Воцарилось молчание, весьма неприятное, давящее нерешёнными вопросами и нерассказанными тайнами на присутствующих в комнате. Марина закашлялась, дабы разрушить эту пугающую тишину.
- Мальчик мой, не переживай.- Она говорила, точно мать, успокаивающая своего ребенка, разбившего коленку, так мягок был ее голос, так трепетен и нежен, что Накаджима и вправду расслабился, поверил.
- Марина, я же больше не вернусь туда?
- Как захочешь, все зависит только от тебя. - Русская вздохнула.- Не тот у меня характер, чтобы добиваться своего через страдания других. Но все же, тебе лучше завершить начатое, раз все пошло кривой дорогой.
- В каком смысле кривой дорогой? - Перебил ее юноша.
- Ты почему-то вспоминал себя. Это, конечно, здорово, но не в твоём случае. Воспоминания бывают и добрые, и злые, ты же запомнил…
- Самые яркие…
- Не перебивай, пожалуйста. Я попытаюсь сейчас сама понять, что произошло, ты, не ясно, по какой причине, показывая мне прошлое Дазая, попал в свои воспоминания, с самого начала. Изначально, я посчитала, что лишним это не будет, ты вспомнил свою мать, все светлое, что было с ней связано. А потом, ты прокручивал темное, злое, как ты оказался в детском доме, издевательства, страх перед тигром… И это перетянуло тебя из дружеского прошлого в собственное. Я, если честно, боялась, что не верну тебя, так ты втянулся туда, словно в болото мерзкое. Для меня до сих пор осталось загадкой, почему перед тобой открылся ещё один путь, нет никаких предположений?
- Вообще да, есть. - Ацуши прикрыл глаза, из которых вот-вот готовы были брызнуть горячие слезы. Но не брызнули, сдержались. “Только те, у кого есть семья могут плакать.” - Пронесся в голове голос настоятеля, вселяя ещё большую неуверенность и страх.
- Так расскажи их мне, Ацуши… - Несколько раз повторила русская, так как паренёк находился снова будто в трансе и совершенно не воспринимал ее грудного голоса.
Юноша вздрогнул, встряхнул головой.
Вернулся.
- Что, Марина? Извини, я не расслышал. - Растерянно промямлил он.
- Как ты думаешь, почему находясь в чужом прошлом, ты как-то перешёл в свое? - В который раз повторила женщина.
- А, ты про это… Просто я почувствовал, что у нас очень похожие судьбы. Его родители были убиты, мои же умерли от голода и болезней, то есть, можно считать, что их убило отсутствие помощи. Меня отдали в детский дом, его же взяла на попечительство мафия. Меня в детском доме пытались извести, ставили всяческие эксперименты, вкалывали неизученные лекарства, избивали, и его тоже. Только цели были разные - с ним это делали, чтобы закалить его, а меня пытались убить, меня не было жалко…
- Все, тише, тише. - Марина, не отдавая отчёта своим действиям, закрыла своей горячей мягкой ладонью рот парнишке. - А может быть они хотели понять, почему все твои раны заживают? Выделить эту силу, чтобы размножить, распространить по всему земному шару. Чтобы никто не страдал, чтобы не было таких случаев, какой произошел с твоими родителями. Тебе внушили, что выживает сильнейший, но по таким правилам живёт только преступный мир, на обычных людей не должно распространяться это правило.
- Но ты сама говорила о естественном отборе когда-то, не в том смысле, верно?
- Да, говорила. - Она закусила губу, чертовски привлекательно, будь Накаджима чуть старше, он повелся бы на этот жест. - Это касается преступного мира, а мир эсперов, отчасти, таковым и является. Но это неправильно, совсем. Может быть это должно было быть разрушено, благодаря силе.
- Тогда почему…
- Я не знаю их мотивов, потому и не могу утверждать, но они могли бы помочь. Конечно, не правильно они пытались, но все же. Я посоветую тебе полагаться на тигра, он мудрый, смелый. Только держи его в узде, не позволяй управлять тобой, как в ту ночь…
Накаджима понял, какую ночь имеет ввиду русская.
- Извини, в чем держать? - Переспросил он.
- В узде. Наше русское выражение. То есть под контролем. Понятно?
- Да, Марина.
Они снова замолчали, но в тишине по-прежнему висел давний вопрос Цветаевой.
Готов ли он продолжить?
Готовы ли они продолжить?
- Ацуши, тебе хочется разорвать связывающую тебя память?
Он не ответил.
- Я понимаю, как это тяжело, жить, отягощенным собственным прошлым.
В ответ снова молчание.
- Я могу помочь тебе. Только стоит завершить начатое. Ты должен вернуться и как можно скорее. Там время идёт очень быстро.
“Точно. Время. Сколько я проспал?”
- Тебе ещё нужно немного поспать, часов пять, и дело завершится. - Будто ответила на немой вопрос юноши Цветаева. - Теперь, когда ты прокрутил все злое из своего прошлого, не стоит бояться, теперь тебе поможет доброе, твое.
“Не ради корысти? Неужели она готова на это, чтобы только помочь мне?”
- Ацуши, ты можешь считать меня ужасным человеком, подлым, жестоким. Считай. Да, не только ради тебя, но и ради своей выгоды, как и Дазай, разве он что-то делает ради других? Нет! Нет! Нет! Мафия научила его жить для себя, но тем не менее, ты очень близок с ним. Тогда почему бы тебе не помочь нам?
- Я же не отказывался. - Прошептал Накаджима.
- Правда? - Женщина удивилась, ей казалось, со совсем не убедительной была ее речь.
- Правда. Я хочу разобраться сам. Только, последний вопрос, можно?
- Да.
- Кто кого подобрал в тот день под мостом?
- Вы оба нашли друг друга. Взаимопомощь. Ты спас его после очередной попытки суицида, а он спас тебя от зверя. Ты потом сам поймёшь, как только завершится путешествие…
Голос Марины был не таким убедительным, как в его сне, глаза Марины были не такими чарующими, как при их первой встрече. Это, почему-то, вселяло только доверие.
“Если она вытащила меня, то почему же я не должен помочь ей? Может быть хоть так заслужу право на жизнь?…”
Накаджима расслабился и закрыл глаза, почувствовав на плече теплую руку русской.
- Миг покоя краткий… - Прошептала она.
“Опять…”
========== Прошлое Дазая. Сломленный. ==========
“Сколько же мы пропустили…” - Снова заговорила Цветаева, заставив Ацуши вздрогнуть, но почувствовать некую уверенность и спокойствие, что он снова вернулся в то время, услышал этот грудной, повелевающий тон.
“А сколько? Разве много?” - Недоумевающе спросил Накаджима в мыслях.
“Прошел почти год. Смотри-ка, как все изменилось.” - Отвечала Марина.
Ацуши оглянулся. Действительно, не было больше грязных обшарпанных стен в коридорах, не было больше так сыро и холодно, обстановка изменилась в лучшую сторону, стало как-то уютнее и светлее по всему зданию. Накаджиме стало приятно расхаживать по коридорам, хотя в глубине души он и понимал, что должен заняться делом.
“Ацуши, ты, верно, погулял? Отдохнул, снова освоился в данном месте, обвыкся чуток? Теперь пора. Конечно, если ты хочешь завершить то, что начал, то, ради чего здесь, и помни, я не принуждаю. Если готов, найди Осаму.” - Диктовал голос в его голове.
Противиться и не хотелось, всё-таки он надеялся на какую-никакую помощь с ее стороны
Призрак шел по коридорам, проводя прозрачными невесомыми руками по чистым стенам, разглядывая в теплом приглушённом свете узоры на дверях. Пахло почему-то яблоней, так приятно и знакомо. Ему хотелось петь, только он стеснялся, вдруг его услышат и будут смеяться, но немного погодя, до него дошло, что его слышит только Марина, а значит, попытаться можно. И он запел, поначалу тихо, потом громче и громче, и голос его, неокрепший, не привыкший к такой нагрузке, временами ломался, временами срывался, отчего пение получалось надрывным, жалостливым, нежным. Такую песню пела его мама, когда ещё была в состоянии, когда мир казался радужным, когда все было чудесно.
Накаджима больше не печалился, вспоминая мать, быть может, это русская помогала ему? А может он сам смог, оставив только светлое, по чему не стоит печалиться, а только вспоминать, благоговея.
Песня закончилась, закончился и длинный коридор. Перед юношей была высокая тяжёлая дверь.
“Неужели зайти?” - Спросил он, ожидая совета от Марины.
“Конечно, мальчик мой…”
И Накаджима зашёл, проник в эту огромную дверь почти без опасений, уверенный в том, что все делает правильно, что теперь он на верном пути.
Но на своем ли?
Страх сковал его несколькими секундами позже.
Облокотившись на стену, в черном плаще, контрастирующем с белыми бинтами стоял высокий худощавый юноша. Его лица было не видно из-за свисающих волос и повязки на глазу, такой же белой, как и бинты. Этот человек всем своим видом внушал недоверие, заставляя чувствовать любого, находящегося рядом с ним, некомфортно, нелепо.
Несмотря на сухость фигуры, можно было предположить, что этому человеку лет двадцать, впрочем, так Накаджима и считал, пока в кабинет не вошёл Мори.
- О, здравствуй, Дазай! - Произнес тот достаточно дружеским тоном. - Я уж думал, что ты снова решил свести счёты с жизнью, что, к счастью, оказалось не так…
- Я и не прекращал думать об этом, босс. - Ответил Осаму весьма угрюмо, переведя пустой, лишенный всяческих проявлений эмоций взгляд на вошедшего.
- Э-э… - Протянул Огай. - Послушай, Дазай, ведь нельзя так. Ты прожил на свете всего пятнадцать лет, а на твоём счету уже девять попыток, безуспешных, к счастью. Вот скажи мне, чем тебе можно помочь?
“Значит, Дазаю уже пятнадцать? Неужели так быстро пронеслось время, пока я отсутствовал?”
- Мне? Помочь? Как смешно, босс. - Ухмыльнулся высокий юноша. - Какой смысл в этой жизни?
- Для каждого он свой, Дазай, просто нужно найти для себя что-то. Вот я, например, нашел. Моя Элис никогда не даст мне соскучиться, она всегда вытащит меня из самой глубокой задницы, а знаешь, как весело ее наряжать! - Глаза доктора загорелись.
- К своей величайшей радости, не знаю, босс. Я не склонен к педофилии. Нет, не подумай, что это осуждение, просто у всех свои интересы, у кого-то маленькие девочки, а у кого-то попытки уйти из этого мира. Это почти равно, не так ли?
- Глупо. - Огай звонко, но легко ударил Дазая по щеке. - Не то чтобы меня это оскорбило, просто не нужно говорить обо всем на свете. Кому-нибудь обязательно же растрепешь…
- Некому. - Перебил шатен доктора и отвернулся, будто скрывая невидимые слезы сожаления о собственном одиночестве и опустошенности.
- Я, на самом деле, хотел спросить, в чем же причина? Мне нет необходимости подкалывать тебя и издеваться над тобой из-за проявления слабости, ты ведь, как-никак, один из лучших мафиози здесь. Я хочу только помочь. Откроешься мне, чем смогу, тем помогу.
Осаму молчал, то-ли не желая говорить об этом с начальством, то-ли не зная, что вообще можно сказать. А Огай ждал, недолго, правда.
- Ну, так что? Скажи, это обучение так повлияло, прошлый режим, или может быть твоя нынешняя работа?
- Босс, а ты не для этого пришел, всё-таки. - Тот отклонился от стены и прошел немного ближе к двери, к месту, где витал призрак Ацуши. - Тебе, на самом деле, нет дела до подчинённых, как и тому боссу, прежнему. Да, у мафии выше доходы, чем ранее, все теперь так богато украшено, но нужно ли это для дела? - Шатен сощурился.
- Потому, Осаму, у тебя и нет друзей. - Как выстрелил, отчеканивая каждое слово, произнес Мори своим ледяным тоном, совсем по-другому, нежели когда только вошёл.
Отошедший опустил голову.
“Зачем руководящие ломают людей?”
“Чтобы легче было подчинить. Человек, погрязший в неуверенности из-за постоянных унижений, сделает все, лишь бы прекратить насилие над своей, уже погибающей личностью. Ему, с разрушенными моральными устоями, гораздо легче приказать. И он выполнит, только бы заслужить похвалу. Это очень низко, на самом деле.” - Рассуждала русская, только голос ее уже не был таким спокойным. - “Все мы сломлены, только кто-то выпрямился. Поверь, сейчас нет таких одаренных, да и в целом людей, которых ни разу не испытывала судьба. Ты сам убедился в этом, мальчик мой…”
- Да, у меня нет друзей. Ты, как всегда прав. Но я, по правде говоря, не жалею. Ты сам когда-то сказал, что нельзя привязываться к людям, эти нити связи обязательно утянут, задушат, свяжут по рукам и ногам. Что можно сделать, когда боишься не только за себя, но и за друга, вдруг кто-то из вас погибнет, а другой не сможет смириться с этим? Мне не страшно идти на миссии, ибо я знаю, что моя смерть не будет значить ничего для какого-нибудь отдельного человека, знаю, что если умру, никто не будет переживать и надеяться, что я жив. Разве что мафия лишится огромной прибыли, что я приношу, но кто-нибудь да и займет мое место.
- Не строй из себя бессердечного, Дазай.
- А я не строю, окаменело сердечко. - Натянутая ухмылка вновь застыла на его губах. - Так проще. А будь у меня человеческие чувства, разве смог бы я выпытывать показания из врагов мафии, разве смог бы я так безжалостно выполнять эту грязную работенку, разве смог бы я идти этой кривой кровавой дорожкой? Нет ведь.
- В пятнадцать лет так мудро рассуждать похвально. Но это будто не ты говоришь, что же руководит тобой? Не таким ты был. - Огай вздохнул. - Ну, а раз так, то тебе прибавилось работы, в подвале новый человек, он одаренный. - Быстро поменял он тему.
- И что мне это даёт?
- Его пока нельзя убивать. Только по максимуму выведать все.
- Как скучно. - Вздохнул Осаму, откидывая назад половину челки.
- Пора бы тебе постричься, зайди потом к Кое.
- Если будет нужно, сам, не нуждаюсь в ее наигранной заботе, уж извини.
Мори, вздохнув, ушел. Осаму, немного постояв на месте, толкнул дверь. Казалось, что ее едва можно сдвинуть с места такому, ещё не окрепшему юноше, но он, на удивление, справился, даже не подавая виду, что ему тяжело.
“А может он просто разучился показывать какие-либо эмоции?” - Промелькнуло в голове Накаджимы.
Ответа он не получил.
Тем временем Дазай спускался по лестнице уверенным шагом, хотя там было очень темно, как выразилась бы Цветаева - хоть глаз выколи.
Ацуши, как только стало немного светлее, пытался заглянуть в лицо своего будущего друга, но пока безуспешно.
“А подвал тоже изменился, тут какие-то двери, замки на них и…ковровые дорожки?!” - Удивился призрак. - “Марина, к чему эти пустые траты? Для кого это делается, если тут держат преступников?”
“Здесь содержат врагов мафии, это не только преступники, но и те, кто просто перешёл дорогу боссу. Ты, наверное, понял, что ими занимается Дазай?”
“Что он с ним делает? Допрашивает? Но для чего, что от них можно узнать?”
“Не знаю, сейчас все выясним” - Печально прошептала Цветаева. - “Смотри.”
Дазай подошёл к четвертой от начала двери и без особых усилий открыл замок отмычкой, неизвестно откуда появившейся в его руках и тут же исчезнувшей, под слоями бинтов, пнул дверь, что с противным скрипом отворилась, будто уже покоряясь железному характеру пятнадцатилетнего подростка.
Накаджима заглянул внутрь камеры и снова нахлынули воспоминания.
Посередине камеры стоит стул, огромный, прочный, будто влитый в бетонный пол. Рядом кандалы, большие и чуть поменьше, для ног и рук. Немного поодаль столик с принадлежностями для пыток.
Призрак зажмурил глаза, прошлое отпустило, не принеся никаких негативных эмоций, кроме маленького страха.
Сквозь это недолгое забытьё он слышал жёсткий, леденящий душу, голос Дазая, что-то расспрашивающего у заключённого.
“Марина, я не готов.”
“Должен.”
“Мне страшно…”
“Справишься.”
Раздался вскрик. Накаджима открыл глаза и посмотрел на закованного, вернее на его руки, ранее такие изящные, с тонкими аккуратными пальцами. Должно быть, это музыкант, бывший. После того, что Осаму сотворил с его правой рукой, о карьере, причем вообще любой, можно забыть.
- Ну а теперь, в завершении работы, избавимся от последних кусочков…
Только теперь Ацуши заметил чашку, где лежали срезанные с кисти куски кожи. Если бы он был человеком, то наверняка его бы вывернуло только от мысли о таком.