Япония устало забрался на кровать, уткнувшись лицом в подушку и закрыл глаза. Горячие солёные слёзы пеленой укрывали взор, когда он насилу повернул голову, потому что было тяжело дышать в подушку. Он запустил пальцы в волосы, размазывая слёзы по лицу, чувствуя, как невыносимая дрожь вновь вернулась, вместе с леденящим холодом. Сдавленно всхлипнув, он свернулся калачиком, уставившись взглядом в стену. Не хотелось спать, но Япония был таким уставшим, что выспаться сейчас было для него жизненно необходимым. Опустив веки, он почувствовал, как болезненно жгут покрасневшие от слёз глаза. Шумел ветер, шептал что-то неразборчивое, стуча в окно ветвями деревьев. Голова болела, кровь стучала в ушах, сердце тяжело сдавило, нос заложило, что ни вдохнуть, ни выдохнуть. В придачу ко всему этому ещё и руки изнеможённо ныли. Закрыв глаза, Кику едва заставил себя уснуть, лишь для того, чтоб завтра чувствовать себя не так плохо.
***
Он тяжело дышал, пытаясь неровными вдохами и паническими выдохами снять напряжение, стиснувшее лёгкие. Пальцы до побеления сжимали рукоять катаны, но руки всё равно подрагивали от усталости. Ветер шумел в ушах, леденил мокрую от воды одежду. На лице отчётливо ощущалась засохшая кровь, смешанная с грязью. Воздух был пропитан трупным запахом, так что Японии приходилось всё время закрывать лицо рукавом. Небо было серым и мрачным, затянутым дождевыми тучами, под стать тому, что творилось под ним. Кику спускался со ступенек, залитых тёмно-алым, похожим на торжественно уложенный ковёр. Под сапогом с противным чавканьем сломался чей-то крохотный череп, заставив Хонду пренебрежительно скривить губы. Улицы Нанкина ему никогда не нравились, а сейчас и подавно. Всего через пару часов он должен был подойти к порту на реке, чтоб отправиться домой. Сердце тревожно стучало, нельзя было остановить свой взгляд на чём-то одном: не хотелось смотреть на трупы, беспорядочно лежащие под ногами, небо медленно становилось серо-красным, как мощёная дорога внизу. По коже Японии пробежались мурашки, когда он случайно пнул одно из детских тел ногой, и оно покатилось вниз по ступенькам, ударившись о землю с глухим звуком, словно кто-то бросил небольшой мешок картошки. У некоторых лица были искажены в порыве ужаса, другие приобрели умиротворённое выражение, у единиц лица были деформированы и изодраны так, что и не узнаешь в них человеческих. Устало потерев глаза, Кику осмотрелся по сторонам, пытаясь отыскать взглядом хоть кого-то, кто тоже направляется в порт, лелея в голове мысли, что он обязательно будет возвращаться не один, иначе никогда не сможет отвлечься и забыть о хрустнувшем черепе под ногой. Но с другой стороны Япония даже сладостно радовался тому, что смог побывать в Нанкине. Много чего ненужного скопилось в его мыслях и душе, делая сердце свинцовым и тяжёлым, окаменелым и холодным, бьющимся лишь по инерции. Всё это нужно было куда-то девать, кому-то отдавать, а сваливать груз злости и печали на близких совершенно не хотелось, потому Япония до последнего ждал, когда подвернётся нужный случай и он сможет угадать с подходящим временем, чтоб хоть немного успокоиться. И чем ближе становился день, когда он должен был отдохнуть от всего и умиротворённо отсидеться в каком-нибудь тихом японском городке, тем чаще Германия напоминал, что Кику сильно вымотан и должен позволять себе отдохнуть, всё чаще Италия пытался его обнять и хоть как-то приободрить. Хонда невольно улыбнулся собственным мыслям, бросая взгляд на реку Янцзы, берег которой был завален трупами.
Нет, всё-таки если никто не идёт к порту, то определённо не время возвращаться. Нужно в последний раз всё проверить. Едва слышно свистнули ножны, когда он достал катану, возвращаясь по той же избитой, засыпанной пеплом и песком дороге, по которой и пришел. В городе не было ничего, кроме перепаханных, но всё равно заброшенных огородов, искривившихся, уродливых чёрных домов, какой-то ближе к центру города горел, поднимая в и без того грязное небо ещё больше чёрного едкого дыма. Столб гари то ровно поднимался, как медленно ползущая змея, то резко извивался, как кнут, занесённый для удара, отравляя облака, закрывая солнце. Япония неспешно бродил по городу, пересекаясь взглядом разве что с парой солдат и с пустыми рыбьими глазами тысяч трупов, бесцеремонно валяющимися где попало. Тихо ступая, Кику увлечённо осматривался по сторонам, держа в руке катану. Он зашёл в первый попавшийся дом, который был наименее разрушенным и мерзким, медленно прошёлся по полу в гостиной. Когда он повернул голову вправо, его затёкшая шея слабо заныла. Взобравшись по ступенькам на верхний этаж, Хонда без особого энтузиазма осмотрелся по сторонам, рассматривая предметы быта и разного рода ненужный хлам, разбросанный повсюду. Когда он повернулся, чтоб уходить, то бочка с рисом, стоявшая в самом дальнем углу, едва заметно дрогнула и если бы Кику был в доме ещё с кем-то, то точно не услышал бы ничего особенного. Но, как назло, Япония был один. Глубокой низкой нотой внутри дрожала тревога, как случайно задетая пальцами струна гитары, нагоняя мрачности и безысходности в сложившуюся ситуацию.
Кику слишком сильно тянет время, слишком долго решает, а ведь разбираться с такими вещами всегда надо быстро. Если в доме заводятся вредители, то их всегда пытаются убить как можно быстрее, именно так говорил Хонде Германия, когда его серый и с виду суровый кот поймал мышь и принёс в дом, чтоб похвастаться. И примерно то же самое Германия говорил, когда они прощались в порту, но уже в совершенно ином контексте. Тогда от его слов вдоль позвоночника у Кику пробежали мурашки. А когда Германия узнает о том, что он натворил, то мурашки вдоль позвоночника пробегут уже у Людвига. Поэтому, пытаясь таким образом оправдать собственные действия, Япония быстрым шагом вышел из дома, убрав катану обратно в ножны, пытаясь сделать это не слишком громко, чтоб никто не зашёл и ни в коем случае не сбил этот маленький акт охоты. Кику знал, что возле дома есть уцелевшее дерево, по которому можно забраться в окно второго этажа так быстро, как только можно. Взбираясь по дереву, Япония невольно спросил себя: «Почему я вообще это делаю?», и это, несомненно, был хороший вопрос. Хонда частенько задавал его себе, но в совершенно разных ситуациях: когда делал различной степени глупость, или же когда ошибался где-то, громко и с шумом, на весь мир опозорившись своей ужасной ошибкой и ещё в сотни тысяч иных ситуаций, когда он заставлял себя остановиться, обдумать всё, что он делал сегодня, а то и всю эту неделю, а временами даже столетие. Но сейчас у Кику явно не было времени на размышления, потому он лихо забрался на второй этаж через окно, беззвучно, подобно коту Германии, что охотился на крупную мышь, прятавшуюся среди ящиков. Пробираясь к бочке с рисом по ящикам, взвешивая каждый свой шаг, Япония медленно достал катану, встав на ящике возле бочки так, чтоб нависать аккурат над рисом, с занесённой над головой катаной, вслушиваясь в каждый шорох, доносящийся оттуда. Не дождавшись каких-либо признаков жизни, он вслепую вогнал лезвие в белый рис, раздался сдавленный крик, быстро перерастающий в истошный детский визг, отчего Хонда поморщился и поспешно вытащил катану из бочки, быстро отпрянув.
Из риса выкарабкалась тощая девочка в грязном изодранном платье. Япония задел только её плечо и ногу, да и то не слишком сильно, видимо, трясущиеся руки дали о себе знать. Она приглушённо плакала, забиваясь в угол, прижавшись спиной к стене, словно думая, что если она достаточно выплачет и сожмётся в клубок, то её никто не тронет. Широкими, полными ужаса глазами, она уставилась на Кику, будто он был прокажённым. Иной реакции Хонда и не ждал. Судя по синякам на ногах и руках, её уже один раз ловили, но она как-то умудрилась сбежать. А учитывая, как сильно она паникует при виде Хонды, словно загнанный в угол зверь, её успели не только поймать. Тяжело вздохнув, Япония покосился на бочку, пытаясь угадать остался там кто-то или же нет. Удостоверившись, что девочка была одна, Кику сделал пару шагов в её сторону так, чтоб закрывать путь к двери. Она что-то несвязно бормотала на китайском, повторяя одно и то же, скорее всего, умоляя о чём-то. Хонда нахмурился, вытирая катану рукавом, после чего убирая её в ножны — возможно, не самое лучшее его обращение с клинком, но сейчас не было времени на все нужные процедуры ухода за оружием. Япония присел на корточки рядом с девочкой, отчего она испуганно прижалась к стене спиной, не переставая шумно хныкать и судорожно держаться за раненное плечо. Он улыбнулся, но получилось как-то сломано, словно он пришёл на похороны её дедушки, которого в глаза не видел, и пытался её успокоить. Япония схватил её за горло, всем своим весом прижав к стене, опускаясь на колени. Она затрепыхалась в попытках вырваться или извернуться и ударить его, но Кику держал слишком крепко. Достав из-за пояса вакидзаси, Хонда прислонил лезвие к животу девочки, отчего она застыла, боясь пошевелиться. Чувствуя, как пульсирует под пальцами артерия, Кику слабо прищурился, сильнее сжимая рукоять вакидзаси, но лезвие так и не сдвинулось. Девочка закашлялась, всё ещё пытаясь оттолкнуть Хонду и убрать его руку со своего горла. Сердито нахмурившись, Япония схватил её за запястье, обозлённо дёрнул вверх и, подобравшись ближе, придавил коленом другую руку к полу. Кричала она настолько истошно, что Хонде заложило уши.
***
Германия опасливо покосился на дверь, когда в неё постучали. На пороге переминался с ноги на ногу Кику, опустошённым взглядом рассматривая дверь. В дом он зашёл медленным, вялым шагом и сразу же утомлённо сел на диван, тяжело вздохнув. Япония посмотрел на Германию мутно-серым взглядом, который бывает у птицы со сломанными крыльями. Хонда ожидал вопросов, сердитых взглядов или каких-то обвинений, но никто ничего не говорил, они лишь безмолвно встретились взглядами. От тревоги и напряжения сложившейся ситуации у Японии пересохло в горле. Он не был готов к такому ужасающему молчанию, уж лучше бы Германия на него накричал. Когда люди громко злятся, то становится ясно, что дальше этого вряд ли зайдёт. В ссоре ты познаёшь человека или страну в истинном обличии, со всеми изъянами. Но Германия молчал, прожигая Японию то ли гневным, то ли разочарованным взглядом, и это было ужаснее всего: его поведение давало понять, что он может зайти намного дальше обычной словесной ссоры. Кончиками пальцев Кику коснулся рукояти катаны, что лежала рядом на диване.
— Тебе легче? — тихо и спокойно спросил Германия, отчего Хонда удивлённо выгнул брови. Снова обретя непринуждённое выражение лица, Япония коротко кивнул, положив руки на колени. Из-за пересохшего горла и чувства сдавленности в груди говорить ему совершенно не хотелось. В ушах до сих пор стоял звон, оставшийся громким отголоском в памяти, заставляя Японию невольно вздрогнуть.
— Тебе помочь с вещами? — в ответ на этот вопрос Кику отрицательно мотнул головой.
— Пойду соберусь, — Япония поднялся на ноги, аккуратно подобрал катану и отправился в свою комнату. Странно, но ничего не изменилось с тех пор, как Хонда вернулся из Нанкина: даже книга, которую он оставил на кровати шесть недель назад, лежала точно так же, как и раньше. Кажется, Германия сюда не заходил и ничего не трогал всё то время, что Японии не было, но отсутствие пыли на поверхности мебели говорило об обратном. Иногда Кику искренне удивлялся тому, насколько Германия внимателен к деталям, несмотря на то, что временами эта внимательность пересекала границы разумного. Но стерпеть такие необычные порывы не представлялось чем-то сложным, а уж со временем и вовсе можно было привыкнуть, так что Кику либо спокойно пожимал плечами, либо старался игнорировать. Достав из-под кровати чёрный чемодан со слегка поцарапанными стенками, он принялся собирать в него свои вещи: одежду, некоторые личные мелочи, пару книг, всё остальное он оставил отсортированными на полках, в шкафу или на застеленной кровати. Защёлкнув чемодан, он тихо вздохнул и вернулся в гостиную — Германии нигде не было, зато около дивана лежала одна из его собак. Немецкая овчарка лениво повела ушами, когда Япония опустился рядом на корточки и погладил её. Собака подняла морду и пару раз лизнула руку Хонды. Кику когда-то слышал, что животные чувствуют, когда тебе плохо, но, не понимая причины, начинают считать, что где-то провинились. Посмотрев на Японию опечаленным взглядом, овчарка глубоко вздохнула, уткнувшись носом ему в рукав. Кику не очень хотелось расстраивать невиновное животное, но заставить себя фальшиво радоваться он никак не мог.
— Тише, всё будет хорошо, — бережно погладив овчарку по голове, Хонда осторожно шептал ей, чтоб она хоть немного отдохнула от чужой тревоги.
— Извини, мне позвонил Италия, — Германия зашёл в гостиную, отчего Кику резко отпрянул от собаки и поднялся на ноги. — Всё в порядке?
— Да, всё нормально, — слегка задумавшись, Япония поспешно закивал, чтоб его слова меньше походили на ложь, которую выдавала его нервозность. Германия выгнул бровь, немного склонив голову набок. Кику вытер вспотевшие от тревоги ладони о штаны. Он хотел подобрать чемодан, но Германия его опередил и забрал багаж Японии первым.
— Не волнуйся, я понесу, — Германия кивнул в сторону дверей. — Пойдём на улицу.
— А собаки? — Кику повернулся к немецкой овчарке, что так и лежала около дивана, и опечаленно нахмурился.
— Италия за ними присмотрит, — Людвиг провёл Японию до дверей, придерживаясь расстояния, но всё равно находясь довольно недалеко. — Не волнуйся, я обо всём позаботился.
Хонда понимающе кивнул, сильнее кутаясь в куртку. На улице становилось всё холоднее, а по утрам и вовсе казалось, что в мире начался ледниковый период: трава покрылась инеем из-за ночного дождя, окна у машин запотели, редкие птицы визгливо щебетали на замёрзших ветвях деревьев, а лужа у порога покрылась тонким слоем льда, под которым на полупрозрачных белых участках виднелся воздух и серо-синяя вода. Не то, чтоб было особо холодно, ведь в Берлине даже снег выпадал довольно редко, но Япония всё равно не мог избавиться от холодного покалывания в кончиках пальцев. С крыши дома капала вода, размеренно стуча по опрокинутому железному ведру. Поначалу всё смешивалось воедино, превращаясь в несвязный шум, но потом звуки начинали плавно сменять друг друга, дополняться новыми звуками, создавая некую утреннюю симфонию, которая звучала буквально отовсюду и в то же время откуда-то изнутри самого Хонды. Раньше у него и не было времени на то, чтоб просто остановиться и послушать звуки вокруг, но сейчас, оторопело вслушиваясь в окружавшие его звуки, Япония удивился тому, что до сегодняшнего дня он ничего подобного не замечал.
— О, Япония, — взявшийся из-ниоткуда Италия заставил Кику невольно вздрогнуть от неожиданности. — Вы ещё не уехали?
— Ты пришёл смотреть за собаками? — с непринуждённым видом ответил вопросом на вопрос Хонда. Италия лишь кивнул в ответ, широко улыбаясь. Японии резко стало намного спокойнее: Италия обладал непередаваемым шармом и чувством уюта, и делился этим ощущением беззаботности так сильно и бескорыстно, что мог заставить кого угодно расплыться в глупой, но благодарной улыбке при любых обстоятельствах. Италия был похож на тёплый летний день, проведённый с лучшими друзьями в каком-то приятном для тебя месте, личные шутки, которые никто кроме тебя и ещё пары человек не понимает, и на старую любимую сказку, которую ты внезапно вспомнил спустя тысячи лет.
— А ещё я принёс фриттату, — Италия склонил голову набок, всё ещё лучезарно улыбаясь. — Но передал её Германии вчера. Надеюсь ты отдохнёшь как следует. Обещаю, я буду приезжать как можно чаще.
Хонда невольно улыбнулся, отведя взгляд в сторону. За его спиной раздался звук закрывающейся двери — Германия вышел из дома с двумя чемоданами, окинул взглядом Италию и коротко кивнул. Отдав ключи, Людвиг ещё что-то сказал Феличиано, после чего подошёл к Кику, который уже вышел к дороге. Италия ещё долгое время кричал им вслед прощания, махая руками. В ответ Япония робко поднял руку, выпрямив ладонь, а потом последовал за Германией по знакомым акварельным улицам, кое-где залитым лужами.
— Тебе не стоило идти со мной, — сказал Кику, когда они прошли внушительное расстояние от дома Германии. — Италия-кун, конечно, занят времяпровождением со своим братом, Францией и ещё много кем, но это не значит, что он перестанет звать тебя на помощь по глупым поводам. Из Японии в Италию далековато, не находишь?
Хонда нервно сглотнул, стиснув губы. В его голосе не заметить ноток издёвки мог разве что глухой. Ему совсем не хотелось грубить, но его голос непроизвольно вздрогнул, управляемый подсознательными импульсами. Япония старался следовать своим принципам, сохраняя спокойствие в любых ситуациях, но сейчас он сам на себя не походил. Германия удивлённо выгнул бровь, бросив на Кику скептический взгляд, но потом тихо вздохнул и отвернулся. Внезапно Хонда ощутил горький укол совести за сказанное, чувствуя, как разгорается в нутре ядовитый стыд.
— Это было исключительно моим решением, — судя по тому, как напряжённо звучал голос Германии, эти слова давались ему с трудом. — Я помогаю Италии, потому что мы с ним друзья. А сейчас я помогаю тебе, ведь мы тоже друзья.
Япония неуверенно нахмурился, чувствуя себя ещё более виноватым. Он опустил взгляд, рассматривая то тротуар под ногами, то чемоданы, то соседние здания. Говорить о чём-то совершенно не хотелось — оба чувствовали, что разговор в любом случае зайдёт в тупик, так что не было смысла его даже начинать. Когда они проходили мост, Кику вздрогнул от могильного холода, проскользнувшего вдоль позвоночника. Ему всё время было не по себе, когда он смотрел на воду — ему казалось, что на дне тёмной реки затаилось что-то, так и ждущее момента, чтоб утащить Хонду к себе. Глупым был сам факт того, что Япония мог подумать о чём-то подобном, а уж тем более бояться этого так панически было ещё глупее. Если бы страны могли умереть так просто, Кику был бы давно мёртв, как и множество других стран, но ведь подобные смерти случались лишь единично.