А потом всё рухнуло. Всё-всё. Нет, так-то не всё, никто не пострадал, меня не стали изводить, подруги со мной не поссорились, мама и папа не развелись, у Гришки не началась астма, но однажды я сказала то, о чём жалею до сих пор.
Как писала выше, все сошли с ума от “Дороги звёзд”, девчонкам к тому же очень нравился исполнитель главной роли. Его имя я запомнила только в новой школе, потому что Лара его обожала и, когда мы шли из школы, постоянно трещала, какой Ник Сторк настоящий эльф и лучше актёра на роль подобрать было не трудно, а невозможно (вот так и говорила). Он же та-а-акой красивый, он поёт, он ну так шикарно выглядит на фотографиях! Мне этот Ник не нравился, но я молчала. Не потому, что боялась Лару или ещё по какой причине, нет. Просто молчала, что я могла сказать? Ей ведь этот актёр нравится. Для меня он слишком красивый, приторный! Пра-а-вильный. Будто где-то есть записанный рецепт, по которому можно приготовить идеально прекрасного парня и Ника Сторка по этому рецепту и приготовили. Посмотрела, восхитилась — как очередное сахарное мороженое облизала, всё. Я, конечно, могла заявить, что мой любимый актёр красивее. Да, это объективно, кажется, так говорят? И неоспоримо, как то, что пять больше, чем четыре. Но мы не спорили, мы просто разговаривали, точнее, Лара заливалась об этом Нике, я вставляла “о, круто”, когда было, что сказать и, в общем, плохо от её трелей мне не было. Нравится, как выглядит, играет, поёт… Пения его я тогда ещё не слышала, о чём и сказала Ларе. На свою беду, но я тогда никак, ну совсем никак не думала, что дальше выйдет то, что вышло!
Лара, едва я это сказала, немедленно заявила, что я упустила ну та-а-акой голос, что поёт этот Ник так же здорово, как выглядит и в “Дорогу звёзд” даже включили песню какого-то никому не интересного древнего певца в прекрасном исполнении великолепного Ника и она ну просто обязана познакомить меня с этим чудом, раз я постоянно хожу по школе в наушниках. И я разрешила Ларе скинуть мне именно эту песню. Не то чтобы я доверяла её вкусу, совсем доверяла в смысле, но я надеялась, что это может мне понравиться…
И, разумеется, надеялась я зря: этот Ник пел песню Мейлира! Мейлира, только вдумайтесь! Представьте мои впечатления! Что я почувствовала, словами не передать, ведь это было… Тут положено сказать, что это было как жаба после соловья, но многим нравится кваканье и в общем, это… не знаю. Будто в жаркий день тебе пообещали огромную бутылку холодной воды, а принесли чашку почти кипящего чая и сказали, что именно это я и просила, зачем ныть. Хотя этого тоже недостаточно, чтобы показать, как я огорчилась, почти до тошноты. Но мне не хотелось ругаться с Ларой. И не хотелось, чтобы она почувствовала то же, что чувствую я, когда её “кролика” слушаю. Потому, когда Лара спросила, понравилось ли мне, я сказала, что сделана песня интересно… И всё. Но Лара поняла это немного не так. Она, улыбнувшись во весь рот, тут же заявила, что в исполнении Ника Сторка песня стала по-настоящему великой, а тот старый мужик, который её пел, только и мог, что громко вопить.
И я не сказала ей, что Мейлир был молодым, что пропал он тоже молодым и прекрасным! И тем более не сказала, что по сравнению с ним петь не умеет, наверное, никто, тем более этот кролик Ник! Я сказала страшное.
Я сказала “ну да”.
Слышал где звук самолета,
Ты искать побежал в облака,
Остановился и понял,
Что летишь свысока.
7Б — Некрещёная Луна
Понимаете, что я сказала — это полбеды, но тогда-то до меня это не доходило! То есть, я-то осознала, что солгала и солгала ужасно, сама, в общем-то этой лжи не веря, но вместо того, чтобы самой себе сказать, что да, оговорка, просто вылетело, а там вот в самом деле проигрыш интересный и колокольчики весёлые, я стала убеждать себя, что это не было ни ложью, ни предательством. Едва мы распрощались с Ларой, я стала прокручивать в голове, почему всё в самом деле хорошо, а не плохо. “Более свежее звучание, неизбитая аранжировка, умение работать с вокальной линией”, повторяла я, не понимая до конца, что это такое и зачем, ну зачем нужна эта мура, если в песне не осталось главного, того голоса, от красоты которого можно сутки простоять с открытым ртом? Но я убеждала себя, что это в самом деле было хорошо, думая, что так обман обманом уже не будет. Колокольчики ведь тоже хорошо?
Не тут-то было! С того “ну да” из песен Мейлира словно бы ушло волшебство. Я больше не видела ничего, ни дождь, ни лес, ни прекрасный город. Я перестала видеть голос Мейлира, только представьте! Перестала видеть сны наяву и возвращаться из них даже не счастливой, а будто наполненной. Я просто слушала музыку, уже немножко старую, просто слышала хорошо поставленный, выдающийся голос, но то, что я видела, перестало меня посещать. Знаю, это пафосно и обычно люди такими словами не говорят, но то, что я чувствовала теперь, ничем, более живым что ли не передаётся. Когда-то я брала у Лиды книгу, в которой герой, веривший в чудеса, вдруг решил образумиться ради какой-то выгоды или из-за осуждения знакомых и не понимал, как прежние чудеса могли казаться ему чем-то таинственным. Ему всё казалось обыкновенным, всё-всё, а вместо чудесных золотых деревьев он видел кривые позолоченные пальмы, или криво позолоченные горшки и не понимал, как они могли нравиться ему хоть на миг. Недолго он верил, что ему хорошо и так правильно, потом его расколдовали и волшебство вернулось, но меня-то никто не заколдовывал! Кроме меня самой понятно, потому, наверное, я и не знала, как снять это заклятье.
Я написала подругам, чтобы они, может быть, посоветовали что-то. Не сговариваясь, подруги посоветовали ненадолго прекратить слушать “этого твоего Мейлира”. Катя сказала, что отдых может помочь и “может, он тебе просто надоел”, а Ксюша посоветовала не переживать. Да, они обе были правы, но меня-то это не успокоило!
И тогда я совершила ещё одну глупость. Точнее, даже не одну.
Сначала я удалила с телефона и плеера все песни Мейлира. Без музыки я, правда, не осталась, было многое, что слушать не то чтобы хотелось, но типа было надо. То есть, даже не модно, а положено, это хорошо и то хорошо, значит, все должны быть знакомы с этой музыкой. Музыка, конечно, была приятной. Ещё я скачала музыку, которую любили мама и Лида. И нет, вторая глупость не это, музыка, повторю, была приятной.
Второй глупостью было… Даже говорить не могу, что. Но придётся, да, иначе будет непонятно.
Где-то через неделю после того, как волшебство ушло, я узнала, что о Мейлире написали книгу. Точнее, когда-то это был сценарий фильма, который так и не сняли. Сценарист, раз фильм не вышел, решил, как я поняла, идею не терять и доработать до романа. Ничего об этом романе рассказывать не хочу, чтобы его не рекламировать. О Мейлире, то есть, о его жизни там почему-то почти ничего не было. Не знаю, что хотели снимать, но в книге девушка, обожающая Мейлира, решает узнать, куда тот так таинственно исчез и что могло случиться с ним после этого исчезновения. Пока волшебство не ушло, читать это мне не хотелось. Не потому, что я примерно представляла, что там может быть, хотя и поэтому тоже. А вообще мне нравилось то, что я сама сочинила о Мейлире. Я вообразила, что он эльф, настоящий эльф из той волшебной страны, где-то далеко и, устав от шоу-бизнеса, Мейлир вернулся туда. Немножко стыдно придумывать такое в одиннадцать лет и верить до почти четырнадцати, но, знаете, иногда хочется и сказок, а не правды-распреправды, когда всё плохо, но это не ложь, а настоящая жизнь со всем её дерьмом, ах, как здорово.
Роман, что не удивительно, оказался вот такой правдой, но я глупо решила, что он может помочь мне вернуть волшебство. Покупать книгу, конечно, было негде и в библиотеках её не водилось, но в интернете она нашлась моментом. Сейчас-то я понимаю, что сначала нужно было узнать, что о романе думали другие читатели, но, кажется, тогда я хотела не зависеть от чужого мнения. Или просто ужасно испугалась, что опоздаю. Ну и мне не терпелось вернуть сказку, хоть признаваться в таком в почти четырнадцать лет…
Да, я отвлеклась. У книги ещё была интересная обложка. Красно-чёрная. Очень необычный узор, причудливый, так говорится вроде. И ни фотографий, ни картинок, только этот контрастный узор, на корешке имя автора и название книги (но я его говорить не буду, чтобы не рекламировать). Обложка в самом деле привлекала внимание. Правда, было непонятно, к чему она, но я, подумав, что ответ в тексте быть может, начала читать (и очень зря!). Начиналась книга с того, что героиня, одержимая Мейлиром, решает его найти. Ей неважно, живым она его найдёт или мёртвым, в смысле, могилу или запись, что вот, нашли покойника и похоронили. Её долго-долго мотает по стране, архивам, она болтает с теми, кто Мейлира знал. Рассказывать, что там было и что ей о Мейлире говорили, не буду. Не могу и до сих пор вздрагиваю, когда вспоминаю. Скажу только, что героиня общалась с его любовницами, любовником, пластическим хирургом, купив хирургические тайны за секс, женой его психиатра, с которой они потом напились, но это всё ей почти ничего не дало (разумеется!). Но после всех этих встреч героиню осенило и…
В общем, она, узнав, что Мейлир жив, мчится к нему, но узнаёт, что он сошёл с ума и сейчас в состоянии полуовоща. Героиню это не останавливает и она попадает в тот приют, чтобы увидеть Мейлира… А дальше мне писать мерзко. Нет, там, конечно, вроде бы ничего такого нет. Мейлир, точнее, каким он в фантазиях автора стал, описывается достаточно подробно и противно, я пролистывала это, но ничего такого, там не было…
Кроме того, что в конце книги героиня, украв пистолет у полицейского, стреляла Мейлиру в лоб. Просто нажимала на курок и уходила. Всё. Даже если бы было не всё, книгу я всё равно дальше читать не стала бы! Было противно. До выстрела героиня очень в красках представляла, как алая кровь на когда-то чёрных волосах… Брр, хватит, а то меня на самом деле вырвет.
Конечно, ничего не помогло. Сделалось только хуже. Ночью я проснулась от собственного вопля. Даже не знаю, приснился ли мне кошмар. Я просто вскочила на кровати в слезах и с воплем. Может, это и глупо…
Рассказать я ничего не смогла. Нечего было рассказывать, но мама всё равно испугалась и утром повела меня в больницу. Было жутко стыдно, всё-таки почти четырнадцать лет — и в больницу с мамой! — но спорить с ней я бы не смогла. Всё-таки Гришка и его слабые лёгкие, а второго больного ребёнка уж точно никому не хочется. Мама как раз была в отпуске, чтобы отвезти Гришку “на воды”, как шутила Лида, а тут я с воплем посреди ночи. Папа уехал в командировку. Я даже была рада этому, он бы пошутил, что я неудачно заболела; и каникулы испорчены, и школу прогулять не вышло. Мне казалось, врач покрутит пальцем у виска и посоветует маме не беспокоиться из-за глупостей, а мне пропишет капельки от нервов, но она отправила меня к неврологу. Я думала, там меня точно оправят за капельками, объяснив, что из-за страшных снов по врачам не ходят, но невролог почему-то прописала не капельки, а какую-то терапию в кабинете, куда мы таскали Гришку на прогревания. Мама, правда, не поняла, зачем мне прописали это, но раз прописали — наверное, врачу виднее?
На второй день лечения я услышала в автобусе разговор о бомже. Рассказывать об этом я никому не стала: подруги уехали в деревню к родне, а мама не знала всей истории с Мейлиром. Вообще её никто не знал до конца, но ладно. Конечно, я понимала, что бомж не был им: Мейлир был черноволосым и вряд ли сохранял юность до сих пор, но почему-то мне захотелось доехать до этого садоводческого товарищества и увидеть бомжа. Даже не за тем, чтобы точно-точно убедиться, что это просто светловолосый бомж, а просто потому, что… Не знаю. Мысль появилась и не собиралась исчезать.
И не исчезла.
Где такой я, чтоб познакомиться ближе,
Лицом к лицу, “Доброе утро!” услышать.
Мумий Тролль — Где такой я
В тот день папа ещё не вернулся, а мама с Гришкой уже уехала на “воды”. Она хотела остаться, если я приболела, но Лида и бабушка с дедушкой пообещали, что присмотрят за мной. Лида даже хотела оставаться ночевать у нас, но я убедила всех, что ничего не боюсь, умею отключать плиту, утюг, компьютер ну и так далее. Почему-то очень не хотелось никого беспокоить. Свою процедуру я не пропускала, мне даже нравилось смотреть на искорки от прибора, которым меня лечили, и слушать разговоры медсестёр и других лечащихся. Вроде всё было нормально. Вроде.
Мне было странно. Нет, в детстве мне прогревали коленки, процедур я не боялась и не удивлялась, что такое бывает, или ещё чему-то. Мне чего-то не хватало, или я чего-то не знала. Трудно описать то, чего не чувствуешь. В тот день шёл дождь и я почему-то пошла в больницу не со своим зонтом, а с забытым Лидой позавчера, когда она заходила ко мне после того, как мы проводили маму и Гришку на автобус. Выпив со мной чаю и дождавшись солнца, Лида ушла, но зонт оставила. Может, на обратном пути я хотела заехать к ней на работу или домой к бабушке и вернуть зонт, даже не помню.
После процедуры я, опасаясь, что снова пойдёт дождь, решила поехать до дома на автобусе. К тому же прогулка напомнила бы мне о пропавшей сказке, ведь впервые я услышала Мейлира, когда возвращалась из этой же больницы и тоже в каникулы… У меня даже свело живот, когда вспомнила это.
Подъехал автобус. Не нужный мне, а идущий совершенно в другую сторону. На этот раз с табличкой “до СНТ”, то есть, до садового товарищества. Я, конечно, понятия не имела, где жил бомж, разговор о котором слышала. Быстренько рассудив, что там, где была дача бабушки и дедушки, я тех женщин ни разу не видела, значит, бомж живёт в том товариществе, до которого и идёт этот автобус. Конечно, это глупость, ещё одна глупость, случившаяся со мной за короткое время, но я села в автобус, сама не зная, зачем мне это надо. Там я, конечно, была, прошлым летом мы с Катей и Ксюшкой ездили в это товарищество на день рождения ксюхиного двоюродного брата (Катя плела венки и готовила какой-то необычный салат, мы с Ксю и с девушкой её брата бегали в магазин за чипсами и минералкой, потом все ушли гулять по улицам до леса, жарили шашлыки на огороде, хохотали, было весело). Никаких бомжей я конечно, не видела, может потому, что ещё не знала о них.
Автобус был почти пустым, но через две остановки стали заходить люди, в том числе и едущие до дач. Я сидела у окна, слушая музыку. О ней я бы могла рассказать даже Ларе, хоть всё, что у меня на телефоне было, вряд ли как-то относилось к её зайчику Нику, будь он трижды счастлив. Музыка была музыкой, а не чудом.
Быть может, мне стоило доехать до остановки, зайти в магазин, купить мороженое и, немножко погуляв по лесу около дач, ждать автобус обратно, но я, конечно, решила дождаться какого-то знака. Любого. Песни из машины, крика петуха, собачьего лая, чьего-то смеха, какого-то запаха, упавшего на меня листочка, не знаю, чего я ждала, но тогда казалось, что знак я не пропущу. Вот бы раскрыть зонт Лиды, попросить его помочь, и полететь, куда он унесёт, но это было невозможно. А никакого знака, кроме тропинок, разделённых старым, почти разрушенным зданием, не нашлось. Когда-то это был фельдшерский пункт, папа рассказывал об этом. Кажется, оттуда до сих пор чуть пахло лекарством, когда я подошла ближе, я это почему-то почуяла. Может, показалось.
Правую тропинку я представляла ещё с того дня рождения, по ней мы шли до магазина и обратно. Левая казалась короче, хоть и вела через опушку леса. Там мы не ходили, об этом мне сказала Ксю. Правая тропка была недавно заасфальтированной, но шла мимо какого-то здания за забором, кажется, какого-то диспансера или дома престарелых и мне почему-то очень не хотелось идти рядом с таким зданием. Хотя какое “почему-то”, мне до сих пор было противно после той книжки и не думать, что за этим забором может быть неизвестно как оказавшийся в нашем городе Мейлир, я ещё не могла. Именно тот, полуовощной Мейлир с поседевшими волосами и “поехавшим”, “сгнившим” от старости и пластических операций лицом, в которого я верить не хотела и не могла!