— Подождём, онии-тама? — выдержав паузу, робко повторил Кацуо. Он осторожно поглаживал уютно свернувшегося у него на коленях Кёсиро — сейчас была его очередь держать щенка. Кёсиро блаженно дремал. Саки вскочил на ноги и заговорил, стараясь выдерживать спокойный тон:
— Пойми, Кацуо-тян, мы всё равно не сможем долго скрывать собаку. Мать или отец в любой момент могут найти здесь Кёсиро и тогда нам же будет хуже. И оставить не разрешат, и ещё за враньё накажут. Да и подумай-ка — а ему что за радость целый день сидеть в коробке? Вот закрой тебя так, ты ведь быстро взвоешь, а?
Саки насмешливо глянул на брата. Тому ничего не осталось, кроме как согласно кивнуть. Что верно, то верно, есть такой грех — тесных и тёмных пространств он побаивался и завидовал выдержке Кёсиро — такой малыш, а сидит ведь и не пикнет. Вот брат Саки клаустрофобией не страдал, но даже и ему трёхдневное заключение в душной коробке казалось непереносимым.
— Вот-вот, — продолжил старший. — Ты и пяти минут не выдержишь. А он сидит. А если пойдут дожди — тогда как?
Кацуо растерянно заморгал.
— И я ведь тоже не смогу постоянно воровать ему еду. Хорошо тебе — ты стащил коробку и больше ничего. А мне, если попадусь, не избежать трёпки.
С каждым доводом брата Кацуо был абсолютно и полностью согласен. Он и сам прекрасно понимал, что дальше скрывать от родителей присутствие Кёсиро небезопасно, и чем скорее поставить их в известность, тем лучше. Потому и предложил:
— Нужно сразу с отцом говорить, онии-тама.
— Понятное дело, с отцом, — согласился Саки. — И разговор начнёшь ты.
— Я?! — опешил Кацуо. Он всё-таки надеялся, что инициативу возьмёт на себя «онии-тама».
Саки презрительно посмотрел сверху вниз на его побледневшее лицо с широко распахнутыми глазами и, хоть собирался на сей раз обойтись без ссоры, не выдержал.
— А кто?! Кто принёс щенка? Кто говорил — авось, родители разрешат? Ну, кто? Отвечай! — гневно вопрошал разъярённый маленький ниндзя, расхаживая перед младшим братом и грозя тому кулаком. (И компаньоны, и враги Шреддера, несомненно, узнали бы этот жест!)
От его выкриков Кёсиро проснулся и недовольно заворочался. Злые нотки, сквозившие в голосе маленького хозяина, ему не понравились. Он вообще не любил, когда люди кричали. Кацуо тоже поднялся и, не спуская щенка с рук, встал напротив сердито сжавшего кулаки брата. Взгляды их пересеклись: жёсткий и решительный — Саки и растерянный — Кацуо. Назревала очередная драка. Ещё немного — и они бы сцепились со всей ожесточённостью, на какую способны, катаясь по траве с рычанием, как зверьки, кусаясь и царапаясь, колотя друг друга по чему попало. И, конечно, тренированный Саки, как всегда, победил бы, выместив на брате терзавшую его горькую ярость. Как будто именно Кацуо виноват в том, что вот его, Ороку Саки, не любят собственные родители, отдали на обучение в клан ниндзя, где его заставляют проделывать изнурительные и подчас болезненные упражнения — словно младший братишка во всём виноват.
А потом, как всегда, когда схлынет гнев, братья разошлись бы по углам, зализывая царапины и считая очередные синяки и ссадины. И Кацуо побежал бы ябедничать матери. А та, вдоволь накричавшись и надавав сыновьям затрещин, принялась бы штопать их порванную в драке одежду, ворча — дескать, эти проклятые дети непременно загонят её в гроб, и если Саки ещё хоть раз налетит на Кацуо, она выставит его за порог, помяните её слово. А отец молча покуривал бы свою трубку и только ухмылялся, поглядывая на Саки — растёт, сорванец, почти таким, каким он хочет его видеть. Всё как всегда. Но тут щенок на руках у Кацуо неожиданно потянулся и зевнул, смешно свернув язык трубочкой.
— Аа-уррр-р…
Кацуо и Саки переглянулись и дружно засмеялись. Великолепная драка так и не состоялась.
Братья Ороку всегда были непохожими людьми. И в детстве, и во взрослой жизни их не роднили толком даже узы крови. Но в тот момент, стоя друг против друга в родительском саду, они неожиданно ощутили некое единство своих стремлений — каждый из них готов был сейчас на всё ради белоснежного собачьего детёныша, которого им заранее, заочно, запретили заводить и к которому за три дня они успели накрепко привязаться.
Кацуо боялся отца, но любовь пересилила страх.
— Когда лучше говорить, онии-тама? — уже деловито спросил он.
— А после ужина, как только отец сядет курить трубку, а мать начнёт убирать посуду.
Злые нотки из голоса Саки исчезли и чёрные глаза вновь потеплели. Кёсиро напомнил о себе отрывистым тявканьем и юный ниндзя вспомнил, что настала его очередь держать щенка на руках, о чём он не преминул заявить брату. Кацуо безропотно передал ему щенка. Бережно прижимая к груди тёплое тельце, Саки чувствовал, как колотится собачье сердечко, и его душа переполнялась решимостью. Конечно, родители согласятся, они поймут, что им очень нужна собака! Он, Саки, сумеет их убедить.
Маленький ниндзя не знал, как назвать чувство, которое он испытывает к Кёсиро. Хамато Йоши, может, и определил бы его словом «любовь». Саки не знал и не мог знать, что по странной прихоти родителей он не должен был никого любить, что отец имеет на него свои виды, намеренно не мешая матери выращивать из сына безжалостного злодея, будущего помощника и наследника. Потому-то вместо обычной школы Саки заставляли посещать додзё клана Фут и лишали простых детских радостей. Такая система воспитания начинала давать результаты, но сейчас она немного засбоила и огрубевшее было сердце Саки немного оттаяло.
— К тебе родители не так строги, — вздохнул ниндзя, и в голосе его послышалась грусть, — поэтому ты и начинай разговор, а я подхвачу.
Саки ничего не знал о планах отца, и потому надеялся на победу.
Маленькую идиллию разрушил громкий визгливый голос, проникший в самую глубину сада:
— Саки-и! Кацуо-о! Где вы запропастились, бездельники?!
Братья вздрогнули — мать зовёт!
— Бежим скорее, онии-тама!
— Погоди, дай ещё немного подержать!
— Затискаешь!
Саки гневно зыркнул на братца, но выражать претензии было некогда. Посадив Кёсиро в коробку, он бросился на зов наперегонки с Кацуо.
Кёсиро целых три дня честно соблюдал тишину, но на четвёртый его деятельная натура не выдержала. Да и коробка изрядно ему надоела. Сначала щенок жалобно скулил, но, не получив ответа на свой зов, перешёл к активным действиям. Кёсиро поцарапал стенку своей картонной тюрьмы, но та не поддалась. Тогда он принялся прыгать в надежде зацепиться лапами за верхний край коробки и выбраться. Раз за разом щенок повторял свои попытки, но высота, которую он задумал взять, оказалась непреодолимой для такого малыша и он срывался на дно.
— Коробка противная и ску-учная! — урчал по-своему Кёсиро, не прекращая прыгать. — Хочу на волю!
Щенок запыхался и понял всю тщетность своих усилий. Нужно было искать другой путь. Кёсиро заковылял по коробке, тыкаясь носом в стенки в поисках лазейки. Противная тюрьма не желала выпускать его. Нанюхавшись пыльного картона, щенок чихнул… и его осенило. Нужно грызть! Ну конечно! Как он не додумался раньше?!
Пристроившись в углу, Кёсиро принялся пробовать картон на прочность. Поначалу ему не удавалось ухватиться и клыки соскальзывли, но Кёсиро был упрям и вскоре ему удалось оторвать кусочек картона. Дальше дело пошло как по маслу. Помогая себе когтями, щенок терзал коробку, постепенно расширяя отверстие, ведущее на свободу. У Кёсиро были острые зубы и работал он быстро. Через пятнадцать минут он смог проделать дыру, достаточно широкую, чтобы выбраться наружу. Сначала Кёсиро просунул в отверстие голову, затем протиснул плечи и передние лапы и наконец, сделав последний рывок, выбрался весь. Оказавшись вне ненавистной коробки, щенок огляделся и закружил по траве, определяя, в каком направлении ушли хозяева. От природы Кёсиро обладал острым нюхом и потому вскоре напал на след. В предвкушении общения и кормёжки щенок радостно понёсся по нему вприпрыжку, лавируя в траве. Он не подозревал, как необдуманным своим поступком подведёт маленьких хозяев.
========== Глава 4 ==========
Семейство Ороку тем временем как раз заканчивало ужинать. Кацуо и Саки вяло вылавливали из своих тарелок кусочки мяса. Материнская стряпня, и без того неаппетитная, сейчас совсем не лезла им в горло и они заставляли себя есть лишь затем, чтобы не вызвать преждевременных расспросов или, того хуже, недовольства родителей. Каждый из братьев волновался — час решающей беседы неуклонно приближался. Украдкой поглядывая на отца, Кацуо и Саки пытались определить, находится ли он в достаточно благостном расположении духа.
А любознательный Кёсиро взобрался по ступенькам крыльца и беспрепятственно вошёл в дом. Принюхавшись, он уловил восхитительный для любой собаки аромат мяса, доносившийся из столовой. Щенок как раз проголодался и попробовать мясо на вкус ему очень хотелось, вопреки всем запретам Кацуо. И потом, там же, в столовой, как сообщило обоняние, находились и маленькие хозяева. Кёсиро решил отправиться к ним сейчас же и выпросить хоть кусочек этой дивной пищи. Озираясь, он двинулся по незнакомым комнатам. Циновки заглушали его шаги.
Подняв голову от своей тарелки, Кацуо увидел такое, что чуть не подпрыгнул. В столовую, осторожно ступая, вошёл предатель Кёсиро. Кацуо издал тихий условный свист и, завладев таким образом вниманием брата, глазами указал ему на опасность.
— Ох, к’со! — невольно вырвалось у Саки.
Бдительный отец тут же дотянулся из-за своего столика и хлопнул сына по губам:
— Не сквернословь за едой!
Только присутствие чужих людей удержало Кёсиро от стремления сразу броситься к хозяевам. Он уселся в паре шагов от пока не замечающих его родителей и стал ждать, когда на него обратят внимание. Братья делали страшные глаза, Кацуо, улучив момент, даже замахнулся палочками-хаси, но щенок не понимал этих знаков и продолжал сидеть, склонив набок голову, повиливая хвостом и разрушая все планы своих хозяев.
Закончив трапезу, госпожа Ороку первая поднялась из-за столика и, обернувшись, наконец увидела щенка. Гневный крик матери заставил братьев вздрогнуть, а не ожидавший такой реакции Кёсиро испуганно вжался животом в пол.
Тут уж соизволил обернуться и отец.
— Что тут такое? — спросил он жену, хотя прекрасно видел и сам.
— Откуда взялась эта тварь?! — визжала мать, топая ногами, словно перед ней была по меньшей мере змея, а не крошечная собака.
— Наверное, с улицы забежал, — ответил Саки, стараясь унять дрожь в голосе. — Сами же от жары раздвинули двери. А он, наверное, почуял еду, ну и вошёл.
Ещё можно было спасти ситуацию, выдав щенка за только что пришедшего и всё-таки попытаться уговорить отца. Но тут перепуганный Кёсиро, на которого до сих пор никто не кричал, вторично подвёл своих маленьких хозяев. Вскочив, наконец, на дрожащие лапки, он в поисках защиты бросился к Кацуо и взобрался к нему на колени. Сам Кацуо сидел, как говорится, ни жив, ни мёртв, только пальцами правой руки нервно барабанил по циновке.
— С улицы забежал? — ужасно спокойным голосом переспросил отец, переводя насмешливый взгляд с побледневшего младшего сына на насупившегося старшего. Братьев не мог обмануть ледяной тон — они чувствовали, что за ним кроется еле сдерживаемое бешенство. Мать стояла посреди столовой, скрестив руки на груди и потемневшие глаза её не предвещали ничего хорошего.
Поднявшись, отец вышел. Отсутствовал он недолго. Братья открыли рты от ужаса, увидев, что вернулся отец не с пустыми руками: левой он волок прогрызенную коробку, а двумя пальцами правой брезгливо держал блюдце.
— Как не стыдно лгать, гадёныш?! — прикрикнул он, неожиданно запустив блюдце прямо в Саки. Потерзанная коробка полетела в угол.
Юный ниндзя, обладавший отличной реакцией, успел уклониться от керамического снаряда и блюдце, ударившись о стену, разлетелось на осколки.
Госпожа Миоко была возмущена до глубины души ложью сыновей и порчей посуды. Святая святых, её табу нарушено! Её негодные сыновья вопреки запрету притащили в её чистый дом грязного уличного пса. Мало того, они ещё врали и воровали еду! Зачинщик, вне всяких сомнений Саки. Тихоня Кацуо на такое святотатство вряд ли отважился бы. Что ж, виновный не уйдёт от возмездия, уж она об этом позаботится.
С сердитым шипением госпожа Миоко вцепилась в ухо старшего сына и, заставив того подняться на ноги, поволокла за собой. Саки, не сопротивляясь, позволял ей тащить себя таким варварским способом. Он знал — наказания за проступок всё равно не миновать, оно ещё ни разу не отменялось и не откладывалось.
Но на сей раз дело было куда серьёзнее жалоб матерей поколоченных мальчишек (» — Мама, но он же первый начал меня дразнить! — Значит, было за что, негодяй!») или владельцев обчищенных садов (» — Тебе своего мало, мерзавец ты этакий?!»).
Впоследствии, таская своих провинившихся подчинённых за уши, Шреддер испытывал мрачное удовольствие. Бибоп и Рокстеди воспринимали действия босса как должное и особо не протестовали, лишь изредка осмеливаясь напоминать, что уши у них вообще-то нежные и нужно обходиться с ними поаккуратнее. Бибоп замечал, что к его носу, в который вставлено кольцо, это тоже относится. Мутанты не знали и не могли знать, что Шреддер вымещает на них детские обиды. Босс крайне редко применял к ним какие-либо иные виды физического воздействия, тогда как ему самому случалось переносить всякое, о чём мучительно горько было вспоминать.
Как знать, возможно, материнская расправа была одним из аргументов, заставивших Ороку Саки, став Шреддером, защитить голову металлическим шлемом. Но сейчас его уши были беззащитны и мать безжалостно выкручивала их.
— Я кому говорила — никаких собак?! Как ты мог меня ослушаться? Негодяй! Проходимец! И ведь ещё смел лгать мне! — разъярённо выкрикивала госпожа Миоко, оставив в покое уши сына, но лишь затем, чтобы перейти к нанесению пощёчин. Саки принимал наказание молча, лишь кулаки его сжались, да в глазах всё сильнее разгорался прежний злобный огонь.
Кацуо, о котором все словно забыли, спустил щенка на пол и бросился перед матерью на колени с отчаянным криком:
— Пожалуйста, мама, не бей Саки! Это я принёс собаку!
— Не смей унижаться, плакса! — раздражённо прошипел Саки.
Услышав его реплику, отец удивлённо поднял левую бровь.
— Ты-ы?! — госпожа Ороку оттолкнула старшего сына и растерянно взглянула на младшего. — Ты? Ну так и тебе попадёт, паршивец!
С этими словами она перенесла свои действия с Саки на Кацуо.
Саки застыл на одном месте. Сощуренные чёрные глаза его неотступно следили за родителями. Он был поражён тем, как вёл себя отец. В том, что мать как всегда кричала и дралась, не было ничего странного. А вот отец внешне абсолютно спокоен, и это пугало юного ниндзя. Он-то теперь точно знал, что за показной холодностью отца скрывается жестокий нрав. Лучше бы он вышел из себя, чем стоял в сторонке, с презрительной усмешкой на плотно сжатых губах наблюдая за семейной драмой!
А виновник её, маленький белый щенок Кёсиро, притаился за столиком и от страха вздрагивал всем телом. Он не понимал, почему так разозлились взрослые. Щенок ещё никогда не видел людей в гневе. Ни сам он, ни его маленькие хозяева не совершили ничего дурного. За что же взрослые с ними так?!
— Ты сейчас же отнесёшь пса туда, где взял! Слышал, Кацуо-тян? — обратилась госпожа Миоко к жалобно всхлипывающему сыну.
— Но… мама… пожалуйста… Он ещё маленький… Позволь ему остаться! — сбивчиво принялся умолять Кацуо, не вставая с колен.
Саки лишь горестно вздохнул. Разве есть смысл их о чём-то просить? Разве отец и мать хоть когда-нибудь слушали их, соглашались с их мнением? Вся затея с уговорами заранее была обречена на провал. И когда Саки понял это, необъяснимый страх перед родителями исчез, уступив место решительности. Да! Их нужно не умолять! Нужно требовать! Требовать своего! И пусть только посмеют ему отказать!
— Кацуо никуда не понесёт щенка! — звонко выкрикнул он, встав между матерью и братом, заслоняя собой младшего.