— Всё нормально? — обеспокоенно спросил Германия, покосившись на Хонду через плечо. Япония поспешно кивнул в знак того, что всё хорошо. Дальше они тоже не разговаривали, даже когда сели в поезд, заняли места в купе и разложили вещи. Всё это они делали в полнейшем молчании, лишь изредка Япония позволял себе покоситься на Германию и встретиться с ним взглядом. Нельзя было понять о чём думал Людвиг: его лицо оставалось спокойным и сдержанным, и Япония пытался выглядеть так же, но глубоко в душе он паниковал без видимой на то причины до такой степени, что у него закружилась голова и к горлу подступила желчь. Пытаясь выбросить ненужные мысли из головы, он начал бесцельно копошиться в своём чемодане, притворяясь, словно он что-то ищет, но на самом деле Япония пытался поймать нужную секунду, когда Германия на что-то отвлекался, чтоб посмотреть на него и попытаться угадать о чём он думает. Впервые Кику не удавалось прочитать атмосферу, поэтому он и не знал стоит ли ему говорить что-то или же молчать до самого их отъезда. Японии хотелось исчезнуть, стать невидимым и никогда больше не появляться в этом купе. У него в голове даже мелькали мысли о том, чтоб попросить машиниста остановиться и сойти с поезда, оставив Германию одного. Кику заставил себя сесть возле окна и смотреть на размытые очертания леса снаружи. Он медленно вдохнул через нос, незаметно приоткрыл губы и выдохнул через рот. Поезд размеренно шумел, изредка пошатываясь. По телу Хонды пробежались мурашки, когда он прислушался к стуку колёс поезда и услышал слабый импульс, почувствовал его подушечками пальцев. Слабая дрожь и монотонный гул, повторяющийся с одними и теми же интервалами, подобно стуку огромного механического сердца. Кровь стучала в ушах, билась в венах, артериях и капиллярах в такт этому спокойному и глубокому шуму, Япония незаметно для себя начал слабо покачиваться, вторя поезду, закрыв глаза. Его дыхание выровнялось, сердцебиение перестало быть таким лихорадочным, разум сразу же очистился и все мысли пришли в порядок. Ему казалось, он способен уловить в этом шуме и движениях что-то неизмеримо важное для себя, как великая тайна, сокрытая от него с давних времён. Он услышал слабую, едва уловимую мелодию, которую так любезно напевал ему стальной ящер, с бешеной скоростью несущийся по рельсам. Открыв глаза, Япония наконец-то ощутил себя прежним: спокойным, уверенным, готовым к любой ситуации. Он уставился в пол, рассматривая носки своих ботинок, медленно поднимая взгляд, переводя его всё выше и выше: сначала на окно, потом немного правее, а после и на Германию, что непринуждённо сидел напротив, неспешно читая какую-то книгу. Кику пробежался взглядом по строкам, но угадать книгу по содержанию ему не удалось. Лишь в открытую вычитав один из абзацев вверх дном он мог с уверенностью сказать, что перед ним «Права и свободы человека».
— Зачем оно тебе? — слегка наивно спросил Кику, с непониманием хмурясь. — Ты ведь не человек.
— Это не значит, что я не должен о них забывать, — ответил Германия, не отрывая взгляда от книги. Читать в движущемся поезде было сомнительной идеей, но у него каким-то чудом это удавалось, к тому же, довольно быстро.
— Ценю твоё рвение к равенству, — Япония неопределённо пожал плечами. — Но не думаю, что на войне немцы, японцы или итальянцы задумываются о собственных правах.
— Войны начинаются и заканчиваются, — Германия с заметным раздражением захлопнул книгу и посмотрел на Кику. — Страны продолжают существовать.
— Не всегда, — Хонда едва заставил себя произнести эти слова. В душе снова образовалась неутолимая пустота, похожая на вечный голод, от которого никак не избавиться. Людвиг удивлённо приподнял брови, а потом резко нахмурился, отводя взгляд к окну.
— Тогда чем мы лучше людей? — Япония даже в мыслях не собирался замолкать. — Мы тоже умираем, наши тела болят, мы стареем. Не так, как люди, но стареем. И никогда не появляемся снова. Даже у людей есть права, так почему нет у нас?
— Мы не люди, — мягко ответил Германия, заглядывая Кику прямо в глаза. — Но это не значит, что мы не имеем прав. Слышал когда-нибудь о теории сверхчеловека?
Япония сердито нахмурился и прислонился к спинке сиденья. Кику всегда хотелось быть сильнее, чем он уже есть, стать свободным и не зависеть ни от кого. И вот, когда он на полном ходу стремился к саморазвитию, ему мешала одна лишь мысль о том, что он не имеет прав, ведь не является человеком, отчего Япония ощущал себя неполноценным. Все эти мысли заставляли недовольство внутри Хонды неистово ворочаться и жечь всё вокруг, вызывая не самые приятные ощущения.
— Слышал, — коротко кивнул Кику, сложив руки на груди. — Но не слишком улавливаю суть. Везде говорится по-разному, и я всё никак не могу понять, чему я должен верить.
— А ты и не должен верить, — Германия слабо ухмыльнулся, прищурившись. Он всегда так делал, когда хотел отчётливей выразить какую-либо эмоцию. Удивительно, какое разнообразие он умел выразить с помощью таких малых усилий. — Ты можешь лишь верить, но это не значит, что теория не достойна внимания. А ещё, говоря о собственных правах, ты противоречишь сам себе. Не ты ли только что сказал, что я не человек, значит, их права мне ни к чему?
— Это был сарказм, — невозмутимо резюмировал Япония, едва заметно вздыхая. — Я хотел сказать, что это печально. Ну, имею в виду то, как нам пытаются внушить, что мы не люди и не можем себе представить, как это — быть обычным человеком.
— Ах, ты об этом, — Германия улыбнулся немного отчётливее, практически закрыв глаза. — Не могу не согласиться. Но лично мне кажется, что страны это нечто большее, чем люди.
Япония не мог согласно кивнуть ему, но и отрицать его мнение тоже был не способен. Поезд снова покачнулся, скрипнув колёсами. Эмоциональный голод всё не уходил, несмотря на то, что Кику пытался почувствовать себя лучше за счёт Германии.
— Прошу меня простить, — Япония немного подался вперёд в вежливом поклоне. — Я зря устроил этот нелепый спор, Германия-доси.
— Я всё понимаю, — Людвиг едва заметно пожал плечами. — Ничего страшного, иногда такое и со мной бывает. Это всё потому, что ты устал, оно пройдёт со временем.
Кику согласно кивнул, уставившись взглядом в окно. Желание разговаривать снова сошло на нет, сменившись полным опустошением. Хонда едва сдержался, чтобы не зевнуть. С каждой секундой тревога в воздухе становилась сильнее, Япония вдыхал её, наполняясь волнением, отчего сердце остервенело стучало.
— Я слышал, что ты собирался о чём-то договориться с Россией, — Кику посмотрел Германии в глаза пронзительным и холодным взглядом.
— Я не хочу сейчас говорить о политике, ладно? — осторожно перебил его Людвиг. — Мне тоже не помешало бы отдохнуть хоть немного.
Япония едва заметно вздохнул, не сводя взгляда с Германии.
— Я заметил, что тебе понравились мои собаки, — Германия улыбнулся, слегка наклонившись вперёд.
— Они неплохие, — Кику потёр заледеневшие пальцы, пытаясь согреться. — А ещё напоминают мне о Почи-куне. Правда, он не такой шумный.
Германия согласно хмыкнул, но отвечать не спешил. Хонде именно это и не нравилось в их сотрудничестве: Германия большинство времени занят выходками Италии, поэтому Япония с ним не так уж и много говорил, только если дело не касалось чего-то важного, а сейчас, когда нужно было как-то оживить разговор, Кику совершенно не знал, что ему сказать. Даже если бы он и смог хоть что-то придумать, всё ещё нужно было это нормально произнести, а отрепетировать у него совершенно не было времени. Подобное чувство не охватывало его ещё с прошлого века, когда он только недавно отказался от изоляции. Тревога и паника во время разговоров, глупые попытки начать разговор, отсутствие тем для обсуждения и прочие проблемы социализации ставили Японию в тупик, из которого не было обратного пути, а уж тем более выхода. Видимо, Германия заметил, как Хонда пытался просчитать свои ответы наперёд, поэтому решился найтись с запоздалым ответом.
— Собаки доставляют проблемы иногда, — он оторвал взгляд от окна и посмотрел на Кику. — Но они мне действительно дороги. С ними легче, чем с людьми.
— Иногда мне очень хочется уметь разговаривать с животными, — Япония слабо улыбнулся, чувствуя небольшое облегчение. Германия слегка прищурился и издал короткий и тихий смешок.
— Я бы тогда только с ними и говорил, — Людвиг поправил рукав пиджака, немного более нервно, чем обычно.
— Знаете, Германия-сан, — Япония наконец решил вернуться к старому обращению, несмотря на то, что он уже окончательно запутался с суффиксами. — Вы действительно похожи на собаку.
Посмотрев на сбитого с толку Людвига, Кику поспешил исправить свои небрежные слова.
— Я хотел сказать, что в хорошем смысле, — Хонда неловко поёжился, чувствуя, как громко застучала в ушах кровь. – Я ни в коем случае не хотел Вас оскорбить.
Германия пару раз молча моргнул, после чего немного нахмурился, слабо улыбнувшись, всего на пару секунд. Япония не сдержался и усмехнулся в ответ.
— Спасибо, наверное? — Германия неловко улыбнулся, осторожно пожав плечами. — А как по мне, так ты похож на котёнка.
Япония нахмурился, его лицо исказилось в странной манере, выражающей глубокое недоумение, смешанное с чем-то, похожим на брезгливость. Германия резко перестал улыбаться. Спустя секунду такого неловкого молчания Германия поспешно оправдался.
— Да шучу я, — он не улыбнулся, лишь бросил нервный взгляд на Японию.
Кику внезапно осознал, что необоснованно сглупил, проявив себя не с самой хорошей стороны. С облегчением вздохнув, он снова повернулся в сторону окна, рассматривая мелькавшие в нём дома и пейзажи, чьи очертания размывались в движении, словно это не поезд несётся на полной скорости, а Земля вертится отдельно от них, совершенно не обращая внимания даже на сам факт их существования. Подобное сравнение хорошо приживалось с неумолимостью времени: под его неостановимым натиском ломаются даже самые стойкие, рушатся крепчайшие здания, стираются в пыль горы, иссыхают реки, утихает ветер. Когда-нибудь Хонда тоже сотрётся под влиянием времени, смешается с каменной пылью, и ветер сметёт его прах в море, разбросав несчастного Кику по всему миру. Со временем даже самые сильные страны исчезают бесследно, оставляя после себя лишь смутный след в истории, да и то до тех пор, пока о ней не забудут. От этих мыслей Япония невольно вздрогнул.
***
Кику скептически осмотрел небольшой одноэтажный дом, построенный по всем меркам умеренного модерна, явно выбивающегося среди простеньких жилых домов с черепичными крышами, и железобетонными зданиями, настолько привычных для Хиросимы. Германия множество раз извинялся за это, пока они шли по центру города, но Хонда был равнодушен к внешнему виду дома, ведь здание было лишь малой частью всего японского города, от которого веяло своеобразным спокойствием. На улицах было относительно тепло — в среднем примерно девять градусов, а ведь на календаре было только начало марта. Пришлось Кику расстегнуть своё пальто и нести его в руках.
Внутри дом был немного лучше, чем снаружи — в общем складывалось такое впечатление, что здесь кто-то жил всего три секунды назад, но потом владельцы ушли по делам. Вещи лежали так, словно их здесь в спешке оставили и забыли убрать, комнаты были чистыми и ухоженными, но слегка мрачноватыми: в каждом предмете было нечто мистически-жуткое. Особенно ванна — удивительно белая и гладкая, но не слишком большая, да и выглядящая вполне дёшево, отчего складывалось впечатление, что это одна из тех ванн, в которых выращивают огромных аллигаторов или топят неверных возлюбленных. А ещё Кику тревожил скрипящий пол в коридоре: ему не очень-то хотелось будить всю округу ужасным скрипом лишь потому, что он захотел выпить воды посреди ночи. Но во всём остальном, куда бы Япония не посмотрел, дом казался вполне уютным и к некоторым мрачным деталям можно было привыкнуть.
Только зайдя внутрь, Кику с тяжёлым вздохом сел на диван, чувствуя, как возмущённо ноют от боли ноги. Германия оставил чемоданы в коридоре и с не менее измученным вздохом сел рядом с Хондой. Они молчаливо переглянулись, и Япония слегка улыбнулся. Германия никак ему не ответил, даже не прищурился, только отвернулся в сторону коридора, рассматривая оставленные там чемоданы. Улыбка быстро исчезла с лица Кику, он виновато нахмурился и тоже отвернулся. Каждый раз, когда они оставались одни в комнате, в воздухе зарождалась неловкая тишина, от которой мурашки бегали по телу. Каждый раз в таких ситуациях Япония совершенно не знал, что ему нужно сказать: судить о действиях Германии было очень сложно, ведь они никогда толком не говорили и Хонда никогда не знал, что можно ожидать в тех или иных ситуациях. Всячески пытаясь случайным кратким движением привлечь к себе внимание, Япония сдавленно закашлялся, прочищая горло, но это никаким образом не помогло. Германия, кажется, абстрагировался от Японии, полностью поглощённый собственными мыслями.
— Погода здесь довольно тёплая, правда? — Хонда спросил первое, что пришло в голову, после чего сразу же проклял себя в сердцах за такой нелепый и банальный вопрос, который он наверняка уже когда-то спрашивал. Германия повернулся к нему, слегка отстранённым взглядом посмотрев ему прямо в глаза. Спустя полсекунды его взгляд сфокусировался на Японии, Кику невольно отодвинулся.
— В Берлине немного холоднее, — Людвиг непринуждённо пожал плечами. — Разница в средней температуре совсем небольшая, так что кажется, будто эти города рядом.
Кику улыбнулся краями губ, ощущая чувство облегчённости, словно ему разрешили отдохнуть после тяжелейшего двенадцатичасового рабочего дня.
— Но они далеко, — в голосе Японии зазвенела тонкая нота печали, быстро перерастающая в шутливую раздражённость. — Поэтому ехать в поезде было ужасной идеей.
— Зато было довольно спокойно, не находишь? — Германия скептически изогнул одну бровь. — Да и не так уж долго мы ехали, по воде и то было дольше.
— По воде и в поезде это совершенно разные вещи, — Япония почти беззвучно хмыкнул, сведя брови. — Но я рад, что мы добрались. Хиросима славный город, надеюсь, Вы его оцените.
Германия согласно кивнул, сохраняя холодное выражение лица. Кику стало немного не по себе: он, конечно, помнил, что у немцев принято строить непроходимые границы в общении с определёнными людьми, но ведь не настолько же. Незаметно вздохнув, Хонда поднялся с дивана и пошёл в коридор, чтоб забрать свои вещи и найти для каждого предмета уютное место в своей комнате. Германия провёл его взглядом, не выражающим абсолютно ничего, а потом и сам решил разобрать вещи, несмотря на то, что вид у него был крайне истощённый. До самого вечера Япония пытался унять взявшееся из-ниоткуда волнение, прогнать прочь мысли о войне, которая ведётся где-то далеко, но в то же время под самым боком, прямо за спиной. Иногда он был готов удариться головой о стену, лишь бы не тревожиться за то, что из-за этого вынужденного отдыха он может проиграть, сдать назад и получить сокрушающий удар как раз тогда, когда он меньше всего ждал. Он пытался занять себя расстановкой вещей: оставлял что-то на полке или в ящике, но потом почти сразу же доставал обратно и искал новое место. Таким образом он пытался заставить себя полностью погрузиться в мысли о порядке и организованности, повторяя одни и те же действия сотни, а то и тысячи раз, подобно обычному человеку, что просыпается рано утром, идёт на работу, возможно, ужинает, а после отправляется спать, чтоб завтра снова проснуться рано и пойти на работу.
Как только за окном начало темнеть, Японии надоело сортировать вещи, поэтому он решил выйти в гостиную. На диване сидел Германия, читающий книгу, но как только Кику зашёл в комнату, он убрал книгу в сторону и быстро поднялся на ноги, отчего Хонда с недопониманием нахмурился.
— Япония, одевайся, — Людвиг подошёл к шкафу в коридоре, взял пальто Кику и бросил его так, чтоб Хонда точно поймал. Сбитый с толку Япония медленно надел пальто, растерянно уставившись на ничего не объясняющего Германию, но прозвучавший то ли приказ, то ли просьба был довольно грозным, потому Кику, на секунду засомневавшись, вышел следом за Германией из дома.