========== Часть 1 ==========
— Как — не женишься?
— Ну-у, — протянул Марсель и замолчал. Судя по глазам возлюбленной — надолго, и дай Боже, чтоб не навсегда. Интригующий опыт в виде секса в поезде прервался, толком не начавшись, ну и зачем было тратиться на купе? Роскошное такое, между прочим, купе, в отдельном вагоне поезда, где все ехали с закрытыми дверями, расширенным меню обедов и баром в двух шагах.
Поезд легонечко качнуло — распахнувший пасть рюкзак, оставленный на краю диванного сиденья в порыве страсти, едва-едва сдвинулся на волосок. Чего не скажешь о настроении любовницы. Эта крошка, без сомнения, была прекрасна не только внешне, но и внутренне — во всяком случае, Марселю раньше не попадались такие экспонаты, выкрикивавшие в постели цитаты Ницше. В первый раз он обалдел настолько, что не решался перезвонить ей ещё неделю, а потом это восьмое чудо света со слезами смеха на глазах объяснило, что это у неё особенность такая. Фишка.
Фишки фишками, но один у милой был серьёзный недостаток — некоторая несдержанность в эмоциях. Что и можно будет пронаблюдать через три, два, один…
— Не любишь меня, значит, — она слезла и одёрнула короткую кофточку, едва закрывающую пупок. — Понятно.
— Почему же, люблю, — осторожно отозвался Марсель и сразу же за этим совершил огромную ошибку: — Только не плачь.
Ошибкой это было по двум причинам. Первая — в глазах напротив уже бурлили эдакие соляные озёра, готовые вот-вот излиться прямо на него. Вторая — тон, которым было сказано сие. Чего б ему стоило чуть-чуть убавить обречённость в голосе?
— Ах так…
— Я ничего не обещал! Мы ни о чём не договаривались, — нервничать перед отступлением — тоже не лучший ход, но подружка, познакомившая их месяцем ранее, предупредила Марселя о том, что кареглазая жертва философии может в расстройстве чувств «слегка психануть». Марсель запомнил. — Ну, хорошая моя, поверь — муж из меня так себе…
Договорить он не успел — первая затрещина была слабой, потому что сопровождалась рыданием. Пока любовница собиралась с духом перед новой тирадой и, вероятно, пощёчиной, Марсель успел весьма оперативно скатиться с раздвижной кровати на пол, подскочить, натянуть брюки и морально приготовиться к бою. В его опыте случалось всякое, например, выпрыгивание из окна со второго этажа, так как к даме сердца внезапно пришёл старший брат.
Прыгать с поезда он пока не собирался.
— Все-е вы такие, — завывала милая, хлюпая носом и неспешно опуская ноги на качающийся пол. — Сначала — одно, потом — дру… другое…
— Не было такого, зая, сама подумай! — Хуже не придумал — назвать интеллигентную красотку заей. Чтобы как-то сгладить неловкость, Марсель продолжил маршировать по граблям и опустился на колени перед краем кровати, чтобы заглянуть в глаза любовнице. — Мы как хотели? Свободные отношения? Свободные отношения. Ты сама это предложила… И вообще, кто первый заметил, что я, гм…
— Кобель? — очаровательно улыбнулась плачущая возлюбленная.
— Немного, — не стал отпираться Марсель.
— Я думала, мы построили здоровые семейные отношения, — если б не слёзы, можно было бы решить, что она читает с листа. Однако листа не было. — Всё так хорошо складывалось…
— Да, замечательно, не спорю, но я пока не…
Вслед за этим поклонница Ницше издала какой-то странный высокий звук сродни визгу бешеной птицы и в ответ на попытку объятия царапнула его по руке. Отпрянув, Марсель пожалел, что не расспросил получше её подругу — в каком там смысле милая собралась психовать? Неважно, сейчас определённо пора драпать. Собирать манатки, уносить ноги и всякое такое.
Каким-то образом милая это почуяла, и Марселю стало не до рюкзака. Получив ещё пару боевых ссадин, на сей раз — на щеке, он отбросил попытки примирительно обняться и, убедившись, что ширинка застёгнута, выскочил в тесный коридор. Подлые двери не хотели закрываться, пока в них прорывалась воющая, рыдающая и царапающаяся леди, а Марсель ещё и не хотел ей ничего прищемить (поэтому мужественно прищемил себе ногу). В общем, сцена побега не удалась, а ещё он, кажется, не очень вежливо врезался в проводницу.
— Простите, — сказал он, с третьего раза ставя на поднос уроненный кувшин — хорошо, что пустой. — Семейная сцена. То есть, не семейная, но…
— Понятно, — равнодушно отметила проводница. — Не прищемите ногу дверью, сэр.
— Спасибо. О, да, конечно… Я уже. Неважно, — пробормотал Марсель, видя, как двери ме-едленно раздвигаются в стороны. — И вам не хворать!
В элитных вагонах персонал ко всему привыкший: Марселю доводилось ездить в таких, и чаще всего он был среднестатистическим богатым пассажиром, который, впрочем, никому не мешал за пределами своей территории. И вот, пожалуйста, разгар скандала. Его это не смущало, извиняться перед всем поездом не тянуло тем более, а вот очутиться в безопасном месте очень даже хотелось.
Подумать как следует он не успел — смертоносная плачущая любовница уже стояла напротив, намереваясь вытрясти из него хоть какое-то подобие раскаяния. Марсель сделал шаг назад, уткнулся спиной в двери соседнего купе, молниеносно раздвинул их и прыгнул внутрь.
— Трус несчастный! — взвыло в коридоре, и на хлипкие раздвижные двери обрушился град женских ударов, то ногтями, то кулаками. О нет, они же не выдержат! Разумеется, речь о дверях — за ногтями «зая» следила очень хорошо. Стальные оказались ногти… Марселю пришлось навалиться на дверцы изнутри, чтобы они уж точно никого не подставили и не оторвались заодно. — Мне же говорили, с самого начала!.. Ошибалась я, понятно тебе?! Не за глаза красивые… а за кошелёк!.. Так ты ж ещё, падла эдакая, интеллигент!
— Спасибо, милая, — пробормотал Марсель, сдерживая напор любви и ненависти, от чего уже начинало болеть плечо. — И образцовый семьянин.
— Оттуда ничего не слышно, в глаза скажи!
— Хватит кричать, здесь люди спят! — рявкнул он в ответ и наконец добился тишины.
С одной стороны, орать о том, чтоб не орали, не самый умный поступок за сегодняшний день.
С другой, врываться без спроса в чужое купе — тоже не фонтан.
Нервозность скандала была какой-то жаркой, то ли из-за незадавшегося секса, то ли из-за неожиданных скачек по коридору. Теперь внутри зашевелился неприятный холодок: ситуация, прямо скажем, не в пользу Марселя, но ногти по ту сторону двери всё ещё царапали поверхность, пусть и слабее… Нет, сначала она прорыдается и вообще подумает о своём поведении. Марсель обречённо обернулся через плечо, чувствуя себя застуканным с поличным домушником. Правда, домушники не оправдываются.
— Здравствуйте, — он натянуто улыбнулся, морально готовясь получить дубинкой по голове. Как-никак, неприлично так вторгаться, а в элитном вагоне кто попало не ездит, и дубинка вполне могла оказаться автоматом. Но его ничем не треснули: в купе был только один мужчина, примерно его возраста, и, имелось у него оружие или нет, по стечению звёзд и обстоятельств решил не стрелять. Только положил книгу на колени и разглядывал вошедшего, причём от этого взгляда Марселю почему-то захотелось провалиться сквозь землю. — Извините, — искренне добавил он, ощутив неуместное желание покаяться на этом же месте во всех смертных грехах. — Гм, я вам помешал. Это было несколько… грубо. И нагло.
— Есть такое, — неожиданно улыбнулся пассажир и перевёл взгляд на двери. — Кажется, выбора у вас не было?
— О, конечно, был. Позволить ей снять с себя скальп, — оказалось, «она» ещё не ушла, а Марсель сказал слишком громко, поэтому в дверь снова заколотили. Простонав что-то невнятное, Марсель с новыми силами прижался к хлипкой раздвижной стеночке, надеясь, что маникюр любовницы её не пробьёт насквозь. — Я бы вышел через окно, — продолжил оправдываться он, не совсем понимая, почему — сосед по купе пока не собирался жаловаться проводнику, если вообще собирался, просто наблюдал. Пристально так… — Обычно это удаётся, ну, знаете, соседние балконы, пожарные лестницы. Первые этажи… С поезда я бы так не сошёл.
— Ну почему же, сошли бы. Один раз, — любезно подсказал пассажир, и они рассмеялись, что, правда, было максимально неуместно со всех сторон; особенно со стороны коридора, но что ж поделаешь теперь.
— Выйдешь — точно сниму! — крикнула дама сердца и, судя по звуку, отошла. Марсель нервно сглотнул и приоткрыл дверцы на щёлочку. Ничего не произошло, и он оттянул правую створку на максимум, а потом получил в лицо своим рюкзаком и ветровкой. — Но лучше даже этого не делай! Скотина!
С громким безобразным лязгом дверцы схлопнулись. От возмущения Марсель не нашёлся с ответом — одно дело, выпихивать любовника в коридор, другое — совать его шмотки в соседнее купе. Допустим, в купе он прыгнул сам, но…
— Я понимаю, если вам захочется меня убить, — как можно вежливее сказал Марсель, прижимая к груди вещи, — но можно я тут ещё немного посижу? Если, конечно, не отвлекаю…
Незнакомец молча кивнул на незанятую скамью, как ни в чём не бывало возвращаясь к книге. Что он обо всём этом думает, понять было сложно, но Марсель надеялся, что минуток через двадцать возлюбленная наконец одумается и к ней хотя бы можно будет войти. Он спешно покидал вещи и какое-то время рассматривал свои царапины, за исключением тех, что на лице, потом не выдержал — ну не было в жизни такой ситуации, чтобы промолчать.
— Скорее всего, она скоро успокоится, и я вас покину, — счёл своим долгом сообщить Марсель, не совсем уверенный в том, что его слушают. Останавливало ли его это когда-нибудь? Нет. — Вообще-то, спокойная девушка, но с заскоками… Не думал, что её выбесит такая ерунда, тем более — заранее оговоренная. Забыла, наверное. Но что ж, у каждого свои недостатки. Нет прекрасной поверхности без ужасной глубины, и всё такое…
— Ницше, — рассеянно заметил попутчик, переворачивая страницу. На Марселя он больше не смотрел, вероятно, насмотревшись на сцену ранее.
— Ницше. Кто бы мог подумать, что это милое создание, цитирующее Ницше, расцарапает мне лицо.
— Значит, у ужасной глубины оказались когти.
— Ага, — вздохнул Марсель и откинулся на спинку раскладного диванчика, вытягивая ноги. — Хорошенькие, кстати… С французским маникюром.
Помолчав немного, он продолжил болтать:
— Ведь должен же быть в женщине какой-то баланс. Не это устаревшее «глупая, зато красивая» и наоборот, а что-то более глубокое… Какое-нибудь внутреннее равновесие, которое не позволяет эмоциям бить через край, особенно когда не надо. Знаю, звучит как сексизм, но я о конкретных истеричных примерах… Между прочим, есть у меня одна знакомая, идеальный пример этого равновесия. Если уж и даст подносом по голове, то осознанно и за дело. Вот это уже баланс.
— Воистину, — поддержал попутчик, не отрываясь, впрочем, от книги. Марсель извернулся, проявив чудеса гибкости, и смог прочитать: «Титан». — Но вот небезызвестный Драйзер считает, что, прежде чем прийти в равновесие, чаши весов должны колебаться, что вполне логично. Так что не удивляйтесь, если вы сначала получите удар подносом и лишь потом узнаете, за что.
— И то верно, — повеселел Марсель, ничуть не беспокоясь о поджидающих за дверьми когтях. Хотя они, кажется, уже втянулись. — Почему бы нам не поболтать немного о равновесии, скажем, за ужином в вагоне-ресторане? Я угощаю. Я виноват… Сегодня, например?
— Не стоит, — не было никаких сомнений в том, что незнакомец читал, но прямо сейчас Марсель был готов поклясться, что он смотрит в одну точку выше книжных страниц.
— Но почему?.. Ладно, давайте хотя бы обменяемся контактами, я бы с радостью…
— И это тоже лишнее. Я выхожу через полчаса.
Марсель хотел было сказать, что через полчаса остановки нет, и вообще поезд только тронулся, но станцию и впрямь объявили — через двадцать минут, а из окна было видно, как рельсы за дальним поворотом ведут прямо к незнакомому вокзалу. Ну что ж за день такой! По каким-то необъяснимым, но мощным причинам Марселю не хотелось разрывать это знакомство, и он не столько собирался заглаживать вину, сколько жаждал почесать языком о Драйзере — не каждый день встретишь интересного спутника, да ещё и таким интересным способом. Увы, другая сторона этого самого интереса не проявляла, скорее наоборот. Марсель надеялся, что он просто спешит и инцидент с нарушением приватности ни на что не повлиял.
Когда дверцы с шорохом приоткрылись, он едва не свалился со скамьи от неожиданности.
— Простите, — в щёлочке виднелась очень виноватая мордашка с красными от слёз глазами, но всё ещё очень симпатичная. — Мне так стыдно, этого не должно было произойти. Мы, пожалуй, пойдём… да, родной?
— Разумеется, — с облегчением выдохнул снова родной Марсель. — Иди, я догоню. Всё в порядке. Ещё раз извините, — вещи из рюкзака вылетели в полёте, так что пришлось задержаться и подобрать их, чем он не преминул воспользоваться: — Если вы всё же передумаете, моя визитка… очень неудачно осталась в купе…
— Значит, вашей визитке так было суждено. — Загадочный пассажир захлопнул книгу, и этот жест определённо служил окончанием разговора. — Остерегайтесь когтей, берегите равновесие. И галстук не забудьте…
Подобрав в последний момент выскользнувший галстук, Марсель выбрался в коридор с чувством полного провала. Так безжалостно его даже женщины не отшивали. Никогда!
Впрочем, его утешили. Бурно и сполна. Отвлечься пришлось лишь раз, когда с верхней полки свалилась сумочка и любовница кинулась её подбирать, пока ничего не пролилось. Тогда же Марсель прислушался, валяясь с закрытыми глазами головой к коридору, к шагам и хлопанью дверей. Нет, правда вышел, не соврал, но что ж такое… И жаль, очень жаль, что визитку он профукал! В искусстве красиво навязаться Марселю не было равных. До этого дня.
— Продолжим? — мурлыкнула любовница, ловко забираясь под тонкое одеяло. Поезд тронулся, и их слегка качнуло друг к другу. Баланс…
— Конечно. Только не царапай меня больше, я не мазохист.
— Прости, — раскаяния в этих глазах было столько, что Марсель предпочёл не развивать тему садо-мазо, а вернуться к старым добрым нежностям. В конце концов, царапины, полученные в ходе любовных утех, куда приятнее тех, что тебе дарят в неравном бою.
*
Окна, выходящие на Пражский град, были одной из самых весомых причин любить этот уникальный дом — не каждое утро проснёшься с видом на великолепную крепость самых разных стилей, состоящую из потрясающих башен, замков, лестниц и прочей очаровательной старины. Конечно, не так уж и хорошо отсюда видно — деревья мешают и дорога, да и весь комплекс в один взгляд не поместится, но местечко замечательное. Правда, чтоб проснуться, надо для начала заснуть, а Марсель только вошёл, и сразу кидаться на подушку в его планы не попадало.
— Душа моя, при случае передай Констансу, что этот дом — лучший из его домов.
— Сам и передашь. Вечером семейный ужин, — Марианна обняла его со спины, уткнувшись подбородком в плечо и, вероятно, глядя в ту же сторону. — Ты представляешь, я только вчера узнала, что моя любимая башня называется Далиборка. Забавное слово… Ты сильно голоден? Можно накрыть на стол пораньше, сегодня я никого не принимаю.
— А как же я? — деланно возмутился Марсель и получил тычок в бок. — Ай. Голоден, как обычно, ты же меня знаешь. Но всё же…
— Будто я не знаю, что твоя подруга сошла в соседнем городе. Поживи какое-то время без женского внимания, друг мой.
— Зачахну и умру.
— Ой, как же…
Марианна скрылась, оставив после себя лёгкий фиалковый аромат. Вообще-то она стоила куда дороже и башни Далиборки, и всех других башен, и, наверное, домов, содержащихся в разных городах Европы её покровителем Констансом, но для друзей всегда есть скидочка. Повезло, что сейчас они в Праге — Марсель приехал по делам, продвигать компанию отца, пустившую корни в Париже и разрастающуюся с пугающей скоростью, и останавливаться в гостинице ему почему-то не хотелось.
Солнце садилось, тёплый вечер складывался очень приятно и предвещал вкусный домашний ужин. Пока было время, Марсель разобрал вещи — обычно он не тяготел к идеальному порядку, но рюкзак за последнее время настрадался, и всё внутри было кувырком. Принял душ, вернулся в спальню на втором этаже, переоделся, передвигаясь по знакомому дому практически с закрытыми глазами, выудил из тесного шкафчика подходящую под настроение рубашку. По ощущениям и не скажешь, что работать приехал — как в отпуске, разве что пара неприятных дел помимо переговоров (переговоры он любил: откровенно говоря, поэтому Марселя на такие встречи и отправляли в любой конец материка). Сколько там можно пуговиц расстегнуть? Парочку уж ему точно простят. Остановившись напротив зеркала, Марсель придирчиво окинул себя взглядом и остался доволен, лишь слегка задержался, рассматривая шрам на лбу. Незаметный, симпатичный, а главное — не болящий в дождь, он ему даже нравился, как нравился и многим девушкам. И в глаза на бросается, как пресловутая молния у Гарри Поттера — просто полоса над правой бровью, как символ того, что биться в автокатастрофе — больно.