Какаши не просто подвёл его — предал. Либо оказался не более чем бесполезным шиноби, на деле не способным ни на что. В конце концов, он должен был предвидеть поступок Рин — или хотя бы среагировать вовремя, убрать чидори! Для чего ему был дан шаринган, чёрт возьми?!
Гений выпуска. Позор мира шиноби.
Обито не был уверен, что в нынешних обстоятельствах ему повезёт выжить. Только это и толкнуло его на внезапный откровенный разговор, так же как недавно с Сакурой. Он должен был узнать. Шанса больше могло не представиться. Ко всему прочему, в такой непривычной ситуации, когда его жизнь сильно зависит от других людей, приходилось вести себя максимально покладисто. И неплохо было бы засунуть обиды подальше. Он должен выжить во что бы то ни стало.
Ради Рин.
====== Фрагмент IV ======
Из-за отсутствия света он потерял счёт времени. Время сгустилось в вязкую тягучую массу, Обито барахтался в ней, как муха, и с каждым вдохом, с каждым стоном всё больше тонул. А вслед за ним, словно прикованная к нему цепью, шла ко дну надежда когда-нибудь выбраться.
Пустота вокруг, пустота внутри. Разбавить видения из молотом стучавшего в виски прошлого было нечем. Темнота раз за разом засасывала Обито в свои кошмары, лишь изредка отпуская отдышаться.
В эти короткие моменты он почти с наслаждением воспринимал отдающуюся в костях, кислотой разъедающую мышцы и просачивающуюся сквозь кожу в бинты боль. Даже голова раскалывалась почти приятно. Это было лучше подобного его предыдущей маске круговорота многократной подряд, изводящей его до предела смерти Рин.
Со дня того жуткого пробуждения в темноте анестезию ему больше не вводили, оставив на растерзание всей на свете боли. Сочувствие кончилось. Обито их не винил, лишь крепче стискивал зубы.
Одновременно под повязками страшно чесалось. Так, что хотелось лезть на стенку. Рин всегда говорила, что если чешется, значит заживает. Обито смутно догадывался, что тут не обошлось без преимущества клеток Хаширамы. Вряд ли в ином случае ему бы ещё пришлось дышать. Однако спасибо Мадаре за весь этот ад говорить не хотелось. Кто его вообще просил. Сам Обито бы предпочёл умереть тогда, когда ему было положено. Судьба явно пыталась его уберечь от ещё более худшего, пока Мадара ей не помешал.
Во время того, как сам тоже восстанавливался в госпитале, Какаши приходил регулярно. Сначала приносил какую-то еду, но узнав, что Обито уже давно в ней не нуждается (чёрт с тобой, всё же спасибо, Мадара), перестал. Обито уже жалел, что признался в этом. Может быть, тогда он приходил бы чаще — и чаще выдёргивал его из цепких объятий кошмаров.
Периодически чьи-то руки ощупывали его, перевязывали. Редко, гораздо реже, чем приходил Какаши. Обито точно не мог сказать, Сакура это или нет: здороваться с ним не утруждались, о самочувствии не спрашивали.
Вскоре Какаши начали давать миссии, он мог не появляться по несколько — кажется, дней. Существование Обито всё больше стало походить на цукуёми Итачи. В бытность Акацуки он потратил немало времени на изучение способностей соплеменника, движимый, в основном, отчаянной завистью. Его шаринган так и не смог довести гендзюцу до такого уровня, с Сусаноо и аматерасу и вовсе было никак, поэтому Обито Итачи втайне недолюбливал. Борьба с этим преимуществом напоминала ему его вечные детские попытки превзойти Какаши, в связи с чем внутренне приводила его почти что в бешенство. Однако с виду Обито приходилось оставаться абсолютно хладнокровным, каким и надлежало быть главе организации, благо маска облегчала эту задачу.
Он не раз повидал, что происходит с жертвами Итачи, которым не посчастливилось удержаться в его цукуёми хотя бы три секунды. Однако на себе проверить даже в лёгкой форме и ради интереса всё же не решился. Что-то подсказывало, что доверять до конца Итачи вряд ли разумно. В отличие от самого Обито, которому его несчастье придавало сил, Итачи производил впечатление человека, несчастного до полного безразличия к сохранению собственной жизни, до полной беспринципности в отношении всего, что не касалось Конохи. Обито, похоже, в понимании Итачи был вынужденным, необходимым злом. Лишний раз оказываться перед ним беззащитным не хотелось. Однако Обито смог составить довольно полное впечатление о его способностях и без непосредственного участия.
И он готов был поклясться, что выглядело его цукуёми именно так.
Временами собственный разум играл с ним настолько злые шутки, что начинало казаться, будто перевязывает его не очередной бесстрастный медик, а сама Рин. Как всегда, чувствуя его боль, она шептала: “Потерпи”, – и он готов был терпеть что угодно и сколько угодно, только чтобы продолжать слышать заботливый голос. Её нежные руки скользили по телу Обито, где нужно — грея чакрой, где можно — гладя. Эти ласки граничили с тем, о чём тринадцатилетнему мальчику совесть не давала и мечтать.
Обито решил, что лучше будет таким видениям отдаваться до конца, пусть на краешке сознания и продолжала болезненно пульсировать мысль о нереальности происходящего. В эти моменты он был настолько же нестерпимо счастлив, насколько мучительным наступало потом отрезвление от очередного видения с молнией, пронзающей сердце Рин.
И вот это, последнее, повторялось, повторялось и повторялось. Будто он мог забыть!
В конце концов обессиленному этой перемалывающей душу мясорубкой Обито удавалось забыться тяжёлым, как огромный камень, сном.
Комментарий к Фрагмент IV Саундтрек к части: Skillet – Falling Inside The Black
====== Фрагмент V ======
Из открытого, видимо, нараспашку окна тянуло дождём. Похоже, Какаши, уходя, забыл закрыть. Последние двое суток стояла ужасная жара, и вот не выдержала, взорвалась, разлетясь в разные стороны ливнем. Отчаянно скрипела швыряемая ветром туда-сюда рама. Капли долетали до лица Обито, он рассеянно слизывал их с губ. Встать и закрыть окно не было сил. Обито терпел, мёрз, старался отвлечься и подумать над своим положением, пока голова была на редкость ясной. Стратегия никак не хотела вырисовываться, он перебирал и забраковывал варианты один за другим.
Скрипнула дверь.
Тишина.
Два осторожных шага.
Ещё скрип.
Щелчок мягко закрывающейся двери.
— Я принесла тебе воды… — тихий, как будто неуловимо знакомый голос. — Боже, как здесь холодно!
Звук закрываемого окна.
Что происходит?
— Как ты?
На тебе. Неужели в этом голосе слышится забота?
С левого бока матрац чуть просел. Обито почувствовал, как что-то прижалось к его бедру, да так и осталось.
— Сегодня отец сказал, что моё будущее в качестве шиноби под вопросом… Я совсем забросила тренировки… — Говорящая, казалось, и не ждала ответа на предыдущий вопрос. Будто сама с собой.
У Обито внутри что-то неприятно кольнуло. Скверно ощущать себя мебелью. Между тем волнение нарастало.
— Я… — голос осип от долгого молчания, возникла необходимость прокашляться. — Очень признателен, но… я тебя знаю?
Послышался звук резко втягиваемого воздуха. Выдох не последовал.
Обито ждал. Секунда, две, три, пять… Да что такое.
— Ладно, глупый вопрос.
Что-то коснулось его пальцев. И внезапно крепко сжало.
— Наконец-то!
Тут уже Обито совсем опешил. Стиснул кулак другой руки, впился ногтями в ладонь. Галлюцинации перешли на новый уровень? Нет, вроде больно.
— Я всё ещё не по…
— Тсс!
В коридоре стали различимы гулкие шаги. Девушка бесшумно вскочила с койки и будто растворилась во влажном воздухе палаты.
Шаги миновали дверь Обито и медленно утонули в глубине коридора. Снова долгая тишина. Только он уже решил, что окончательно спятил, и едва не выругался вслух, как тот же голос прошелестел:
— Дежурный… Обход в десять часов. Совсем забыла.
Значит, Обито лишний раз даже не проверяют. Запомним, пригодится. Так что же это за посетительница?
— Я чувствую себя дураком. Кто ты такая?
Девушка то ли хихикнула, то ли кашлянула.
— Я Хьюга Ханаби. Очень приятно!
====== Фрагмент VI ======
— Кайтен! — завизжала Ханаби, и голубой вихрь взметнулся вокруг неё.
Девочка остановилась и засияла широкой счастливой улыбкой, одновременно пытаясь отдышаться. Волосы прилипли к влажному лбу.
Хиаши удовлетворённо смотрел на дочь. Всё-таки Неджи успел поставить ей никак не дающийся кайтен. Окончательно довела до ума его она, конечно, сама, пока Хиаши с племянником сражались в рядах армии Альянса. Было время, когда он едва не разочаровался в обеих дочерях. Однако это позволило ему по-другому взглянуть на племянника. Он признал, что помощь Неджи просто необходима ему для тренировок обеих наследниц. Не только Хинаты. Иногда глядя на серьёзного, сдержанного, не по годам талантливого парня он видел в нём сына, которого у него никогда не было. Хиаши в глубине души чувствовал некоторую вину за то, что Неджи рос замкнутым. В детстве он часто был более чем строг с ним, даже однажды применил силу проклятой метки… Однако Хиаши успокаивал себя тем, что всё так или иначе пошло племяннику только на пользу, что мужчина, а тем более шиноби, и должен быть таким: немногословным, собранным, вдумчивым и упорным.
«Прости, меня, Хизаши… Я снова ничего не смог предотвратить. Неджи достоин называться твоим сыном. Моя семья навсегда останется в неоплатном долгу перед твоей».
Из грустных мыслей Хиаши выдернул звонкий голос. Дочь сосредоточенно старалась сложить какие-то печати, смешно морща нос и помогая себе комментариями всех действий вслух. Или она обращалась к нему? ..
— Ханаби? — девочка встрепенулась и выжидательно замерла. Значит, не ему. — Твои тренировки стали показывать хорошие результаты. Продолжай в том же духе.
Хиаши направился к выходу из тренировочного зала, намереваясь прилечь отдохнуть. Прошла всего неделя с тех пор как его выписали из госпиталя, и всего две со дня наступления внезапного перерыва в войне. Окончанием никто это называть не смел, слишком непредсказуемые попались противники и слишком внезапно они отступили. Не похоже это было на конец. Хотя говорят, что одного из врагов всё же взяли в плен. И даже якобы собираются предать опытам Орочимару… Змееобразный нукенин неожиданно переметнулся на сторону Конохи, чем заслужил нечто вроде временного прощения, и околачивался теперь где-то поблизости. Ходили слухи, что он даже бывает нередким гостем в резиденции Хокаге-самы. Должно быть, это была ложь, потому что из-за огромного количества раненых Пятая целыми днями пропадала в госпитале. Включать бьякуган Хиаши медиками было на некоторое время строжайше запрещено, поэтому убедиться во всём самому пока не получалось. Да Хиаши и не стремился. Наверное, сказывался возраст, но хотя бы на короткое время истово хотелось выкинуть из головы всё, что связано с войной.
Заметив, что отец уходит, Ханаби приуныла, но природная непоседливость уже через минуту подхватила её за шкирку и выкинула на улицу. От избытка энергии активировав бьякуган и представив, что преследует целую группу вражеских шиноби, Ханаби стремительно припустила по направлению к больнице, вытянувшись вперёд и отведя прямые руки за спину для быстроты. Ей не терпелось похвастаться успехами перед сестрой.
Благодаря тому, что отец ещё не отказался от намерения сделать Ханаби в будущем главой клана, её уделом было домашнее обучение. Однако это мягкое название совершенно не соответствовало колоссальным нагрузкам, каких не знали подрастающие шиноби в Академии. Клан Хьюга ко всему подходил серьёзно и обстоятельно, до войны очень многие тренировки проводил для неё сам отец. Живая и любознательная Ханаби страдала от дефицита общения с ровесниками. Все остальные дети Хьюга обучались в Академии, а её одногодок в клане и вовсе не было. Между тем в её день было упаковано столько тренировочных часов, что казалось, он им мал и скоро лопнет, как резинка. Неджи и Хината были часто заняты на миссиях, однако иногда всё же удавалось их где-нибудь достать и оккупировать хотя бы на пару часов. Тогда Ханаби была счастлива, придумывала кучу занятий и тараторила без умолку, стремясь выплеснуть все свои мысли, накопленные за время разлуки.
Начало Четвёртой Мировой Войны ознаменовалось для Ханаби величайшим разочарованием — несмотря на то, что она была всего на два года младше Хинаты, на войну её не взяли. Она впахивала как проклятая, она старалась быть лучшей среди молодых шиноби в клане, хотя бы после Неджи. Но от Хокаге поступил чёткий приказ: все, кто младше шестнадцати, остаются охранять Коноху. Времена, когда детей отправляли воевать, давно прошли — назло Ханаби. Однако если бы дело было только в этом... Ханаби была лишена возможности защищать деревню и мир шиноби по другой причине: клан принял решение не подвергать наследницу такой опасности. Это было обиднее всего. А ей ведь уже в этом году будет семнадцать!..* Несправедливо.
Однако очень скоро Ханаби обнаружила в сложившейся ситуации плюсы. Во-первых, тренировки больше не норовили отобрать у неё всё свободное время. Более того, они стали его продолжением — и только. Все её сенсеи отправились на фронт. Ханаби упражнялась тогда, когда сама считала нужным. Ей доставало самостоятельности и ответственности для того, чтобы не лениться, и увлечённости — для того, чтобы не терять интерес к саморазвитию. Однако сколько теперь было свободы для новых дел и приключений!
Во-вторых, стены квартала больше не были преградой. Раньше ей не разрешалось надолго покидать их пределы (Хьюги ещё не оправились от двух похищений старшей дочери главы клана), но теперь следить за ней стало почти некому, и Ханаби активно и самозабвенно исследовала деревню. Ловила деловые стайки мелких, которым доверили патрулирование Конохи, и важно ими командовала, периодически припугивая бьякуганом. Время от времени устраивала им массовые соревнования, заливисто смеясь над их ниндзюцу. Малышня не обижалась, они чувствовали в ней лидера, который чуть уменьшал пустоту покинутости их сейчас многими взрослыми. Пару раз Ханаби даже попыталась снарядить экспедицию наружу — да хотя бы в лес — однако выбраться удавалось лишь ей одной. Мелкие то ли были ещё слишком неуклюжи, то ли боялись быть замеченными и наказанными, а потому не слишком старались. Никто не признавался вслух, что не хочет быть похищенным или убитым вражескими шиноби. Сказать такое значило опозориться перед сверстниками. Ханаби этой гордостью мелких мысленно восхищалась. Сама она тоже боялась за родных, но не за себя, и чуть что — пулей бы вылетела на фронт, на подмогу. Даже если бы это означало ослушаться опостылевшего уже приказа.
Но из деревни всё казалось мирным и спокойным, старшие если и получали новости с фронтов, то не подавали вида. Всё, что Ханаби знала — что войну объявил старичок-нукенин Учиха Мадара, родоначальник коноховских Учих. И что толком не ясно, как он до сих пор жив и что у него за войско, но большим оно вряд ли может быть. Сама Ханаби втайне считала бьякуган гораздо могущественнее шарингана, поэтому всегда усмехалась напыщенности Учих и много раз представляла, как появляется на поле боя и одна с лёгкостью разносит в пух и прах этого Мадару.
Стоило только войскам вернуться в Коноху, как ловушка кланового квартала снова захлопнулась, кровожадно чавкнув, проглотив Ханаби и закусив её свободой. Население Конохи заметно поредело, но с ранеными Ханаби столкнуться не успела — их незамедлительно переправили в больницу.
Известие о смерти Неджи заставило Ханаби ощутить, словно прямо над её ухом ударили в гонг, и от этого звука весь её мир вокруг начал осыпаться, как штукатурка со стен. Он крошился, крошился много дней.
В конце концов окружающее пространство стало напоминать мятую бумагу. Будто все декорации сжали в комки, чтобы выбросить, как неудавшиеся рисунки. Спустя неделю Ханаби спохватилась, нашарила картинки в мусорном ведре своего пыльного отчаяния и кое-как разгладила их, чтобы хоть чем-то заклеить пустоту вокруг. Получилось плохо: краска на них облупилась и потускнела, а на неизгладившихся сгибах и вовсе отсутствовала. Но по крайней мере стало не настолько промозгло, как было.