Он вспомнил, как сильно тот был напряжен в момент их судьбоносного разговора, как он сжимал руки в кулаки и как очевидно билась жилка на его виске, красноречиво говорящая о том, насколько велика сдерживаемая им боль и обида, ярость и злость.
Понимая, что от судьбы не уйти, Дамблдор встал и, твердым шагом подойдя к двери, распахнул ее.
Молчание моментально окутало всех присутствующих подобно густой дымке, и директор смог увидеть Молли Уизли, раскрасневшуюся от эмоций, не терявшую достоинства и державшуюся максимально прямо Нарциссу Малфой, а также немного растерянную профессор МакГонагалл, отчаянно пытавшуюся сохранить привычную суровость, и профессора Снейпа, чей прямой взгляд выражал все его чувства и эмоции.
Какое-то время они стояли почти недвижимо, напоминая статуи или античный барельеф.
- А-а-а, директор, - первой очнулась Молли, - как приятно, что вы все же решили отвлечься от своих невероятно важных дел, - она выделила это слово и метнула взгляд на Минерву, - и почтить наши скромные персоны своим вниманием, а не то я была бы вынуждена ударить в дверь каким-нибудь заклинанием помощнее.
- Я тоже очень рад видеть вас, Молли, - почтительно ответил Альбус, - прошу вас и вашу спутницу пройти в мой кабинет.
- Но ведь это уму непостижимо, - всплеснула руками профессор трансфигурации. – Это что-то из ряда вон выходящее! Ни разу в Хогвартсе не бывало такого, чтобы родители вот так просто приезжали в школу и буквально вламывались в кабинет директора!
- Не было в Хогвартсе и такого, чтобы родители детей получали письма со словами «мне страшно», «я боюсь», «помоги понять, что происходит, мама»! – Нарцисса не без труда сдерживалась, говоря эти слова. – Если вы считаете, что это нормально, то нам придется вести общение в другом ключе!
- Добавлю от себя, профессор МакГонагалл, - продолжила Молли. – Вы знаете, что все мои дети учились на факультете, главой которого вы сейчас являетесь; все знают, что мой сын Рональд является первокурсником, и что моя дочь Джинни поедет сюда в следующем году. Я и сама в свое время была студенткой славного факультета Гриффиндор и прекрасно знаю наши принципы и девизы; став матерью, я не забыла их, не утратила, не отвергла; однако могу сказать одно: вы, не имея детей, готовы скинуть слабого львенка со скалы; я же, сколько бы львят у меня ни было, дорожу каждым из них, и Гарри Поттер – тот же львенок, которого вы вместе с директором бросили на произвол судьбы; а теперь он понимает, что пришло время отвечать за свои поступки. – И она прошла в кабинет Дамблдора, провожаемая непередаваемым взглядом женщины, и Нарцисса последовала за ней.
***
Дамблдор вернулся на свое законное место за столом, а Нарцисса и Молли сели напротив, причем миссис Уизли прожигала директора таким взглядом, что ему становилось не по себе.
- Позвольте мне еще раз уточнить – вы прибыли поговорить о Гарри Поттере, не так ли? – Дамблдор, сам того не замечая, попытался оттянуть время.
- Это более чем очевидно; не задавайте глупых вопросов, директор, - первой выступила Нарцисса. – Я не могу сдерживаться. Да, своя рубашка ближе к телу, и больше всего меня заботит судьба собственной семьи и любимого, единственного сына, а она напрямую связана с Гарри Поттером, которого вы, как выяснилось, довели до плачевного состояния!
- А потом послали Хагрида, подобно великий спаситель, дабы заслужить его уважение и признание. Освободили, значит, от магглов. – Молли подхватила инициативу, не давая директору открыть и рта. – Умно придумало, Дамблдор; вы действительно великий волшебник. Но и великий обманщик, а обман, даже самый искусный, все равно раскрывается, причем обычно в самый неожиданный момент…
- Мальчик здесь, сыт, одет и учится, находясь под магической защитой. Если все в итоге закончилось хорошо, стоит ли ворошить прошлое?
Молли встала; ее глаза метали молнии.
- Вы вздумали издеваться, Дамблдор? Одиннадцать лет, вдумайтесь в эту цифру! Одиннадцать лет вы плевать хотели на судьбу мальчика, а теперь заявляете, что все в порядке?!
- Я следил за ним, - попытался оправдаться тот. – Много раз он видел волшебников, которые следили за ним и потом докладывали мне.
- Тогда представьте себе такую ситуацию, - продолжила Молли, которую упертость директора буквально превращала в фурию. – Очень важный для многих человек, который, заметьте, ни в чем не виноват, заточен в тюрьму, а у вас есть возможность освободить его! И что делаете вы? Периодически спрашиваете надзирателей, все ли с ним хорошо. А на то, что его бьют и не дают нормально поесть, вам плевать!! – она взорвалась, не выдержав. – Почему он приехал в обносках, с синяками?! Рональд был в шоке!
- В шоке вся школа, - добавила Нарцисса. – Все родители магического мира обсуждают присланные детьми письма и ваши действия; давно началось расследование, чтобы понять, что вообще делали вы, когда Поттер нуждался в помощи. Новости распространились со скоростью трансгрессии, Альбус, и это не остановить, а вам не спрятаться, не убежать: вы навсегда поставили на самом себе клеймо, которое не стереть никакой магией. Все знают и уважают вас за ваши заслуги, однако же… Все они меркнут перед лицом той опасности, который вы подвергли весь мир магии, всего лишь бросив избранного на произвол судьбы.
- И да, - Молли вновь заговорила, намеренно не давая Альбусу возразить: его оправдания вызывали в ней самую настоящую бурю. – Попробуйте сами посидеть в крошечной каморке под лестницей вместо вашего просторного кабинета, плюс недоедайте, выбросьте к чертям свой лимонный шербет, и пусть вас вечно одергивают и боятся, так как вы маг… Сами подумайте: то, что Гарри не стал забитым социопатом, который боится выйти из своего чулана и общаться с людьми – это настоящее чудо!
Альбус молчал; на этот раз ему было нечего сказать.
Видя свой успех, Молли продолжила:
- Мой сын Рональд и Гарри сильно сдружились, как вам наверняка известно, и Гарри, наконец получив настоящего друга, смог хоть немного приоткрыться ему и рассказать ему некоторые вещи, которые повергли его в шок! Я долго просила Рона рассказать мне хоть немного, обещая, что никто не узнает об этом. И знаете что?! Например, Гарри поведал ему, как однажды просто хотел булочку, одну несчастную булочку – и ему пришлось идти в маггловский магазин и украсть ее, и ему до сих пор стыдно за это! Вы считаете, это нормально? На это можно, можно закрыть глаза?!
Нарцисса взглянула на Молли, ошарашенная услышанным; воображение услужливо нарисовало ей картинку голодного и побитого Драко, выпрашивающего у магглов кусочек сладкого, и слезы навернулись на ее глаза.
- Нас не двое, Дамблдор, - Молли смотрела директору прямо в глаза, и в ней не осталось и следы от заботливой, мягкой хозяйки дома Уизли – в ней плескался гнев, глаза сверкали. – Нас много, и все имеют на вас зуб. Вчера вы бросили в одиночестве Мальчика, который выжил; завтра вы бросите Хогвартс и всех студентов? Вам уже никто не верит, несмотря на все ваши заслуги и награды. Вы…
И вдруг в коридоре раздался детский крик, и она вскочила и бросилась к выходу – а Дамблдор и Нарцисса последовали за ней.
В коридоре уже начали собираться ученики, а также вскоре показались профессора Флитвик и Снейп.
- Что происходит? – Снейп обратился к трясущемуся первокурснику.
- Т-там… Там… трехголовый пес, и он… Он… - парнишка не мог говорить от страха.
Все ахнули, и Молли Уизли метнула на директора испепеляющий взгляд.
- Что ж, Альбус, - проговорила она. – Вам остается только одно: покинуть пост директора Хогвартса…
И в звенящей тишине она закончила:
- Добровольно.
========== Дело Блэка ==========
Свистящий ветер, холод камеры, ледяное дыхание похожих на предвестников смерти темных фигур дементоров, то и дело проплывавших по коридорам, голод, одиночество…
Все это стало давно привычным – если только можно привыкнуть к вечному вою, тьме, отсутствию пищи, общения, друзей, света солнца – в существовании Сириуса Блэка.
Опять же, мрачные дни, тянущиеся подобно бесконечной нити, сложно было назвать даже и существованием; заключенные теряли разум, сходили с ума и умирали мучительной смертью.
Десять лет, десять долгих лет… Не сбиться со счета времени и не думать, что он находился в страшной тюрьме бесконечную вечность Сириусу помогали лишь зарубки на стене, которые он оставлял каждый день с таким усердием и обязательностью, которых не показывал даже во время учебы в Хогвартсе, не говоря уже о жизни в целом.
Когда-то длинноволосый, дерзкий красавец, привлекавший немало внимания, популярный и яркий, теперь он стал жалким подобием самого себя, стал походить на собственную тень.
Бледность его лица контрастировала с кругами под глазами, делая их слишком уж отчетливыми; щеки давно ввалились, и давняя неровная щетина покрывала их жестким слоем; он исхудал настолько, что можно было свободно пересчитать ребра, и одежда мешковато висела на нем.
Вся жизнь, однако, сконцентрировалась в глазах мужчины – глазах, в которых можно было отчетливо прочитать всю смесь эмоций: боль, ненависть, усталость, тоску, отчаяние…
Отчаяние.
Оно было одновременно копьем, пронзавшим его, и единственным стрежнем, помогавшим ему держаться, не сходить с ума, не потерять рассудок. Сириус хватался за него, как за соломинку, грелся о негасимое пламя желания мести, освещавшее его тернистый путь, и верил, насколько это было возможно в соседстве с высасывавшими последние остатки тепла дементорами и проклинавшими свою жизнь безумцами, что когда-нибудь судьба сжалится над ним и даст ему шанс восстановить справедливость.
Раз за разом прокручивая в голове события той страшной осени и видя их так, словно это было вчера, он ощущал ядовитый вкус ненависти и горький вкус безысходности; эти эмоции причиняли ему такую боль, что дементоры пролетали мимо, понимая, что человека грыз злобный зверь собственных чувств.
Тем не менее, лишь это помогало ему не сдаваться, держало на плаву, помогало просто чувствовать живым…
Однажды, в один день, когда Сириус сидел в камере, обдумывая возможность побега в анимагической форме, дверь отворилась, и в помещение вошел Корнелиус Фадж.
- Министр… Магии?.. – Блэк потрясенно встал; в голове роились мысли, целая куча разнообразных мыслей, буквально разрывая мозг: среди них доминировали почему-то негативные, и противный голос нашептывал, что если уж к нему пожаловал сам министр, то наверняка ему либо хотят ужесточить наказание – хотя куда уж жестче, либо совсем…
О последнем он отказывался думать – он был готов отбиваться изо всех сил, доказывать свою невиновность любыми способами, драться, если понадобится… Ведь он должен был восстановить справедливость. Сделать так, чтобы его собственный крестник никогда не подумал о нем плохо.
Сириусу было уже плевать на глас общественности – десять лет в треугольнике смерти давали о себе знать – однако хотел, чтобы Гарри Поттер знал правду.
Несмотря ни на что.
- Да, Сириус Блэк. – Фадж взглянул на него серьезным взглядом. – Собирайтесь; направимся в суд.
Совершенно ошарашенный, мужчина пожал плечами.
- Я всегда готов. Мне нечего брать, кроме самого себя.
- Тогда идемте. – Министр направился вдоль по коридору, и Сириус последовал за ним, разрываемый внутренними противоречиями и догадками.
С одной стороны, он был рад покинуть проклятый Азкабан, хотя бы ненадолго; с другой же, он боялся, что его ждет наказание, и он так и не успеет доказать свою невиновность самому главному человеку.
Довольно долго они добирались до Министерства Магии, и всю дорогу министр молчал, а Сириус порывался задать ему мучившие его вопросы, но что-то останавливало его в последний момент.
Лондон изменился за десять лет; изменилось очень многое в мире магглов, в то время как в магическом внешне все оставалось на своих местах.
Сириус не знал того, как сильно его горячо любимый крестник повлиял на магический мир изнутри, перевернув очень многое с ног на голову; не мог он знать и того, при каких обстоятельствах и в каком виде он попал в Хогвартс, и какую череду событий повлекло за собой его появление…
Очутившись наконец в огромном здании Министерства, Сириус огляделся по сторонам, однако Фадж поторопил его, приглашая войти в большой зал.
Сердце бешено застучало, когда он подошел к дверям, за которыми его ждала неизвестность; однако, собравшись с духом, он все же вошел в зал и вышел в центр, ощущая на себе взгляды множества глаз.
Первые пару мгновений ему вдруг стало стыдно за свой неказистый, потрепанный вид, однако потом, подумав, что для обитателя Азкабана его состояние было еще более чем приемлемым, гордо вскинул голову и обвел присутствующих ответным взглядом горящих глаз.
Многие лица были ему незнакомы, однако его сердце вновь подпрыгнуло в груди, когда он увидел Хагрида, Дамблдора и Гарри Поттера – несмотря на то, что он ни разу не видел подросшего крестника, сходство мальчика с его старым другом Джеймсом было столь разительным, что Сириус ни капли не сомневался в правильности своих мыслей.
Переведя взгляд на того, кто сидел рядом с ребенком, он почувствовал мелкую дрожь – Северус Снейп смотрел на него прямо и, как показалось Сириусу, немного холодно.
- Сириус Блэк! – вдруг раздался голос Корнелиуса Фаджа. – Прошу вас рассказать о том, что же все-таки произошло осенью 1981 года…
У опального мага захватило дух и едва не полились слезы – спустя десять лет его наконец-то хотели слушать и слышать, наконец-то наградили правом голоса. Да, это еще ничего не значило – более того, все сказанное могло обернуться против него; однако присутствие Дамблдора и Гарри вдохновило его, и он начал рассказывать, обращаясь ко всем одновременно, но стараясь соблюдать максимально длительный контакт с крестником и его окружением.
При упоминании событий страшной ночи 31 октября 1981 года Сириус увидел, как Снейп отчаянно старался скрыть эмоции, безуспешно натягивая маску безразличия, и это еще сильнее вдохновило его – он понимал, что не он один боролся с эмоциями, не ему одному хотелось кричать. Ему даже казалось, что он видел слезы в глазах Гарри на таком расстоянии, даже через его очки; он говорил и говорил, стараясь не повышать голоса, но эмоции рвались наружу, крушили барьеры и изливались из него рекой – рвалось все, что он копил в себе долгих десять лет.
Закончив повествование, Сириус упал на колени и закрыл лицо руками, не в силах сдерживаться – и гулкая тишина повисла в зале суда.
Фадж нарушил ее первым, попросив Блэка присесть на скамью, выслушал свидетельские показания Хагрида…
Сириус едва не упал со скамьи, когда раздался голос, извещавший о том, что он, Сириус Блэк Третий, отныне свободен от всех обвинений и восстановлен в своем статусе.
Шатаясь, на ватных ногах, он подошел к трибуне, где сидел Гарри, и протянул к нему руки – и мальчик вдруг бросился к нему, крепко обнимая.
Сириус вцепился в крестника, поглаживая его по спине, и слезы лились из его глаз – он не мог поверить, что фортуна повернулась к нему лицом.