В гостиной на диване Япония обнаружил записку, в которой говорилось, что Германии внезапно позвонил Италия, который снова нашёл себе на голову проблем, так что ему пришлось срочно отправиться в Африку. Ради Италии Германия часто бросал все свои важные дела и встречи, срывался с места, много от чего отказывался лишь для того, чтоб помочь Италии. Япония, как нейтральный наблюдатель, временами довольствовался ярким примером замечательной дружбы, а иногда искренне не понимал поведения Германии. А временами, если признаваться самому себе честно, Кику даже завидовал: никто не заботится о нём так сильно, никто не волновался и не спрашивал о самочувствии. Разве что подносят появляющиеся из-ниоткуда зонтики. Хонда чувствовал глубокую обиду, граничащую с опустошающей печалью и противной, застрявшей комком в горле, завистью. Это не было гневом или злостью, но всё равно оставалось ужасным чувством, которого Япония никак не мог лишиться самостоятельно, даже заглушить толком не мог. Такое было совершенно неприемлемо для обычного японца, а уж для страны тем более. В этом было стыдно признаться и даже допускать хотя бы одну мысль, что Кику не смог сохранить спокойствие в собственной душе, хоть и не было особых причин для такого перелома. Взглядом Япония окинул последние строчки записки, готовясь к очередному логически-обыденному завершению, но через секунду он сдавленно хмыкнул: в последних строках Германия упомянул, что сложил сухую одежду на диване и чтоб Хонда сразу же переоделся. А ещё Германия позволил развести камин и взять из холодильника короккэ. Кику невольно улыбнулся, забывая о зависти, которую пытался заглушить несколько секунд назад.
***
— Вы не видели Кано? — кажется, этот вопрос застал Германию врасплох. Он слабо вздрогнул, едва слышно закашлявшись. Япония, продолжая неспешно подметать пол метлой, не сводил взгляда с того малого количества пыли и песка, что оказался забит в уголках комнаты. Германия никогда не просил его убираться в доме — наоборот, он всегда повторял, что Кику это делать необязательно, но когда Хонда продолжал стоять на своём, то Людвиг помалкивал. Япония нервно нахмурился из-за слишком затянувшейся паузы между его вопросом и требуемым ответом.
— Я его отдал, — непринуждённо пожал плечами Германия. Япония настороженно покосился на него.
— А кому? — Кику перестал подметать, повернувшись к Германии, что сидел за столом.
— Важно, что в добрые руки, — Людвиг слегка улыбнулся, поправив очки на носу. Япония ощутил резко подступившее спокойствие. — Как ты и хотел.
— Спасибо, — Кику вернулся к подметанию пола, хоть ему и было немного печально от того, что он больше не увидит Кано. Котёнок был чем-то вроде лекарства, исцеляющего усталость Японии, истерзанного войной как морально, так и физически. Играясь с Кано Хонда мог почувствовать себя по-настоящему живым, ощутить себя человеком. Он тихо вздохнул, опечаленно уставившись в пол. В комнате было так тихо, что Хонда слышал, как скреблась по бумаге ручка. Едва заметно мотнув головой, Япония посмотрел в окно: солнце уже клонилось к линии горизонта, но до самого заката ещё оставалось немного времени.
— Как там Италия? — Япония задал вопрос, повернувшись к Германии спиной. В ответ последовал протяжный тяжёлый вздох, передающий всю степень усталости Людвига. Кику стало немного неловко от заданного им неуместного вопроса.
— Он очень утомляет, — Германия всё же удостоил Хонду словесным ответом. — Шумный, безответственный, даже шнурки завязать не может. Но он всё равно неплохой.
Япония понимающе кивнул, всем своим видом показывая, что разговор изжил себя. Было глупо спрашивать про Италию, ведь все их беседы и без того сводятся к одному исходу — Германия начинает жаловаться или обсуждать Италию, убивая всё желание Кику продолжать диалог.
— Спасибо за короккэ, — Хонда решил резко сменить тему. Германия вопросительно хмыкнул, потому что не особо слушал Японию. Спустя какую-то секунду он понимающе приподнял брови.
— А, не за что, — его голос едва отчётливо дрогнул, заполняясь звонкой неловкостью. Япония сделал вид, что совершенно этого не заметил. Снова наступила тишина, которую заполнять чем-то было бессмысленно: предыдущие попытки Кику развить обсуждение лишь подтверждали это.
Закончив подметать, Япония посмотрел на часы, что висели на стене, шумно тикая. Он любил ходить вечерами в магазин и покупать что-то к ужину: полупустые магазины были переполнены атмосферой спокойствия и уюта, разгоняя прочь ужас, который возникает при виде цен на продукты. А временами даже полупустые прилавки не пугали, если в магазине тепло и не так шумно, как днём. Предупреждать Германию о том, куда он идёт было излишним — он уже привык к тому, что Япония частенько ходит в магазин вечером, даже если на улице темно. Одевшись достаточно тепло и взяв с собой деньги, Хонда, ничего не говоря, вышел из дома. Несмотря на вчерашний утренний ливень, сегодня погода оказалась более чем милосердной. На улицах можно было встретить детей, что играли в футбол, незнакомцев, выгуливающих милых и пушистых собак и ещё множество самых разных людей. Но Японии было неудобно встречаться с ними взглядами, принуждённо улыбаться им и ощущать неприязнь, что исходила от них в ответ. Сразу было видно, что в Берлине не очень любили иностранцев: Япония то и дело ловил на себе косые взгляды, полные презрения и ненависти, словно они смотрели на бездомное животное со сломанной лапой, неспособное даже прокормить себя и хоть как-то защититься. Война творила с людьми ужасные вещи — они все как по чьему-то приказу начинали злиться и кусаться, как кошки с собаками, желать многим незнакомым людям самого страшного и, пропуская в голове сладкую мысль о том, что они выжили, невольно улыбаться, ведь кому-то повезло меньше. Устало мотнув головой, Кику прогнал тревожные мысли и поспешно забежал в тёплый магазин.
Его путь к магазинам и обратно проходил через мост: не очень старый, но ужасно мрачный, серый и до дрожи в коленках неприветливый. Казалось, что это один из тех мостов, с которых бросалось множество людей, под чьими опорами обитали злые духи и поджидали всяческие беды. Под мостом почти всегда бушевала вода, манящая к себе какой-то нездоровой тягой, притягивая взгляд и сковывая движения — хотелось весь остаток жизни стоять возле перил и смотреть вниз, на нескончаемый бурный поток воды, бегущий куда-то вперёд, в неизвестность. Каждый раз Япония хоть на пару секунд задерживал взгляд на реке, с большим усилием заставляя себя идти дальше и не оборачиваться. Сегодня он, как и сотню раз до этого, невольно посмотрел на края реки, где вода сходится с берегом, и в ту же секунду замер, оторопело уставившись на крохотное кошачье тельце, наполовину укутанное ледяной водой. Внутри резко похолодело, сердце гулко застучало, заставляя артерии неприятно пульсировать, ноги едва сдвинулись, когда Кику решил спуститься на берег, дрожащие руки окоченевшими пальцами едва были способны удержать корзину с купленными продуктами. Чуть не упав во время спуска, Япония подошёл к берегу реки, не переставая смотреть перепуганным взглядом на чёрного котёнка, что неподвижно лежал на влажной грязи, весь мокрый и холодный. Замёрзшими пальцами Хонда отложил в сторону корзину и взял в руки мёртвого котёнка. Он сразу же опознал в нём Кано, потому что этот купированный хвост он бы узнал где угодно. Перевернув корзину, Япония выбросил всё её содержимое в реку. Стиснув зубы, он ощутил, как к горлу подступает горький комок, отчего оно сжалось в болезненном спазме. Уложив бездыханного котёнка на дно корзины и накрыв его тканью, Хонда поднялся и направился к Германии, едва чувствуя землю под дрожащими ногами.
Он позвал Германию с самого порога, громко крикнув его имя, что, наверное, даже прохожие с улицы услышали. Забывая о именных суффиксах, Япония лихорадочно сжимал в онемевших пальцах ручку корзины, неспособный хоть что-либо объяснить. Ловя ртом воздух, он двигал губами, как рыба, выброшенная на берег. Обеспокоенный Германия пытался получить от Хонды хоть один внятный ответ, но Кику так ничего и не сказал. Упрямо протягивая ему корзину, Япония паническим взглядом смотрел на то, как среагирует Германия. Последний, завидев мёртвого котёнка, резко изменился в лице. Он быстро закрыл входную дверь, что-то тихо сказав самому себе. Япония весь дрожал: нечто такое он испытывал крайне редко, поэтому его накрыло волной растерянности. Он стоял, как вкопанный, совершенно не понимая, что ему делать и как успокоиться. Было то жарко, то холодно, дышать было так трудно, словно кто-то с силой сжал горло Кику ледяными пальцами. Резко разболелась голова и на всё тело давила невидимая тяжесть, сковывающая каждое движение, отравляя и замедляя ход мыслей. Германия обеспокоенно попросил Хонду сесть на диван, Япония послушно кивнул и смиренно сел, опёршись рукой о подлокотник. В горле что-то болезненно скреблось когтями, даже если на это не было никакой причины. В последний раз Кику переживал нечто такое во время масштабного кризиса. Сняв чёрную перчатку, Германия боязливо коснулся рукой лба Японии, который всё ещё не переставал трястись от холода. Хонда поёжился, потому что сейчас ему больше всего хотелось остаться одному. Германия поспешно убрал руку, тревожно глядя на Японию. Выдержав двухсекундную паузу, Германия поднялся на ноги и вышел на кухню, после чего вернулся и протянул Кику стакан воды. Хонда медленно, наигранно спокойно взял в руки стакан, сделал пару маленьких глотков, ощущая, как ему становится немного легче. Тяжело вздохнув, Япония уставился на воду, по которой шла рябь из-за его дрожащих рук. Пугающую, нечеловечески лихорадочную панику сменила полная апатия, руки перестали трястись. Все старания Кику оказались напрасными: даже той крохотной веры в человечество и желания сделать хоть что-то хорошее не хватило, чтоб спасти одного несчастного котёнка от ужасной смерти.
— Не стоит винить себя, — тихо, практически шёпотом сказал Германия, Япония сразу же подметил то, как тяжело давались ему эти слова. — Это не зависело от тебя.
Хонда ему ничего не ответил, даже взгляда на него не поднял. Германия растерянно нахмурился, но больше не проронил ни слова. Он никогда не умел говорить в подобных ситуациях правильные слова и преимущественно молчал, то ли боясь что-то сказать, то ли не веря в собственную способность кого-то утешить: Италия как-то упоминал, что Германии всегда такие речи давались с большим трудом, и сейчас Япония сам смог в этом убедиться. Германия звучал крайне неубедительно в своих попытках успокоить Кику и выглядел так, словно ему хочется просто уйти, но кто-то невидимый угрожает ему пистолетом и заставляет сидеть здесь, в гостиной, и смотреть на то, как Хонде плохо. Он хмурился с неловким выражением лица, задумчиво рассматривал обивку дивана, стиснув губы, тревожно постукивал пальцем по колену. Япония подогнул ноги поближе к себе и обнял их руками. По неизвестной причине ему было страшно, он позорно боялся чего-то далёкого и нездешнего, как лиса, за которой гнались собаки, что уже давно отстали и вернулись обратно, но лиса всё ещё продолжала бежать, сломя голову, пока лёгкие не разорвутся, а лапы не онемеют.
— Я не справился, — колеблясь, тихо сказал Кику. Германия тяжело вздохнул, и Хонда мог поклясться, что в этом вздохе была отчётливая нота раздражённости.
— Ты сделал всё, что мог, — к удивлению Японии, голос Германии звучал намного спокойнее предыдущего вздоха. — Тебе надо отдохнуть от всего этого. Можно уехать куда-то, где тихо и спокойно.
Кику на секунду задумался, после чего слабо кивнул.
— Ты прав, — Хонда бросил мимолётный взгляд на Германию, после чего поспешно посмотрел в сторону. — Скорее всего, я действительно устал.
— Приляг, поспи немного, — Германия положил руку на плечо Хонды, слегка надавив, чтоб он лёг на диван. — Придётся мне похоронить котёнка.
— Германия-кун, — Япония уже и сам не заметил, как перепутал обращение. Людвиг, конечно, виду не подал, молча поднявшись на ноги и забрав корзину с Кано. Кику настойчиво нахмурился. — Я пойду с тобой.
Германия удивлённо выгнул бровь, скептически взглянув на Хонду, который вставал с дивана. Вялыми движениями Кику надел тёмно-серое пальто, за окном уже успело стемнеть. Взяв извечно незаменимый зонтик, Германия принёс белую картонную коробку, позволив Хонде аккуратно положить внутрь Кано. Передав коробку Японии, Людвиг нашёл в шкафу керосиновую лампу. Открыв дверь, Хонда посмотрел в темноту вечера, холодную и густую, как остывший кофе. Вдоль позвоночника пробежали мурашки, но Кику проигнорировал сладкое искушение отказаться в последний момент, остаться дома, дрожать под тонким одеялом, жадно вслушиваясь в одинокую тишину. Одиночество значило, что он не принял свои ошибки, не научился смотреть собственным оплошностям в лицо, как пугливая дворняга, по случайности удушившая своего же щенка, что отчаянно вылизывала его холодную мордочку, надеясь, что он оживёт, откроет глаза и перестанет быть таким необратимо мёртвым. Обхватив руками белую картонную коробку так сильно, насколько можно было, Япония закрыл глаза, повернувшись к холодной темноте с улицы. Стало до невозможности холодно, хотя пальто, небрежно надетое, было довольно тёплым. И всё равно дрожь и, в плохом смысле, трепет вернулись, снова осели в костях, заставив их двигаться беспорядочно и мелко, как зрачки бывалого наркомана, ощутившего долгожданный приход. Только Япония что-то дрожал без прихода и сладости, за которой так гонятся все, сидящие на иглах.
— Постой, закрой дверь, холодно же, — слегка сердито сказал Германия, заставив Кику вздрогнуть от неожиданности. Хонда быстро выполнил его то ли грубую просьбу, то ли приказ, не переставая прижимать к себе белую коробку, от тяжести которой уже начинали болеть руки. Покосившись на Японию, Людвиг нахмурился и подошёл ближе к Хонде.
— Ты заболеть хочешь? — тихо пробормотал он, застёгивая пуговицы на пальто Кику. Когда он случайно коснулся шеи Японии холодными пальцами, Хонда недовольно скривил губы. Немного отодвинувшись назад, Кику посмотрел на Германию нервным взглядом. Последний спохватился и убрал руки, подбирая со стола керосиновую лампу. Япония всё-таки вышел на улицу, за ним последовал и Людвиг.
— Подожди, надо взять лопату, — Германия сказал это, уходя куда-то за дом, прямо в непроглядный мрак иссиня-чёрного цвета, разбавленный ледяным ветром и мелким дождём. Япония тихо выдохнул, рассматривая крохотные тёмные пятна, оставшиеся на коробке от воды. Резко стало удивительно одиноко, хищные тени столпились вокруг, казалось, протягивая свои скользкие ядовитые языки к ногам Хонды, обдавая холодом любой открытый участок тела, подбираясь к самой душе, сжимая стальным ободом сердце. Странная тревога тяжело легла на плечи, обвилась вокруг горла, заполнила собой лёгкие.
— Пошли быстрее, — Германия вышел из темноты, тревога сразу же ослабила хватку. Япония с облегчением вздохнул, но так, чтоб никто этого не заметил. Сильнее закутавшись в пальто, Кику молчаливо последовал за Людвигом, который уверенно шёл по тёмным маленьким переулкам, держа в руках зонтик и лопату — лампу пришлось нести Хонде, несмотря на ноющие от усталости руки. Тусклый свет тёрся о ноги, прислонялся к стенам, красил воздух впереди в жёлто-оранжевый и сине-серый, мигал, дрожал и перемещался: то плавно, то рывками. Ноги едва слушались и когда они вышли к лесу, что находился в центре города, и пошли по траве, Кику едва заставлял себя идти вперёд, чтоб не споткнуться при этом. Вокруг ничего не шумело кроме громкого дождя, отчего казалось, что Япония остался практически один в целом мире: попутчиками ему были лишь Германия, мёртвый Кано и непогода. Под ботинками противно хлюпала грязь, сердце неприятно ныло с каждым шагом. Германия молча сделал жест рукой, приказывая Японии остановиться. Почти проваливаясь в мокрую и рыхлую землю, Кику наблюдал за тем, как Германия принялся выкапывать маленькую яму, в которую очень быстро набиралась вода, текущая вниз по небольшому холму. Незаметно для себя самого Хонда непроизвольно погладил коробку, заставив себя улыбнуться. Людвиг едва слышно выругался, когда в руки вонзились занозы от рукоятки лопаты. Положив коробку в яму, Япония закопал миниатюрную могилу, несмотря на то, что руки ужасно болели. Возле ног криво стояла керосиновая лампа, почти угасшая. Занозы глубоко вонзались в кожу, заставляя Кику стиснуть зубы, но он всё равно продолжал закапывать яму с коробкой и Кано, даже когда руки перестали слушаться.
Отбросив лопату в сторону, Кику тяжело вздохнул. Всеми своими действиями он лишь отвлекал себя от накатившего отчаяния, как смертник, безнадёжно переводящий часы в камере назад. Смотрящий пустым взглядом на циферблат и часовую стрелку, что идёт задним ходом, вслушиваясь, как часы захлёбываются тиканьем, механическими движениями отматывая время, заведомо зная, что это бесполезно. Точно так же делал и Кику: закапывал Кано дрожащими и ослабевшими руками, вслушиваясь в характерный звук, с которым лопата вонзается в землю, стук дождя по зонтику, звон ручейков, текущих подле ног. Только вчера он радостно улыбался, поглаживая Кано по пушистой спине, а сейчас вытирает рукавом лицо, пытаясь не плакать. Германия осторожно коснулся предплечья Японии, привлекая его внимание. Вопросительно хмыкнув, Хонда взял две протянутые ветки и Людвиг выудил из кармана катушку с красной ниткой. Сразу уловив суть намёка, Кику связал ниткой две ветки так, чтоб они образовали небольшой крест и кое-как оставил в земле над импровизированной могилой, очень похожей на могилу маленького ребёнка. Если уж задуматься, то Кано как раз и был маленьким ребёнком — светлым и чистым, невинным и милым, радующим глаз.
— Пойдём домой, — Германия мягко взялся за предплечье Японии, чтоб вести его, но Кику поспешно вырвался и отстранился. Людвиг вопросительно посмотрел на Хонду, но руки убрал, после чего слабо кивнул Японии, приказывая следовать за ним, и пошёл куда-то вперёд. Кику ничего не осталось, кроме как пойти следом, но держась на расстоянии двух шагов. Шли они молча, каждый отвлечённый своими мыслями. Даже вернувшись домой, они тихо разошлись по комнатам, даже ни разу не встретившись взглядами.