========== Глава 1 ==========
Ороку Кацуо спешил. Нужно было как можно быстрее пересечь лужайку перед домом, чтобы не попасться на глаза родителям или, пуще того, старшему брату Саки. Только бы преодолеть пространство, где обзор едва-едва прикрывало единственное росшее перед крыльцом дерево, и завернуть за угол, а там уж, за домом, ещё дедушка насажал целый сад, где ничьи не в меру любопытные глаза не заметят Кацуо. Тёплая живая ноша у него за пазухой сонно барахталась и попискивала. Маленький Кацуо в данный момент готов был отдать за неё всё, даже свою десятилетнюю жизнь. Только бы скорее скрыться за углом! Но чего боишься — то всегда и случается. Ороку Саки, отлично умевший возникать из ниоткуда, с обезьяньей ловкостью спрыгнул с ветки дерева и, совершив пару кульбитов, предстал пред раскосыми очами опешившего от неожиданности Кацуо.
— Куда это ты так торопишься, плакса? — задиристо поинтересовался он у братишки вместо приветствия.
— И ничего я не спешу, онии-тама!
Вот уж кем-кем, а плаксой Кацуо Саки точно не был, да и трусом называть его отнюдь неправильно. Но всё же брата он побаивался и почтительно именовал «онии-тама», хотя тот и был старше всего на год. Всё потому, что мать с отцом отдали Саки в таинственный клан Фут, где его учили «на настоящего ниндзя». Правда, поступок родителей являлся для юного Ороку скорее наказанием, отец даже произнёс что-то вроде «Там тебя обломают, негодяй!», но Кацуо всё равно завидовал брату, намного превосходившему в силе и ловкости сверстников. Кацуо и сам осваивал боевые приёмы, которые показывал ему брат, когда бывал в хорошем настроении и снисходил до общения, и никогда не забывал о гимнастике, но сейчас за пазухой у него ворочалось и посапывало живое существо, поэтому мериться с братом силами не представлялось возможным. Разумнее было просто обойти его и ускользнуть, сделав вид, что ничего, ничегошеньки такого он не скрывает. Но не тут-то было! Заметив обходной маневр Кацуо, Саки снова загородил ему дорогу.
— Врёшь! Я всё видел! Ты нёсся как угорелый. А за пазухой что прячешь?
Тут нужно сделать ещё одно отступление, дабы сказать, что лазить по крышам и деревьям Саки любил и умел. Сначала он оказывался на верхотуре из необходимости, спасаясь от тяжёлого отцовского кулака и материнских тумаков. Первое время матери ещё удавалось приторно ласковым голосом уговорить отпрыска спуститься с опасных высей на грешную землю. Но скоро Саки постиг всё коварство приёма и его оставили в покое, здраво рассудив — разбиться не разобьётся, а замёрзнет или проголодается — сам придёт. Йоши-сенсей так и вовсе поощрял подобные упражнения. Так Ороку Саки с ловкостью белки и прыгал по деревьям или взлетал на неприступные с виду стены, ради развлечения, практики, а то и ретируясь от разъярённых мальчишек, с которыми ему не разрешали играть (но драться-то ведь не запрещали!). Со своей позиции он прекрасно видел брата, бегущего к дому, и явно несущего что-то под кимоно. Это пока ещё неизвестное «что-то» могло иметь и практическое значение. Возможно, братец наворовал яблок и хочет съесть добычу один? Но нет, Кацуо, хоть и вечно голоден, как и сам Саки, еду красть не станет. Юный заинтригованный ниндзя решил непременно выяснить причину странного поведения младшего брата. Итак, он грозно нахмурился и, наступая на пятящегося от него Кацуо, повторил вопрос:
— Так что у тебя там, Кацуо-тян?!
— Ничего, честное слово, ничего, онии-тама!
— Врёшь!
В подтверждение этих слов существо, невольно ставшее причиной спора, громко и жалобно заскулило. Отпираться больше не имело смысла.
— Идём в сад, — сдался Кацуо.
— Верно, а то не ровен час кто-нибудь из родителей выйдет из дома, — согласился старший брат и тут же на всякий случай предупредил. — Смотри, не вздумай жульничать!
И они скрылись за углом дома, оба поджарые, не по годам рослые, все в ссадинах и царапинах — следах вечных стычек с соседскими мальчишками, похожие на молодых волчат с блестящими глазами. Особенно на волка смахивал тренированный Саки, обладавший, в отличие от брата, особой грацией движений. К тому же в тёмных глазах его вечно плясали озорные бесенята, тогда как открытый взгляд младшего светился покладистостью.
Оказавшись в глубине сада вне возможного поля зрения строгой матери, Кацуо и Саки оглянулись по сторонам, чтобы удостовериться, что они действительно одни.
— Ты не расскажешь матери, онии-тама? — полувопросительно-полуумоляюще промолвил младший.
— Уж кажется, это ты у нас всегда ябедничаешь мамаше! — презрительно фыркнул старший.
Несколько успокоенный не сколько самой фразой, сколько тоном, которым она была произнесена, Кацуо, вздохнув, осторожно вытащил из-за пазухи щенка — очаровательного белоснежного малыша с глазами-вишенками, острой умильной мордочкой и восхитительными треугольными ушками.
— Где взял? — спросил Саки, старательно изображая равнодушие.
— На пустыре. Понимаешь, я иду из школы, а он там, бедняжка, сидит совсем один.
— Ты, верно, уже и имя ему придумал?
— Да, — неизвестно чему смущаясь, ответил Кацую, — его зовут Кёсиро.
-Кёсиро, значит? — переспросил Саки и почесал щенка, которого брат по-прежнему не спускал с рук, за ухом, отчего тот благодарно засопел и даже лизнул ласкавшие его пальцы. — Вот только родители даже тебе не разрешат его оставить, а мне уж и подавно.
— А ты думал, почему я так бежал? — возмутился Кацуо. — Мать с отцом меня не видели и о щенке не узнают… если ты не расскажешь, конечно…
Тут Саки сделал страшные глаза и приготовился влепить братцу хорошую затрещину, но тот благоразумно увернулся.
— Пусть он будет общий, твой и мой! — потребовал юный ниндзя в качестве компенсации за моральный ущерб.
— Ладно, будет. Он поживёт пока тут, в саду. Поставим ему коробку, будем тайно кормить, а потом, может, и родителей удастся уговорить…
«Удастся, как же!» — подумал про себя Саки, но вслух сказал:
— Ты, Кацуо-тян, полезай на чердак, достань самую большую коробку и старый матрасик, да смотри, чтоб мать не увидела, а я пойду стащу на кухне немного мяса.
-Кёсиро всего месяц, ему ещё нельзя мяса! — протестующее заявил Кацуо, крепче прижимая к груди щенка.
— Тоже мне, собаковод! Ладно, достану блюдце молока.
Заговорщицки оглянувшись по сторонам, братья строго-настрого указали Кёсиро тихонько сидеть на одном месте и разошлись выполнять каждый свою миссию.
========== Глава 2 ==========
На Технодроме не было официального запрета на содержание домашних животных, тем не менее из четвероногих в вотчине Кренга обитали лишь лабораторные крысы и кролики, которых говорящий мозг развёл для своих экспериментов. Кормление и чистка клеток входили в обязанности Шреддера (только тс-с-с… это секрет). Кренгу, видите ли, уход за зверьём не по рангу, а неуклюжие Бибоп и Рокстеди для такого ответственного дела не годились. Грубыми пальцами, привыкшими к дубинкам и бластерам, они могли, не рассчитав сил, нечаянно навредить хрупким животным, да и просто вызвать у них стресс одним своим видом. Прожорливые мутанты к тому же были способны сами слопать весь корм, оставив кренговых подопытных голодными.
Иногда ещё на борт Технодрома невесть как проникали диковинные насекомые и прочие неразумные обитатели измерения Икс, но они, если не были нужны Кренгу, безжалостно изгонялись жителями передвижной крепости.
И только однажды негласное табу подверглось нарушению: Бибоп тайком от грозного босса и даже от друга Рокстеди завёл черепашку, самую настоящую черепашку, которую до поры до времени благополучно прятал в аквариуме под собственной кроватью, благо барахла в комнате мутантов накопилось столько, что Шреддер мог обнаружить среди его залежей нарушителя, только устроив генеральную уборку, чего ниндзя, конечно же, делать не стал. Но всё тайное, как известно, становится явным, и бестолковый мутант сам выдал своего питомца. Сначала он рассказал о черепашке Рокстеди, а затем друзья коллективно додумались опробовать на несчастной рептилии действие мутагена. Узнав о проделке своих подручных, Ороку Саки не обрушил на глупую кабанью голову, украшенную фиолетовым ирокезом, заслуженную порцию благородного гнева. Во-первых, черепашонок, облитый мутагеном, бежал с Технодрома, не позабыв прихватить на прощание пару шреддеровых мечей. Во-вторых, Шреддер прекрасно понимал, что, наказав Бибопа, сам уподобится одному человеку… А повторения истории, участником которой ему довелось стать когда-то, он не хотел.
В доме Ороку, в отличие от Технодрома, запрет на домашнюю живность всех видов был озвучен во всеуслышание. Неизвестно, чем наличие питомцев мешало госпоже Миоко, но на сей счёт она выразилась вполне категорично, предупредив возможные порывы сыновей: «Только попробуйте притащить!» Не смея спорить и зная тяжёлую материнскую руку (ничуть не легче отцовской, неоднократно проверено), Саки и Кацуо смирились. Саки, впрочем, особенно не переживал — ко всем мяукающим, тявкающим, летающим и плавающим существам он относился равнодушно. Лишь когда-то он пробовал разорять птичьи гнёзда, но от этой вредной привычки его отучил Хамато Йоши.
Застав однажды ученика на месте преступления, сенсей спокойным тоном приказал ему спуститься с дерева. Саки, которого и мать родная не могла согнать с верхотуры, на сей раз, к своему удивлению, подчинился и подошёл к учителю, готовый принять наказание. Сенсей ласково взял мальчишку за руку и, глядя ему прямо в глаза, прочёл длинную лекцию о страдании живых существ, взаимосвязи всего сущего на Земле и прочее, и прочее. Он не повышал голоса, как мать, не бил, как отец, но Саки страдал, не смея ни вырвать руку, ни отвести взгляд. Про себя он уже решил, что в угоду сенсею разорять гнёзда больше не будет. Одного урока оказалось достаточно.
А Йоши тогда, впервые присмотревшись внимательно к своему маленькому ученику, заметил в его глазах злобный упрямый огонёк, который не раз видел и впоследствии у Шреддера. Тот огонь изумил его и напугал. «Совсем ещё ребёнок, а взгляд как у волка. Как он не похож на своего брата! Ведь Кацуо не такой, — подумал тогда мудрый сенсей. — В душе Кацуо нет и не будет зла, а Саки, похоже, унаследовал жестокий нрав родителей. Может, и в обучение следовало взять младшего брата, а не старшего? Впрочем, нет. Из Кацуо в лучшем случае выйдет просто неплохой боец, а вот Саки обещает стать великим мастером.»
Много лет спустя Хамато Йоши, принявший имя Сплинтер, нет-нет, да и возвращался в мыслях к тому дню, когда впервые почувствовал исходящую от Шреддера угрозу. Мог ли он изменить что-нибудь? Ведь не прояви он тогда слабость — дескать, пропадёт талант, глядишь, не возникло бы никаких проблем со Шреддером. А то выучил, что называется, на свою голову! Размышления всегда заходили в тупик и человек-крыса горестно вздыхал. Что сделано, то сделано, обратно не вернёшь.
Относись госпожа Миоко с чуть большим вниманием к собственным отпрыскам, их странное поведение не укрылось бы от её глаз. Кацуо и Саки не дрались, как обычно, и ей не приходилось разнимать их, попутно отвешивая обоим подзатыльники. Младший не ябедничал на старшего, а старший не тузил младшего за доносы. В общем, в семье Ороку на время установились тишь и гладь. Братья заключили перемирие и исчезли на весь вечер из дома. Госпоже Миоко это было всё равно, а её молчаливому суровому супругу, не принимавшему практически никакого участия в воспитании детей и вечно занятому своими тёмными делами — так и подавно. Между тем братья Ороку забрались в самый дальний угол сада, где, сидя рядом на корточках, затаив дыхание, неотрывно наблюдали, как Кёсиро, забавно пофыркивая, жадно лакает из блюдца молоко. Хамато Йоши поразился бы произошедшей в Саки перемене. Взгляд юного ниндзя потеплел и смягчился. Ну, а Кацуо — тот просто сиял от счастья. У него есть собственная собака!
Вдоволь налюбовавшись и нагладившись, братья посадили щенка в коробку, пожелали ему спокойной ночи с клятвенным обещанием завтра непременно прийти как можно раньше, и отправились домой, пока родители всё же не хватились их и не вздумали искать.
— А дождь ночью не пойдёт, онии-тама? — беспокоился Кацуо.
— Не должен, — ответил Саки, с сомнением глядя в небо, где заря позолотила облака — ясное-то оно ясное, а всё же кто его знает? — Нет, не должен.
Никогда ещё Саки не желал так сильно, чтобы скорее наступило завтра!
Кёсиро свернулся калачиком в коробке, сытый и совершенно счастливый. Ещё сегодня утром он находился в полнейшем неведении по поводу дальнейшей своей судьбы, а сейчас у него были имя, дом и сразу два любящих хозяина. А мама ещё говорила, что мальчишки злые и так и норовят ни за что ни про что швырнуть камнем! Щенок ничего ещё не знал о людях. Он не сердился даже на того человека, который утром принёс его на пустырь и оставил, отрывисто приказав: «Сиди тут!» Значения слов щенок не понял, но всё же решил, что человек скоро вернётся и терпеливо ждал его, не сходя с места. Ждал и тогда, когда в брюхе урчало от голода, а две вороны, о чём-то совещаясь на своём языке, приближались с явно враждебными намерениями. А потом пришёл хороший маленький человек (впрочем, тогда для Кёсиро ещё все люди были хорошими) и забрал его со страшного пустыря. Теперь щенок знал, что его зовут Кёсиро и имя ему очень нравилось. Счастливый Кёсиро не заметил, как заснул. Сны он видел приятные и мирные.
Дождя ночью не было.
На следующий день хрупкое перемирие братьев Ороку само собой нарушилось. Потасовкой решалось всё — кто будет кормить щенка, расчёсывать или убирать за ним. Иным способом разрешать конфликты братья просто не умели. Правда, стычки теперь проводились подальше от родительских глаз и утратили прежнюю ожесточённость. Жизнь братьев приобрела новый смысл. Саки, используя навыки ниндзя, трижды в день бесшумно пробирался на кухню, где таскал еду для Кёсиро. Каждый день братья вставали пораньше, чтобы накормить щенка и пообщаться с ним до занятий, и после уроков и тренировок не плелись домой нехотя, как прежде, а неслись со всех ног. Ни мать, ни отец не видели, как переменился Саки. А вот Йоши-сенсей заметил. Расспрашивать не стал — знал, что Саки всё равно не ответит. Должна же у каждого быть своя тайна. В том, что тайна хорошая, Йоши-сенсей не сомневался.
Кёсиро понимал, что его от кого-то прячут и в отсутствие своих маленьких хозяев покорно сидел в коробке. Он даже старался не лаять слишком громко во время игры. В общем, конспиратор из него получился отличный.
Идиллия продолжалась ровно три дня, а на четвёртый произошла беда.
========== Глава 3 ==========
В тот день, четвёртый нелегально прожитый белым щенком Кёсиро в доме Ороку, братья, как у них повелось, уединились в саду со своим питомцем. Но возня со щенком не доставила Кацуо и Саки прежней беззаботной радости. Каждый из них прекрасно понимал, что собачий вопрос пора уже обсудить с родителями, но начинать разговор с ними ни тому, ни другому не хотелось. Так хорошо сейчас сидеть на траве и ни о чём не думать! Наконец, Саки всё же решился:
— Вот что, Кацуо-тян. Больше тянуть нельзя.
— А? С чем тянуть? — сделал невинные глаза младший.
— Нужно сегодня рассказать родителям о Кёсиро. Или мы всю жизнь будем прятать его здесь? — Саки хитро прищурился. — Пока он не вырастет в огромного пса?
Кацуо угодливо хихикнул. Его прежняя уверенность — «может, удастся уговорить» — исчезла. Мать, если уж загодя предупредила — «Нет!», слову своему не изменит. А вот … отец? На него была крохотная надежда. Он-то ведь ничего не запрещал. Правда, он вообще мало обращал внимания на сыновей. Если мать ещё хоть как-то выделяла Кацуо, то отец относился одинаково безразлично к обоим. Саки и Кацуо не помнили, чтобы отец просто так взял и поболтал с ними — он всегда обращался к сыновьям только по необходимости, когда чего-нибудь требовал или собирался наказать. А уж о том, чтобы отправиться вместе, скажем, на рыбалку или на прогулку в лес — и вовсе речи быть не могло. При всём своём богатом воображении братья не могли представить себе подобную картину. Так вели себя другие отцы, но не глава семейства Ороку.
У него были свои таинственные дела, о которых детям и расспрашивать запрещалось. Для Саки и Кацуо отец являлся практически чужим человеком и они испытывали к нему лишь одно чувство. Только страх и сумел он им внушить своей вечной суровостью, малоподвижным, словно каменным, лицом с плотно сжатыми губами и нахмуренными бровями, да тяжёлой рукой. Страх — вот и всё.
Словом, отец был таинственным и опасным человеком, но мог, проявив внезапную благосклонность, повлиять на мать. Та, конечно, покричит-покричит, но перечить не осмелится. А уж ругань братья перетерпят, не впервые. О худшем варианте развития событий им не хотелось думать. Итак, говорить необходимо именно с отцом. Но… страшно-то как!