Она шумно выдохнула; кажется, если бы не заклинания, рухнула бы на землю, как куль с мукой.
— Нежить… — проговорила Риннала скорей для самой себя — свыкнуться было непросто, — и светски осведомилась, глядя в глаза собеседнику: — И что теперь, будешь прятаться в новом заёмном теле? Даже если я не смогу изобличить тебя перед Мэвой, даже если она тебя отпустит — что вряд ли, — то рано или поздно Талмор очнётся от спячки, вызовет тебя на допрос и докопается до правды. Церемониться они не станут — а здесь тебе никогда не будет спокойной жизни.
— Прятаться? Нет, леди Риннала, я не из тех, кому достаточно выживать и прятаться, оставив мысли о том, что причитается мне по праву. Я совершил немало ошибок, но я и учился на них — а иначе с тобой сейчас не беседовал бы. У меня было время подумать… Твоя подруга не отдала псиджикам Око — я всё ещё чувствую его поблизости. Ты знаешь, где она его прячет?
Риннала покачала головой: догадывалась, конечно, что Мэва не просто так тянет с Анкано время, но ничего не знала наверняка.
— Я хотел разыскать его и отобрать, — продолжал меж тем рассуждать не-Анкано, — но теперь у меня есть идея получше. Риннала Карудил, законная королева Фёстхолда и близкая подруга Драконорожденной — ты никогда не задумывалась о том, чтобы отвоевать Саммерсет? Неужели существование мелкотравчатой данмерской чародейкой тебя устраивает?
Остатки парализующих чар схлынули вешней прохладной водой, и Риналла, освобождённая, с наслаждением расправила плечи.
— Какая тебе в том выгода? — спросила она, настороженно прищурившись.
— Быть может, я решил: пока что мне хватит короны законного соправителя? Это надёжнее, чем основывать очередной культ — и безопаснее, чем причащаться Мантеллы.
Риналла не вытерпела — нервно рассмеялась; мысли проносились в её голове табуном перепуганных лилландрилских коней.
— Не думала я, что сегодня мне предстоит обсуждать замужество… — протянула она, выигрывая время. — Ты хочешь перетянуть на свою сторону Мэву и заполучить контроль над Оком?.. Что же, я принимаю твоё предложение, Маннимарко, — ответила наконец Риннала, протягивая для поцелуя руку — не сомневалась, что угадала.
Заёмная кожа сходила с неё лохмотьями — и обнажала лицо некоронованной королевы.
Комментарий к Часть первая: Кожа, в которой мы прячем правду
Сопряжение Планов — серия событий, связанных с основным квестом ESO, в частности, даэдрическое вторжение из Хладной Гавани на Тамриэль и неудачная попытка Маннимарко завладеть силой Молага Бала.
Ночь Зелёного огня — устроенная Талмором чистка альтмеров-диссидентов.
Реман Карудил согласился жениться на Моргии после того, как та — при помощи Маннимарко — дала ему возможность поговорить с покойным сыном от предыдущего брака: этому посвящён один из квестов “Даггерфолла”.
[Канон не даёт информации о том, что стало с Реманом, Моргией и их детьми после смены власти на Островах, но, имея представление об идеологии Доминиона, трудно поверить, что женатый на данмерке и приживший с ней детей-полукровок король сумеет сохранить хоть какое-то влияние.
О судьбе Барензии и Хелсета нам также ничего доподлинно не известно, но их отсутствие на политической арене само по себе достаточно красноречиво]
Основной квест “Даггерфолла” строится на поисках артефакта Мантелла. Его использование в итоге вызвало пространственно-временной парадокс, известный как Деформация Запада (также — Прорыв Дракона), когда несколько равновероятных исходов гонки за силой Мантеллы воплотились в реальность одновременно. По слухам, Маннимарко (традиционно стремившийся к апофеозу) на какое-то сумел воплотиться в божественном небесном теле — Луне Некроманта, — однако то, что именно случилось с ним (и его божественностью) после, остаётся загадкой.
========== Интерлюдия первая: Ближе к дому ==========
Комментарий к Интерлюдия первая: Ближе к дому
Achtung Bitte: фемслэш, рейтинговый контент.
Винтерхолд оправдывал ожидания: хорошее место, чтобы пережидать, но скверное, чтобы жить. Отголоски былого величия всё еще можно услышать — в монументальности линий, в древности кладки, в богатстве библиотеки, — но в стенах Коллегии уже очень давно раздавались иные песни: о сохранении, поддержании и выживании.
Брелину это устраивало: когда повсюду одни тупики, а ходить по кругу давно опостылело, сохранять, поддерживать и выживать — не самый скверный образ действия и меньшее, что она могла сделать в память о семье.
Когда-нибудь дело дойдёт и до мести…
Не обошлось в Коллегии и без приятных сюрпризов: Брелина, морально подготовившись к общему дормиторию, уставленному ученическими койками, была рада ошибиться. Она получила отдельную комнату в Зале Достижений — маленькую, холодную, с узкой кроватью, тяжеловесной, как и вся остальная нордская мебель, но всё же свою, — и этого оказалось довольно, чтобы не пялиться дарёному коню в зубы дольше, чем дозволяют приличия.
Брелина не знала наверняка, но подозревала, что ей сыграл на руку упадок Коллегии: теперь, когда в каждом наборе учеников можно пересчитать по пальцам, расселять их стало намного проще, чем в период расцвета.
Талантливый администратор сумел бы, наверное, вдохнуть в это место новую жизнь, но Савос Арен талантливым администратором не был, а Брелину, для которой Винтерхолд стал славным, тихим убежищем, такой расклад более чем устраивал.
Она неспешно, но обстоятельно обживалась: привыкала к местным порядкам, налаживала полезные связи и вспоминала, каково это — вместе с дорожным плащом снять и удушливую тревогу, крепко, спокойно спать и не бояться каждой причудливой тени. Дни, словно бусины, нанизывались на нитку — ровные, размеренные, входящие в привычку…
Месяц — и регулы спустя — Брелина, переодевшись ко сну и нырнув под одеяло, вдруг обнаружила: впервые за долгое время ей захотелось расслабиться, снять напряжение определённого толка.
Она не искала отношений или случайных связей — боялась подставиться, боялась быть уязвимой; однако у тела — молодого, здорового, с огненной данмерской кровью в венах — были свои потребности, до недавних пор оттеснённые, но никуда, конечно же, не исчезнувшие.
Хорошо, что удовлетворить их — хотя бы отчасти — можно и в одиночку: как бы спокойно и безопасно Брелина ни ощущала себя в стенах Коллегии Винтерхолда, этого было — пока что?.. — мучительно недостаточно, чтобы по-настоящему с кем-то сблизиться.
Откинув одеяло, она задрала сорочку, стянула панталоны и развела ноги; прикрыла глаза, пытаясь поймать нужный образ, но пальцами — уже принялась за дело. Тянуть картинки из прошлого? Брелина быстро от этого отказалась — слишком болезненно, слишком горько — и попыталась найти вдохновение в настоящем.
Соученики? Не подходили, по многим параметрам: начать хотя бы с того, что все — вчерашние дети. Преподаватели и старшие адепты? К недам Брелина почти никогда не испытывала влечения, Арен был стар, Нелорен — Шеогоратом целованный, к Энтиру, скользкому, слово угорь, лезть не хотелось даже в фантазиях, а вот Фаральда…
Фаральда — умная, благородная духом — казалась идеальным выбором. Сильный маг, привлекательная женщина и, что по-своему важно, ближе всего к дому — в некоторых вопросах Брелина была и осталась мером привычки.
Что толку выдумывать сложные, громоздкие сценарии? Пусть будет так:
Фаральда — даже в мантии с нордским орнаментом и на фоне нордской тяжеловесной мебели — выглядит истинной дочерью Островов. Брелина как есть, в сорочке, встаёт напротив неё и кивает, приглашая раздеться. Фаральда не спорит — расстёгивает и кладёт на стол пояс, распускает шнуровку у горловины; двигается неспешно, почти дразняще — давая возможность дорисовать всё то, что обычно скрыто одеждой.
Брелина любуется, скользит глазами по золотой коже — нежной, как лепестки лилии. Гордость и воля, лишённые пустозвонной надменности, проступают у Фаральды и на лице, и в осанке, в линии плеч. Высокая, стройная, отменно сложенная: изящная шея, небольшая, но красивая грудь с маленькими твёрдыми сосками — цвета жжёного сахара; тонкая талия, мягкий изгиб бёдер — и длинные стройные ноги с точёными щиколотками.
Фаральда молчит, но она открыта, расслаблена — улыбка играет и на губах, и в глубине полуприкрытых янтарных глаз. Брелина, довольная, гладит её по щеке и тянется дальше — распустить рыжеватые волосы, позволить рассыпаться по спине… Такие редко бывают у чистокровных, но смотрится очень красиво — то, как контрастируют с солнечной кожей эти червонного золота пряди… или её, Брелины, пепел.
Обе они тут же, за миг перемещаются на кровать — равно голодные, одинаково распалённые; чтобы быстрее подвести к интересному, лишнее можно и срезать, так ведь? Брелина ловит губами сахарно-тёмный, напряжённый сосок, гладит второй — и свой — большим пальцем, пока Фаральда уверенно, со знанием дела ласкает её между ног, но отчего-то…
Не то, всё не то! Привычные, отточенные движения, служившие Брелине верой и правдой, к разрядке её не приблизили ни на пядь. Только запястье, и без того натруженное во время дневных тренировок, начало уставать — вот и весь результат.
Брелина остановилась; задумалась, закусив губу, и откатила Фаральду назад — обнажённой, на другой конец комнаты, — и, удивляя саму себя, представила рядом Нирию.
Нирия… Маленькая заносчивая стерва — смазлива, не бесталанна, но воплощает все предрассудки об альтмерском нраве так полно и ярко, что иногда кажется ожившей карикатурой. Это так сладко — содрать с неё спесь вместе с одеждой! Поставить рядом с Фаральдой — голую и неловкую, — и посмотреть, что будет…
А будет так:
Нирия раздевается — медленно, неуверенно. Надменные речи о расовой гордости никогда не скрывали того, что для альтмерки она слишком низкоросла — такое объяснить можно только смешанной кровью или мутацией… и кто знает, что для неё страшнее?
Оголяться Нирии точно страшно, и Брелина к ней не особенно милостива: грудь — мелкие козьи сиськи — покрывается мурашками, ноги — короткие, кривоватые — чуть заметно подрагивают, смазливая мордашка — заливается краской.
Не уродина, нет — но и сама понимает, что рядом с Фаральдой проигрывает по всем статьям, и даже густые, светлые, по всем канонам расовой чистоты идеальные волосы не спасают положения. Пусть теперь видит, что здесь никто не купится на её пустую браваду!
Пусть чувствует — кожей, сердцем.
Фаральда берёт Нирию за подбородок, смотрит со снисхождением сверху вниз; подушечки её пальцев… не грубые, нет — но кусачий скайримский мороз, пробирающий даже через перчатки, не оставляет места изнеженности. Движения — властные и скупые: свободной рукой — вниз, коротко остриженными ногтями по шее, ладонью — обхватывать грудь, мять её пальцами, а сосок — сжимать, перекатывая между большим и указательным — и, всё так же удерживая лицо, ни на мгновение не позволять отвести взгляда.
От её прикосновений кожа горит, как огнём обожжённая. Брелина хочет взять её руку, поднести ко рту, укусить, — до крови, до тонкого вскрика! — и Нирия подчиняется: отнимает чужую ладонь от груди, впивается, как упырица — и даже не вздрагивает от звонкой пощёчины.
Это уже теплее…
Обе они в тот же миг оказываются на кровати — узкой, вдвоём им не развернуться толком. Борются они недолго: одеяло падает на пол, а Фаральда уверенно подминает Нирию, заводит той руки за голову, коленом — раздвигает стыдливо стиснутые бёдра. Сопротивление тщетно, если не хочется сопротивляться, и Нирия, растерявшая спесь, сдаётся, и, всхлипывая, разводит ноги, и так откровенно течёт, что это почти неловко…
Брелина вздыхает и ставит их по-другому: Фаральда оказывается у Нирии между ног; помогая себе пальцами, вылизывает её — влажную, потемневшую от прилившей крови, чувствительную настолько, что каждое прикосновение пронзает, как молния. Запускает язык, и пьёт её, бесстыдно раскрытую, и гладит подушечками пальцев — настойчиво, неустанно.
Нирия вся сжимается изнутри, дрожит под её руками и чувствует, что вот-вот, в любую секунду… Кусает губы, но это не помогает, крик рвётся из горла — и Нирия давит его, впивается зубами себе в ладонь…
Брелина — тоже. Меж бёдер она такая же узкая и горячая — влажный жар обжигает пальцы, и каждое их движение начинает звучать. Вот-вот, в любую секунду… Фаральда, уверенная и опытная исследовательница, не остановится, пока не добьётся нужного результата. Нирия? Нирии стыдно, но так отчаянно хорошо, что она вытравляет свой стыд — на время. Она подаётся навстречу, насаживается Фаральде на пальцы — жадная, нетерпеливая, пытающаяся хоть так вернуть себе иллюзию контроля. Тщетно ведь, верно? Нирия получает то, чего жаждет, только когда до неё нисходят — как бы она ни кичилась своими заслугами.
Хорошо тебе, Нирия? Фаральда глядит на неё, самопровозглашённую соперницу, с насмешливым интересом, янтарь её глаз — дразнит, смешивает карты. Как устоять? Брелина не может — лаская себя, представляет, что это её, Фаральды, пальцы у неё внутри. Чувствует — вспоминает — воображает — вкус поцелуев на языке, запах разгорячённой кожи — и представляет, что это Нирия жарко дрожит вокруг её, Брелины, пальцев.
Жадная, нетерпеливая, пытающаяся хоть так вернуть себе иллюзию контроля…
Брелина поймала правильный ритм, и всё, что ей нужно — пара привычных, отточенных движений, чтобы всё прежде сдерживаемое, затаённое и невысказанное рухнуло горной лавиной, наполнило каждую клеточку — и взорвалось ослепительно-чистым экстазом…
А пока в ней, поглощённой этим чувством, волнами затухало наслаждение, всё остальное — Фаральда, Нирия, их комната-двойник — рассыпалось, отслоилось змеиной кожей… Без одеяла Брелине сделалось зябко, и стоило невероятных усилий встать и поднять его с пола — чтобы потом провалиться в мягкий, бархатно-чёрный сон без сновидений.
Когда она проснулась, повеселевшая и отдохнувшая, первые солнечные лучи пробивались через неплотно задёрнутые шторы и красили бледным золотом стены и тяжеловесную нордскую мебель, в которой, пожалуй, можно было найти своё суровое очарование — практичность, чеканные формы, тонкая, искусная резьба…
Занималось утро; Брелина, нанизывая на нить очередной пережитый день, готовилась к новому.
========== Часть вторая: Кости, которые держат небо ==========
I.
Надежда была для Ринналы роскошью, и всё же она надеялась — вопреки доводам рассудка и горькому личному опыту.
Не окупалась для дочери Ремана Карудила и Моргии Ра’Атим вера в лучшее — только потери да разочарования приносила она на кончиках бритвенно-острых перьев. Когда-то Риннала верила, что и Фёстхолд, и весь Саммерсет смогут принять их с братом, если они всё сделают правильно, если будут любить и защищать родную им землю, если не позволят себе забыть об ответственности и родовой гордости. Но птица-надежда, поманив их семью обещанием счастья, спустилась на землю лишь ради того, чтобы взмахнуть крылами и разорвать на части всё то, что было Риннале дорого.
Она росла как альтмерка и всегда себя таковой считала — альтмеркой, принцессой Фёстхолда, пусть даже и щеголяющей пепельной кожей да красными глазами. Вопреки опасениям консервативных придворных, Чёрная королева Моргия не пыталась вырастить из Ринналы и Горантира маленьких данмеров, ибо отлично понимала, с какой страной окажутся связаны их судьбы… да и сама, покинув Морровинд ещё в детстве, не была образцовой дочерью своего народа. О связи с Хлаалу и о наследии Ра’Атим её дети никогда не забывали, — кровь не вода, и прокляты на веки вечные те, кто не помнят родства! — но данмерское в них было не глубже, чем кожа.
Впрочем, талморским псам и этого было довольно — глубже, чем кожа, они никогда не заглядывали.
В Риннале не осталось великодушия к бывшим соотечественникам. Умом она понимала, что Кризис Обливиона потряс Острова, обрушил Кристальную-как-закон и внёс в умы и сердца страх и сумятицу… Но не один Саммерсет пострадал от нашествий даэдра! Никакие страдания и разочарования её народа не оправдывают того, что он добровольно вручил власть над собой безумцам и фанатикам!
Предательство остаётся предательством, а низость — низостью, в какие наряды ты их ни облачай, и траурно-белые покрывала не в силах спрятать уродство подданных возрождённого Доминиона.