— Не узнаешь меня, советник Анкано? — с радушием горного ледника улыбнулась ему Мэва. — После всего, что мы пережили бок о бок, больно мне слышать, что я не сумела произвести впечатления!
— Анкано? — переспросил он, растерянно моргая. — Это моё… имя?
— А разве нет?
— Я ничего не помню… Я не…
Анкано не смог договорить — хрипло, надрывно закашлялся, глотая обрывки непроизнесённых слов. Колетта, вспомнив о долге целителя, шикнула, отгоняя Брелину и Мэву, и встала подле пациента: помогла ему сесть, дала воды, влив туда какую-то бледно-розовую настойку, и через пару минут под монотонный шёпот лечебных и диагностических заклинаний Анкано, столь неожиданно для всех их проснувшийся, вновь погрузился в глубокий и крепкий сон.
— Немыслимо! — забубнила под нос Колетта. — Как такое возможно? Совершенно немыслимо…
— Видимо, его мозг и правда был повреждён, — задумчиво протянула Мэва, обрывая бормотание встревоженной целительницы. — Но, получается, вовсе не так серьёзно, как вы считали, магистр Маренс? Или и правда нам довелось лицезреть чудодейное исцеление?
— Никогда такого не видела, — призналась та, почти стыдливо отводя взгляд; от привычного высокомерия не осталось и следа. — Не представляю, что именно дало такой эффект, но, не знай я наверняка, ни за что бы не поверила, что это тот самый мужчина, которого я осматривала две недели назад. Не нахожу и следа тех чудовищных повреждений! Только крайнюю степень истощения и кое-какие побочные эффекты магического лечения.
— Как думаете, магистр, есть шанс, что он что-то вспомнит?
— Учитывая, насколько не оправдался мой предыдущий прогноз, не берусь ничего утверждать наверняка. Не уверена даже, чем вызвана эта проблема — мне нужно больше времени на диагностику. Ретроградная амнезия? Или что-то иное? Когда действие зелья закончится, и пациент придёт в себя, я постараюсь дать более определённый ответ.
— А вы не думали, что он притворяется? — встряла Брелина, до этого предусмотрительно изображавшая декорацию: слушая то, что не предназначено для твоих ушей, не стоит надеяться только на то, что дружба с Драконорожденной послужит тебе защитой. — Что хочет уйти от ответственности, изобразив неведение? Или пытается выиграть время, чтобы сбежать — или придумать новый безумный план?
— В этом есть смысл, — согласилась Мэва, задумчиво теребя кончик косы. — На слово верить такому, как он, уж точно не стоит. Что же, попробуем его проверить? Госпожа Маренс, госпожа Марион, могу ли я рассчитывать на вашу помощь? Слишком многое стоит на кону. Мы должны выяснить, что скрывает Анкано — и что ему известно об Оке Магнуса.
И Брелина, конечно же, согласилась: она не могла позволить мерзавцу ускользнуть безнаказанным. Если Мэва хочет усыпить его бдительность, внушив ложное чувство уверенности, не стоит с ней спорить — лучше подыграть. Но стоит Анкано хотя бы раз ошибиться, изобличить гнилую натуру, попасться с поличным — и ему уже не отвертеться.
Брелина поможет Мэве вытянуть из негодяя всё, что может принести пользу, но после с радостью спляшет на его похоронах.
В том, что талморец хитрит, она ни капли не сомневалась.
Весть о чудесном исцелении Анкано разлетелась по Коллегии со скоростью лесного пожара. Многие призывали судить его, наказать со всей строгостью — собрать трибунал из магистров, обратиться к ярлу, отослать в кандалах в Солитьюд или просто казнить на месте, — но влияние Мэвы служило “советнику” надёжной защитой, а Мэва сказала ясно: ждать, пока преступник не выздоровеет и не наберётся сил — и тогда он сможет по справедливости ответить за свои поступки.
С Драконорожденной никто не спорил, пусть даже она и решительно отказалась от звания архимага — все понимали, кому обязаны спасением. Понимала это и Мэва и, несмотря на внешние прямоту и бесхитростность, не стеснялась разыгрывать эту карту.
— Меня в архимаги? Смеётесь вы, что ли? — напоказ удивлялась она, если кто снова ей предлагал возглавить Коллегию. — Чародейка из меня никудышная, а управитель — и того хуже. Я Винтерхолд не оставлю, пока здесь всё не наладится, но я не тот человек, которому стоило бы занять такой пост. Но не волнуйтесь, — уверяла собеседников Мэва, улыбаясь самой открытой и честной из всех улыбок, — я помогу вам не ошибиться.
Не позволила она “ошибиться” и с Анкано — и уберегла его от скороспелого суда. Выздоравливал паршивец быстро и уже через пару дней сумел подняться на ноги, однако память к нему так — якобы — и не вернулась. Брелина, впрочем, чуяла обман, да и Мэва не собиралась верить талморцу на слово. Анкано не оставляли без присмотра и позволяли покидать лазарет только в компании магов, которым Драконорожденная доверила свои планы. Их было четверо — Толфдир, Фаральда, Колетта Маренс и, собственно, Брелина, но так как у первых троих хватало иных хлопот, нянькой Анкано чаще всего оказывалась “госпожа Марион”.
Госпожу Марион этот расклад более чем устраивал: разоблачить симулянта было для неё делом чести. Анкано не спешил преподносить ей победу на блюдечке: если он и притворялся, изображая незнание, то делал это невероятно убедительно. Первое время талморский червяк никого не узнавал и даже забывал отзываться на своё имя; потом пообвыкся: смотрел, слушал, задавал вопросы — иногда настолько странные, вроде того, почему в Коллегии не учат заклинанию “хамелеона”, что разглядеть за ними коварный замысел не получалось при всём желании.
Но что бы ни творилось с памятью Анкано на самом деле, а дураком он не был и с лёту распознал в Нирии идеальную собеседницу. Та, кажется, была только рада, что “кавалер” забыл о её босмерской родне, да и сама предпочитала не вспоминать о его спорном статусе — хватало смазливой мордашки и скупого внимания, чтобы взять её в оборот.
Безмолвным, но бдительным наблюдателем Брелина присутствовала почти при всех их разговорах, и если бы Нирия умела прожигать дыры взглядом, без насилия бы не обошлось. Впрочем, смазливая мордашка интересовала её куда больше, чем надсмотрщица, поэтому о той быстро забывали, когда Анкано натягивал на лицо подобие учтивой улыбки и принимался за расспросы.
Рубежом, как Брелина в итоге установила, служил Кризис Обливиона: всё, что было до, талморца не особенно интересовало, зато обо всём, что случилось в последние две сотни лет, он словно бы слышал впервые. Политика, войны, научные открытия — вопросы сыпались градом, а Нирия только и рада была услужить и охотно кудахтала, доказывая полезность.
Брелина наблюдала за ними со странной смесью гадливости и охотничьего азарта. Казалось, Нирию ничего не могло удивить или сбить с толку, даже самые абсурдные просьбы или вопросы — кроме разве что того случая, когда Анкано пытался “разобраться” в устройстве Коллегии.
— Драконорожденная — не чародейка, и правильно, что она отказалась от поста архимага, — рассуждал он вслух, вальяжно развалившись в ужасно неудобном на вид деревянном нордском кресле, которые появились в общем зале с подачи Мэвы; Нирия жадно ловила каждое слово… как и Брелина, но по совершенно иной причине. — Магистр Толфдир для норда уже слишком стар, и не хочет обременять себя этой должностью. Но почему архимагом не станет магистр Фаральда? — Нирия, услышав имя своей неприятельницы, капризно дёрнула уголком рта, но промолчала. — Её уважают коллеги, и она кажется достаточно компетентной, чтобы справиться с новыми обязанностями.
Нирия, растерянно взмахнув чернёными — не иначе как для “свидания”! — ресницами, жеманно хихикнула.
— Неважно, насколько наши соплеменники превосходят местных, — сказала она. — после Белого золота они никогда не поставят над собой альтмера.
— Белого золота?
Оказалось, что и о Ночи Зелёного огня, и о Великой войне, и о Конкордате Белого золота, и о многих других вещах, изуродовавших Брелине жизнь и лишивших её семьи и счастья, Анкано “не помнил” — и даже Нирия была настолько ошарашена этим открытием, что когда наконец умолкла, застыла бессмысленной золочёной статуей, неизящно приоткрыв рот; пальцы её нервно оглаживали резные подлокотники.
— Благодарю тебя, Нирия, — со светской, мнимо тёплой и не достигающей глаз улыбкой отозвался Анкано. — Ты, как и всегда, поразительно информативна.
Анкано старался быть любезным, — так, как не старался за всё пребывание в Винтерхолде! — и Брелина видела, насколько тяжело это ему давалось, чувствовала напряжение, стальным штырём пробившее ему позвоночник…
Она разберётся, что Анкано скрывает.
III.
Он не должен был залезть ей под кожу — и всё равно залез.
Анкано, жалкий червяк, слишком многое о себе возомнивший, — на основании благопристойной для Талмора родословной и неплохих магических способностей, не особенно для альтмера выдающихся, — нарывавшийся на неприятности с самого появления в Коллегии и показавший себя мером надменным, норовистым и недальновидным, сумел Брелину задеть, впиться в неё бритвенно-острыми словами… Её, закованную в броню из царственного спокойствия, привыкшую прятаться на виду и сросшуюся за годы с любовно расписанной маской — и сумел пронять какой-то растяпа и пустобрёх!
Брелина не понимала, как такое вообще возможно, но в душе её крепла уверенность: талморец — не тот, за кого себя выдаёт. Око ли Магнуса смыло с него наносное, притворное, наросшее второй кожей, чтобы усыпить бдительность, или, наоборот, наполнило его разум светом и силой, однако Анкано изменился: глубже, чем кожа, где-то в самой сердцевине своего естества, и изменения эти было не скрыть за вуалью из бестолковых вопросов — и не оправдать пострадавшей памятью.
Его метаморфоза действовала Брелине на нервы, и не только потому, что всякий талморец ей был бы милее ходящим под себя полутрупом, а не активным и любознательным мером. Нет, этот будил в её сердце какой-то слепой, нерассуждающий страх, который едва удавалось держать в узде доводами рассудка.
Со временем Анкано стал больше соответствовать чужим ожиданиям — вернулись былая надменность и наглость, пусть и размешанные с разумной осторожностью, — но в поведении этого засранца проступал скорее матёрый волк, а не брехливый щенок, каким его помнила Брелина — щенок, щеголявший каким-то совершенно детским зазнайством.
Нынешний Анкано казался спокойным, уверенным в своих силах — хищником, затаившимся в засаде. Чего же он ждёт? Брелину тянуло к нему, как самого Анкано когда-то тянуло к Оку Магнуса — настойчиво, почти что неодолимо. Она не хотела поддаваться — видела, чем такое заканчивается, — но не нашла к себе сил расписаться перед Мэвой в своём поражении. Когда-нибудь Драконорожденной самой надоест подыгрывать талморскому шпиону — и тогда Брелина поделится всем, что сумеет из него к тому времени вытянуть. Нельзя сдаваться!..
Большую часть времени Анкано по-прежнему проводил в лазарете — без посетителей, не считая одобренных Мэвой “надсмотрщиков”, но в компании книг. Когда Колетта разрешила своему пациенту читать, тот исхитрился сделать из Нирии отличного курьера, но литературу та подбирала на свой вкус. Заступая на очередное дежурство, Брелина застала Анкано развалившимся на больничной койке с “Возрождённым Фёстхолдом” в руках — нелепой пропагандистской книжонкой о том, как счастливо зажил город после того, как Талмор сверг прогнившую правящую династию.
И где они только её откопали?.. Брелина чувствовала себя так, словно проглотила горсть тлеющих углей — воспоминания жгли её изнутри и лишали ясности мысли.
— О, госпожа Марион! — с фальшивым радушием воскликнул виновник её смятения, откладывая в сторону книгу. — Пунктуальны, как и всегда. Рад видеть вас в добром здравии.
Показалось ли, что имя он выделил особо — как шутку, понятную только ему одному? Что не старался спрятать издёвку за шелковисто-скользкой, неискренней вежливостью?
Когда они оставались вдвоём, Анкано… нет, не отбрасывал маску, но словно бы приопускал её, поддразнивая намёком на то, что за ней скрывалось. В присутствии Мэвы он казался правильно не-испуганным, с трудом держащим лицо и старающимся выиграть время, но наедине с Брелиной менялся: речь становилась мягкой, тягучей, почти вальяжной, а в манерах не оставалось и капли былой настороженности.
Казалось, Анкано относился к ней с таким пренебрежением, что не видел смысла таиться — и это бесило до исступления, до багровеющих полукружий, прочерченных впивающимися в ладони ногтями!..
— Полагаю, что данмерка для вас предпочтительнее, чем неды, и всё же удивлена вашим радушием, советник.
— Вы же не чистокровная данмерка, госпожа Марион. В вас есть немало альтмерской крови. Думаю, ваш отец не был бы счастлив, что вы замалчиваете его наследие.
Брелина не удержалась — вздрогнула, нервно поведя плечами. В ней никогда не распознавали полукровку, если не знали наверняка: данмерская кровь её матери была сильной, очень сильной…
Впрочем, испуг быстро сменился злостью. По какому праву он так говорит о её отце? Как смеет память о нём пятнать своей грязной талморской пастью? Матушка осудила бы такую горячность, но Брелина всё-таки не сдержалась.
— Не думай, что твои игры собьют меня с толку, Анкано, — прошипела она. — Я выведу тебя на чистую воду, и даже под мантией Эленвен ты не сумеешь спрятаться. Не жди пощады.
— Ты хочешь правды? — переспросил он мягко. — Хорошо, будет тебе правда.
Анкано неспешно поднялся на ноги и мягким, кошачьим шагом пошёл навстречу Брелине. Невольно она отступила назад, прижимаясь спиной к двери: талморец встал к ней почти вплотную, и от его взгляда по спине бежали мурашки.
— А теперь мы поговорим, — сказал он, взмахнув рукой, и дверь за спиной у Брелины сначала нагрелась, а следом — глухо щёлкнула замком.
Тонкие золочёные пальцы распустили на горле шнуровку платья, скользнули по напряжённой шее… Брелина даже не поняла, когда он парализовал её, но отпрянуть не вышло — тело было сковано не страхом, а чарами.
— Кто ты, маленькая полукровка? — промурлыкал Анкано, почти невесомо касаясь её щеки. — Ты ведь тоже не та, за кого себя выдаёшь… Мерам, обложенным хворостом, не стоит бросаться огненными шарами, так ведь у вас говорят?
Брелина не собиралась удостоить его ответом, но тишина ублюдка явственно не устраивала. Он отстранился, взмахнул ладонью, неразборчиво прочитав формулу заклинания, и потянул — крюком зацепил, вонзившись в нутро, и рвал, вытягивая на свет правду. Брелина сопротивлялась, — от напряжения загудело в висках и, кажется, кровь пошла носом… — но всё же не выдержала.
— Риннала… — хрипло выдохнула она. — Меня зовут Риннала Карудил. Я — дочь Ремана Карудила, последнего короля Фёстхолда, и Моргии Ра’Атим, сестры последнего короля Морровинда.
От обиды хотелось расплакаться — навзрыд, по-девчоночьи горько и бурно. Столько лет хранить свои тайны, столько жертв принести — и напрасно!
Впрочем, Анкано признание Брелины — Ринналы — не удивило, а скорее обрадовало.
— Вот в чём дело! — воскликнул он, довольно оскалившись. — Понятно, почему твоё лицо казалось мне таким знакомым: ты очень похожа на мать… но выглядишь намного моложе, чем должна. Впрочем, стоит ли удивляться? Твоя бабка вовсю рожала, когда ей было немногим меньше четырёх сотен. Древняя кровь, благословенная кровь…
— Талмор с тобой не согласен, — перебила его, с трудом обретя власть над голосом, Риннала.
— В сравнении со второй эрой они стали куда более близоруки, — хмыкнул Анкано. — А Реман и Моргия? Что с ними?
— Мертвы. Как и их сын.
— Досадно — они были… интересными. Брелина Марион из дома Телванни, значит? Хорошее прикрытие — учитывая, что с домом Телванни стало. Хотя даже им повезло больше, чем Хлаалу.
Риннала сглотнула, нервно облизнула пересохшие губы.
— Кто ты? — спросила она. — Откуда ты был знаком с моими родителями?
— Ты начинаешь задавать правильные вопросы, — с одобрением отозвался её собеседник. — Тот, кого вы звали “Анкано”, выжег свой анимус дотла, но тело — выжило. Отличное тело: сильное, молодое, полное магией до самых краёв — да ещё с Оком Магнуса, освещавшим к нему путь, как маяк. Было бы расточительством позволить этому телу умереть, ты не согласна, Риннала Карудил?