохнуть хотя бы пару секунд. Германия прекрасно видел это: холодными вечерами он, сидя на диване и читая что-то, бросал на Кику сочувствующий взгляд, понимающе кивал, после чего продолжал молчаливо читать. Он не задавал лишних вопросов, не напоминал о грядущих обязанностях, не обсуждал проблемы. Лишь иногда перелистывал страницы, поправляя очки на носу, то и дело поглядывая на Кику, проверяя — а жив ли? Хонда отвечал ему лишь тяжёлым вздохом.
А потом Япония вспоминал о Кано, когда последний громко мяукал и пытался привлечь хоть чьё-нибудь внимание. С трудом поднимаясь на едва дрожащих руках, Кику мысленно проклинал себя, войну и котёнка, до тех пор, пока зверёк не начинал мурлыкать и тереться ему о ноги, прогоняя прочь все неприятные мысли. Германия, сидящий в кресле, обычно спрашивал, куда это Япония так поздно собрался, а потом, получив ответ, и сам вспоминал о котёнке, поднимался с кресла, отложив куда-то книгу, находил своё тёмно-серое пальто, забирал заранее написанные на печатной машинке объявления. К ним были прикреплены фотографии Кано, над которыми Япония корпел целыми неделями — нужно было проявить множество плёнки, а ещё сфотографировать зверька так, чтоб его было видно. Многие из таких листовок позже могли найтись в самых неожиданных местах. Обычно их срывали люди, временами ветер, а однажды Кику видел, как низко развешенное объявление украла собака. Конечно, мало кому нравилась такая кипа листовок, развешенных по всему Берлину, но Япония мало заботился о том, что думают другие люди. Обычно его волновал лишь холод и дождь, которые ходили за ними всюду, в какую бы подворотню они не заходили. У Германии откуда-то находился зонтик, который он, как оказалось, таскал с собой всё это время. Улицы Берлина под вечер практически полностью пустовали, наполняясь разве что туманом и холодным ветром. Из-за множества луж, оставшихся после дождя, дороги под ногами блестели от лунного света, походя на гладкие серебряные зеркала. Кику любил вслушиваться в размеренный стук дождя по ткани зонтика, похожий на нетерпеливое постукивание пальцами.
А после они возвращались домой к Германии, Япония сразу же ложился спать, вслушиваясь в ноющую свинцовую усталость по всему телу. Таким образом проходили несколько дней подряд, подобные однообразной детской карусели, что кружилась без остановки, открывая взгляду одни и те же цвета и очертания, повторяясь, как по чьему-то проклятию. Хонда всё время хотел отдохнуть, даже если только проснулся. Он просыпался утром, всё ещё сонный, долго смотрел в потолок. Ему хотелось снова стать маленьким ребёнком, спокойно играться в саду и строить различные миниатюрные модельки для развлечения своей требовательной детской души. А после он всё-таки поднимался с кровати, несмотря на усталость, потому что в ином случае он пропустит тренировку и на следующий раз ничего не сможет понять.
Но однажды эта карусель резко остановилась, сбросив с себя ошеломлённого Кику, что упал на асфальт, изодрав руки в кровь. Утром, когда Хонда зашёл в гостиную, Германия стоял возле шкафа. Как только он увидел Японию, то сразу же сердито нахмурился, опёршись о шкаф спиной, и сложил руки на груди, тяжело вздыхая. Сразу становилось ясно, что он сейчас начнёт серьёзный разговор, который с большой вероятностью закончится плохо для обеих сторон. Япония невольно ощутил себя провинившимся, беспомощным, полностью виноватым и лишённым всякой возможности к спасению. Германия кивнул в сторону дивана, приказывая Японии сесть. Хонда всё так же продолжил стоять на месте, упрямо протестуя молчаливым взглядам Германии. Поначалу последний раздражённо нахмурился, но потом понял, что это бесполезно, и его лицо приобрело хладнокровное выражение. Германия тяжело вздохнул, Кику заметил пару мелких ссадин и синяков на его руках — Япония уверен, что Германии приходилось ничуть не легче, чем ему.
— Мне не очень хочется тебе это говорить, — Германия отвёл взгляд в сторону, неловко закашлявшись. — Не люблю указывать на чужие ошибки, но скоро уже зима, а ты так и не нашёл хозяев для котёнка.
— Видимо, он никому не нравится, — Хонда пожал плечами. — Наверное, всё дело в хвосте.
— Прости, но содержать его я просто не могу, — Германия опечаленно вздохнул, цокнув языком. — До конца дня, будь добр, найди ему дом, иначе я сам разберусь.
— Каким образом? — Кику настороженно выгнул бровь, но это было практически незаметно. Его собеседник замялся, оставив вопрос без ответа. Что-то в душе Кику тревожно заворочалось.
— Не то, чтоб я этому радовался, — Германия попытался улыбнуться, чтоб хоть немного облегчить ситуацию: Япония часто замечал, как делает так в разговорах с Италией, но Кику этот дипломатический ход не помог.
— Надеюсь, ты понимаешь, что я говорю это исключительно из-за тяжёлых обстоятельств, — от этих слов Кику стало не по себе: Германия не был лишён чувства жалости к обездоленным и иногда это играло с ним злые шутки, но сейчас он сам на себя не походил. Его взгляд был холодным и раздражённым, весь его внешний вид почти кричал «мне скучно вести этот разговор». Хотя Кику именно чего-то подобного и ожидал. В воздухе повисла напряжённая тишина, разговор явно зашёл в тупик.
Вытерев вспотевшие ладони о штаны, Япония молча взял листовки и вышел на улицу, даже толком не одевшись под погоду. Он просто выбежал на улицу, с настойчивым видом развешивая объявления. Его не волновал рокот грома, которым угрожали тёмно-серые густые облака, нависшие над головой, даже когда пошёл дождь, Хонда, сердито хмурясь, оставлял листовки везде, где только мог: забирался на деревья, оставлял их под порогами, оставлял зажатыми в дверях, прикреплял к ошейникам собак, даже клал листовки на капоты машин, прижимая их камнями. В беспомощном отчаянии и тихом ужасе бродил по улицам, дрожа от холода, как брошенный кем-то зверь, не имеющий ни малейшего пристанища. Япония чувствовал, как тревожность ворочается сильнее, смешиваясь с испугом и раздражённостью, приобретая лёгкий оттенок досады. Он не знал из-за чего именно разозлился — с какой-то стороны это даже злостью не назвать. Но приглушённая, сдавленная где-то внутри обида выла и жгла, сколько бы Кику ни пытался её заглушить, она лишь разгоралась сильнее. Дождь с каждой минутой только усиливался, по акварельным дорогам ручьями текла вода, заполняя утреннюю дождливо-серую тишину шумным звоном. На улицах было так же пусто, как и поздним вечером: небо ещё не успело проясниться, лишь понемногу наполняясь синевой, наполовину затянутое тучами, да и в дождь мало кому хотелось выходить из уютного дома. Сильный морозный ветер забирался под рубашку, холодил кожу, вырывая из рук листовки, свирепо метая объявления в стороны и унося их куда-то далеко вперёд. Конечно, ничего не изменится даже если Япония завалит этими листовками весь Берлин — развешивая объявления сейчас, он всего лишь пытается успокоить самого себя, убедиться, что ещё не всё потеряно. От воспоминания о плохо скрытой угрозе в голосе Германии вдоль позвоночника Японии пробежались мурашки. В своей смехотворной панике он был жалок — Кику воротило от собственной неспособности преодолеть такие элементарные трудности, как найти новый дом для Кано. Хонда пережил множество войн и катастроф — столько, сколько никогда не выдержит ни один человек, а справиться с такой проблемой он не мог. Хотя здесь нет его вины, он сделал всё, что в его силах, но всё равно его не покидало ощущение того, что он нечто упускает, не видит возможностей, которые находятся прямо у него перед глазами. Только когда оставшиеся объявления размокли и изорвались, Хонда немного успокоился. Промокший до нитки, он устало вытер лицо рукавом, пытаясь восстановить сбившееся дыхание. В плохую погоду у него всегда повышалось и без того высокое давление, отчего он очень рано просыпался и бесцельно бродил по округе, как привидение из старых легенд.
Вернувшись в дом Германии, Япония никого кроме Кано и трёх собак не застал: ещё один кот, живущий у Людвига, часто выходил из дома, но лишь в строго указанное время — Кику всегда считал, что коты исключительно свободолюбивые животные и дрессировке не поддаются, может, даже больше, чем люди. И допустимость одного лишь факта, что Германия умудрился выдрессировать своего кота, приводил в ужас. За свою долгую жизнь Кику встречал множество различных котов. И все они не были лишены остатков благородия и самоуважения: многие не давались в руки сразу же и горделиво водили в стороны хвостом, когда их хотели погладить. Иногда Япония задумывался о том, как кошачьи ведут свой быт, пока никто из людей не видит. Наверняка юные котята, играясь, воображают себя доблестными первобытными хищниками, отважными воинами или всем иным, что взбредёт в их головы. Юные кошки сидят поздними вечерами на ограде, в сотый раз нервно вылизываясь, осматриваясь по сторонам, выжидая своего возлюбленного. Старые кошки и коты собираются в небольшие компании, обсуждая молодняк, ведя седыми усами в воздухе и жалуясь на хвост, который болит к дождю. А молодые крепкие коты тайно собираются в подвалах, на чердаках или где-нибудь в тёмном тихом месте, втихую разговаривая обо всём, что им не нравилось в жизни, указывая на виноватых хозяев. Они молчаливо кивали, недовольно хлестая хвостами по бокам и приговаривая: «Да, нужно что-то менять, безусловно». Может, однажды они хоть что-то сделают, но пока ограничивались одними разговорами.