Надо было ковать железо, пока горячо, и не позволить старикам придумывать возражения.
Арагорн попросил их подождать, сам прошел в дом. Нашел перо, чернила и лист плотной бумаги. Вернулся во двор и, пристроившись на чурбаке, при старейшинах написал: «Я, Арагорн, сын Араторна, вождь и король Дунаданов, будучи в здравом уме и твердой памяти, повелеваю Хальбараду, сыну Халдира, принять правление над народом в случае моей гибели или безвестного отсутствия… — он задумался, покусывая кончик пера, — в течение трех лет». Поставил число, подписался.
Нарфирину и Даммару ничего не оставалось, кроме как засвидетельствовать своими подписями его волю.
Когда чернила высохли, Нарфирин свернул бумагу, спрятал за пазуху. Старики снова переглянулись и начали прощаться. В них открыто горело желание посудачить между собой о новостях и о неразумном распоряжении государя. Пускай! В том, что его воля будет исполнена, Арагорн не сомневался. Он еще раз от души поблагодарил старейшин за мудрое правление и выразил надежду — нет, уверенность! — что, вернувшись из похода, найдет их в добром здравии. Они, как водится, пожелали государю покровительства Единого и скорейшего возвращения с удачей.
— Ты уж будь добр, государь, береги себя, не лезь на рожон, — добавил Даммар сверх обычая.
Арагорн честно пообещал, и старики откланялись.
Дальше его ждали матери, желавшие, чтобы он благословил детей, родившихся за время его отсутствия. Обычай этот немало смущал Арагорна — он не был уверен в этом своем праве и в действенности благословения. Но по прошлому опыту знал, что спорить и отказываться бесполезно, и потому со всем старанием возложил руки на головки малышей и призвал на них милость Единого. Впрочем, Единый и без просьб Арагорна не оставил их своей милостью: детишки как на подбор были здоровыми и красивыми.
В конце очереди обнаружились две подружки — девицы на выданье. Одна из них, пухленькая, с милыми ямочками на щеках, при виде государя покраснела как маков цвет и глаз не смела поднять. Другая же, не столь хорошенькая — с большими, чуть навыкате серыми глазами, с упрямым подбородком — учтиво, но решительно потребовала от Арагорна благословить на замужество ее подругу, Эйриэнь. Свадьба должна состояться поздней осенью, когда в поселок вернутся воины, и среди них — суженный Эйриэнь.
— Неужели для свадьбы требуется мое благословение? — удивился Арагорн. — Или ваши родичи против?
— Нет, — пискнула Эйриэнь и застенчиво взглянула на Арагорна из-под ресниц. — Вернее… Его родители согласны. А у меня нет никого. Отца орки убили два года как. А матушка той же зимой с горя занемогла. К ней и наш лекарь ходил, и от эльфов целитель, и даже сам Владыка Элронд врачевал. Не получилось… Чуть-чуть до весны не дожила, — девушка шмыгнула носом. — А тетушка говорит, кого сам государь благословит, тому удача будет!
Да, как ни безмятежна с виду жизнь в уединенном поселении следопытов, а потери и горе никого не минуют. Пусть у Арагорна нет права на благословение, отказать девушке в просьбе безжалостно. И Арагорн, возложив руки на темноволосую на голову, от души пожелал:
— Пусть благословит Единый тебя, Эйриэнь, и твоего суженого крепкой любовью, долгой и благополучной жизнью и многочисленным потомством!
Девушка с благодарностью поклонилась.
— А тебе, госпожа, не нужно благословение на замужество? — спросил Арагорн у ее решительной подруги.
Та вскинула острый подбородок:
— Нет! Я не собираюсь замуж.
Арагорн вопросительно поднял брови. Девица смутилась, но продолжала твердо:
— Не хочу всю жизнь просидеть у очага, провожая и ожидая мужа и сыновей. Государь, я владею оружием! Меня Калангиль из стражи Владыки Элронда научил стрелять без промаха. Отец мой уже не молод, а сыновей у него нет, только я да сестры. Вели ему брать меня в походы!
— Как твое имя, госпожа?
— Митвен, дочь Нариона.
Арагорн помнил этого скромного, застенчивого, немногословного человека, до глаз заросшего рыжей бородой. Кто бы мог подумать, что у него выросла такая бойкая дочурка!
— А что думает твоя мать? Она, должно быть, огорчится, если ты вместе с мужчинами отправишься воевать с орками.
— Привыкнет. Привыкла же она отпускать отца. А потом, сестры-то останутся с нею.
— Но и твоему отцу будет спокойнее, если ты будешь вместе с матерью ждать его в поселке.
— Этак всю жизнь просидишь в ожидании!
— Значит, тебе хочется заниматься ратным делом наравне с мужчинами… Хорошо. Так и быть, замолвлю за тебя словечко Калангилю. Будешь служить в его отряде.
На лице воительницы выразилось изумление:
— Стража Ривенделла?! Но я…
— Всякая служба почетна. В страже не брезгуют служить и эльфы. А воину надлежит выполнять приказы командира, тем паче государя, — наставительно произнес Арагорн. — Хочешь стать воином — делай, что приказано.
Девица, смешавшись, хлопала глазами.
Тут застенчивая Эйриэнь опомнилась и, схватив подругу за руку, поклонилась сама и заставила поклониться ее, а потом выпалила:
— Благодарим тебя, государь, за благословение и за науку! Погоди приказывать, Митвен еще подумает!
Развернувшись, она потащила воительницу прочь. До Арагорна долетел ее возмущенный полушепот: «С ума сошла. Нашла о чем просить государя! Только рассердила его. А если бы он и впрямь велел тебе…»
Эйриэнь ошибалась: он не сердился, а был огорчен.
— Кто там? — выйдя на крыльцо, спросила матушка. — А, Митвен… Просилась в поход?
— Да. Бедняга. Неладно в мире, если юные девы хватаются за оружие, чтобы проливать кровь наравне с мужчинами.
Матушка пожала плечами:
— Так и есть. Но чего ты хотел? Много веков наш народ живет в борьбе и ради борьбы. Воины всегда при деле, всегда в почете. Дела и почета, бывает, хочется и женщинам, но наша участь — вечное ожидание. Мы ждем мужей, потом сыновей… Вот иным девам мужская участь и представляется завидней женской.
— Не знаю, — с сомнением сказал Арагон. — Вы, женщины, даете жизнь. Мы, мужчины, отнимаем. Что здесь может быть завидного?
— Я тоже думаю, что ничего, — улыбнулась матушка. — Но знаешь, если… когда мы победим и Тьма будет повержена, тебе придется найти новую цель, ради чего жить. И показать эту цель людям. Иначе они потеряются, после веков войны оказавшись в мире и благополучии. Так потерялся бы житель чащобы, впервые очутившийся в вольной степи.
— Неужели это сложно? — удивился Арагорн. — В мире столько дел! Любить, растить детей, восстанавливать разрушенное, созидать заново… Заселять пустые земли… На поколения хватит!
— Может, ты прав, а может, кому-то будет не хватать врага и сражений, чтобы чувствовать себя правым и нужным…
Арагорн пожал плечами. По его разумению, рано было думать о далеких мирных целях. Сначала надо победить, а там как-нибудь само образуется…
Полдень давно миновал. Остаток дня после обеда Арагорн предпочел бы провести вдвоем с матушкой, но надо было сходить к эльфам — условиться с Гэндальфом о припасах и о времени выхода, да и с командиром стражников Элронда поговорить, раз уж обещал.
К Элронду он решил не заходить без приглашения. Пусть Владыка хоть переведет дух!
Арагорн отправился через реку, поспрашивал встречных эльфов и по их подсказкам нашел Гэндальфа, занявшего гостевой домик. Судя по кучкам пепла и множеству смятых исчерканных бумажек, маг предавался усиленным размышлениям. К общению он расположен не был и на вопросы Арагорна лишь пробурчал: «На рассвете выйдем, пока не жарко. Припасы бери какие хочешь. Мне Владыка Элронд обещал сложить. Жаль, у него зелья нет языки оркам развязывать…» На последних словах он скрылся в клубах дыма.
Арагорн простился и, усмехаясь про себя привычкам старого ворчуна, отправился к Калангилю, дом которого был неподалеку от моста. Эльф поначалу удивился просьбе Арагорна принять в свой отряд девицу из людей, но, поразмыслив, согласился. Служба по охране подступов к Ривенделлу была не слишком опасной, достаточно скучной и прекрасно подходила, чтобы проверить силу желания воительницы посвятить себя ратному делу.
Когда после всех переговоров Арагорн вернулся к себе, оказалось, что матушка уже позаботилась о сборах, будто он все еще был несмышленым юнцом, впервые отправляющимся в дальний путь. Она сложила ему на комод походную одежду, выстиранную и зачиненную (сверху на стопке лежала только что сшитая новая рубаха, а под ней — рубаха Арвен). Рядом на табурете стоял тщательно оттертый от сажи котелок, в нем — кружка, ложка, походная фляга. Сапоги были вычищены и заново смазаны от сырости. И, конечно, матушка не забыла испечь «печеньиц путника», которые, хоть и уступали эльфийским хлебцам в волшебстве, но зато превосходили их по вкусу.
— Матушка, дорогая, спасибо! — растроганно сказал Арагорн, обнимая ее. — Когда ты успела! Но стоило ли так утруждаться? Я и сам…
— Сам ты всегда успеешь. А мне когда еще выпадет случай собрать тебя? Да и не хочу я, чтобы ты тратил последний домашний вечер на суету. Давай хоть сейчас поговорим спокойно.
И они проговорили весь вечер и полночи.
Смирившись наконец с решением Арагорна, матушка больше не плакала и не упрекала его. А он вдруг почувствовал свободу рассказывать ей все подряд, как это бывало в детстве и как совсем недавно было с Арвен. Об Арвен он и говорил больше всего — о ее красоте и легкости, о ее уме и проницательности. Виделись они всего ничего, а она знает Арагорна едва ли не лучше, чем он знает сам себя!
— Немудрено, Эстель, — улыбнулась матушка. — Вам, мужчинам, некогда думать о себе и копаться в душе, вы ведь всегда заняты делами: мира ли, войны ли… А у нас, у женщин, есть время смотреть и размышлять о чувствах. Арвен же преуспела в понимании лучше многих — ведь она дочь своего отца и внучка леди Галадриэль, а та, говорят, необыкновенно проницательна и мудра… Какая она? Владыка Элронд когда-то рассказывал о ней, но ты — человек, а мы, люди, видим по-другому.
Арагорн задумался:
— Знаешь, леди Галадриэль неописуемая. Она будто свет. Бывает ласковой и теплой, как летнее солнце на закате, а бывает пронзительной, резкой, словно молния. Еще она любит шутить и… сомневаюсь, что сумел скрыть от нее хоть одну мысль.
Матушка протянула руку, потрепала его по волосам, с улыбкой в голосе посочувствовала:
— Бедняга. Нелегко тебе пришлось! С такими леди надо держать ухо востро, да и ужиться сложно. Не каждому нравится чувствовать себя мышкой в лапках кошки.
— Владыка Келеборн уживается прекрасно… Я благодарен леди Галадриэль. Если бы не она, я бы так и не встретился с Арвен.
— Это верно, — погрустнев, вздохнула матушка. — Тебе есть за что благодарить ее.
Ночь перевалила за половину. Спохватившись, матушка отправила Арагорна спать: «Тебе выходить на рассвете, а на кого ты будешь похож, если будешь на каждом шагу клевать носом?». Арагорн безропотно повиновался, но уснул не сразу. Разговор разбередил воспоминания и чувства, и он долго перебирал в памяти мгновения свиданий с Арвен в Лориэне, их разговор на холме Амрота и то, что случилось потом.
«Ты будешь среди тех, чья доблесть развеет Тьму», — сказала она.
Как трудно верить в это сейчас, перед лицом долгих, тяжелых, быть может, бессмысленных поисков! Но она назвала его, как и матушка — Эстель… Они обе надеются на него. И у него нет права на уныние и бездействие.
========== 8. Напутствие ==========
Во сне он видел, как матушка с Арвен гуляют на цветущем лугу, на берегу широкой светлой реки. Они тихо беседовали, их освещало яркое солнце, вдалеке звенели детские голоса и смех. Потом Арвен обернулась и просияла улыбкой, но, стоило Арагорну сделать к ним шаг, как чудесное видение пропало, а он проснулся.
Пусть бы этот сон был вещим!
Сон укрепил и ободрил Арагорна. За окном серело — время близилось к рассвету. Он, не медля, встал, оделся (в матушкину рубаху, прибрав рубаху Арвен в сумку), тихо спустился в кухню, на запах печива. Мог не таиться, матушка не спала.Она хлопотала у плиты, а на столе дымились горячие пироги, выстроились горшочки с маслом, медом и вареньем, желтели на глиняной тарелке ломти сыра, исходил паром кувшин с ягодным взваром…
На прощание матушка устроила целый пир!
Сама она почти не притронулась к еде, а только смотрела на Арагорна. Когда он закончил есть и поднялся из-за стола, она тоже встала:
— Я провожу тебя до моста. Не хочу… дальше… длить прощание.
Арагорн испугался, что она сейчас заплачет. Но матушка сдержалась, и слезы, не пролившись, лишь блеснули в ее глазах.
Как тысячу раз до этого, Арагорн натянул походные сапоги и куртку, не глядя, подогнал застежки и пряжки, опоясался мечом, навьючил заплечную сумку, к которой был приторочен плащ, закинул за спину колчан и лук в налуче. Матушка покрылась платком и накинула плащ.
В предрассветных сумерках они молча прошли через тихий спящий поселок. У моста Арагорн остановился, опустился перед матушкой на колени, взял ее за руки:
— Прости, что ухожу. Ты же знаешь, я должен. Я обязательно вернусь, хоть и не знаю, когда. А потом, после победы над Врагом, мы будем жить вместе… и никогда не расстанемся.
Матушка высвободила руки, обхватив голову Арагорна, прижала к своей груди:
— Конечно. Я все понимаю, — тихим, ясным голосом проговорила она. — Тебя ведут твоя любовь и твой долг, но путь их тернист… Пусть моя любовь убережет тебя в этом пути. Пусть он завершится удачей. И пусть все твои обещания исполнятся.
Склонившись, она поцеловала Арагорна в лоб. Потом подняла на ноги, снова крепко обняла, а отступив, улыбнулась сквозь слезы:
— Теперь иди. До встречи, Эстель, дитя мое.
— До встречи, матушка, — с глубоким поклоном сказал Арагорн.
Он твердым, быстрым шагом пересек мост. На той стороне обернулся — матушка стояла неподвижно, прижав руки к груди. Он помахал ей, она в ответ подняла руку. В темной одежде, маленькая и хрупкая на фоне вздымавшейся горной стены, она выглядела до боли одинокой и беззащитной. Но Арагорну невозможно защитить ее иначе, чем оставив сейчас в одиночестве. И, подавив тоску, он отвернулся и зашагал дальше, к выходу из долины, к Привратной Беседке, где должен был встретиться с Гэндальфом.
В беседке, кроме Гэндальфа, безмятежно пускавшего дым из трубки, Арагорна ждал Владыка Элронд. По-прежнему пасмурный и уставший, он стоял в углу беседки, зябко кутаясь в плащ, и так глубоко ушел в свои мысли, что не сразу заметил следопыта.
Кашлянув, Арагорн поклонился.
Гэндальф благосклонно кивнул и махнул трубкой в знак приветствия. Помедлив, кивнул и Элронд. Он смотрел на человека без гнева и раздражения, только с грустью.
— Итак, вы готовы, — сказал он будничным голосом. — Я не буду давать вам торжественных напутствий, а просто пожелаю удачи. Увы, дар предвидения все чаще изменяет мне. Будущее затянуто мутной пеленой, сквозь которую не проникает взор… Я не знаю, чем кончится ваше путешествие.
— Знать все заранее неинтересно, — заметил Гэндальф.
Арагорна охватила жалость к Элронду и желание ободрить. Эх, не всегда умение смотреть вглубь и дар предвидения идет на пользу его владельцу!
— Не отчаивайся заранее, Владыка, — сказал он, стараясь, чтобы голос его звучал убедительно. — Кто знает, может, завеса будущего скрывает не поражение и горе, а нашу победу и радость? Незнание дает место надежде, а та скрашивает ожидание. Надейся!
Вдруг отложив трубку, Гэндальф принялся обшаривать свое одеяние и пробормотал с досадой:
— Вот болван, кисет с табаком забыл! Придется вернуться.
Бросив посох и объемистый мешок, он быстрым шагом, почти бегом устремился к поселению. Арагорн и Элронд проводили его взглядами.
Повисло молчание.
— Эстель, сын мой, ты говоришь: «Надейся», — наконец проговорил Элронд тихо. — Но настали времена, когда всякая надежда иссякает. И между нами теперь пролегла тень. Быть может, так предначертано, чтобы моя потеря возродила королевство людей. Я люблю тебя и не хотел бы возлагать на тебя непосильное бремя, но все же скажу: Арвен не должна растратить благодать бессмертия ради меньшей цели. Она не станет женой человека меньшего, чем король Арнора и Гондора.