— Вы вообще в курсе, что в чизбургере должен быть сыр? Он поэтому и называется так — чиз-бур-гер. Чи-и-избургер. Эй! Слышишь, что я говорю?
Тони Старк щёлкает пальцами перед серым и унылым лицом служащего забегаловки. Кивает на разобранный бургер: вот тощая котлетка, вот соус, вот булочка, а сыра нет.
— Ваше мнение очень важно для нас, — заученно отвечает парень.
— А для меня важен сыр в моём чизбургере.
— Сыра нет. Заходите завтра.
Тони сдвигает очки на кончик носа. Смотрит на парня поверх них — но и без затемнённых линз тот остаётся серо-бесцветным. Лицо, глаза, мятая футболка, форма с козырьком.
И следы от лезвий вдоль вен — а, ясно, как он умер. Они все такие серые, кто ушёл от кровопотери.
— Я хожу к вам… сколько, месяц? Сыра никогда нет.
Парень молча пожимает плечами и уходит от столика. Бургер так и остаётся лежать перед Тони.
У них никогда нет сыра, а ведь всё, чего теперь хочет Тони — проклятый чизбургер. Чёрт бы с тем, что здесь всегда пасмурно, что кругом эти неживые лица, с тем, что у него самого по всей правой половине тела змеится ветвистый, как молния, ожог, и пальцы чёрные, и сам он мёртв. Без разницы, что все дни тут одинаковые и им потерян счёт, что он больше не супергерой, не миллиардер и не филантроп. Плевать, что его определили не туда, куда он заслужил — нет сил ввязываться во всю эту потустороннюю бюрократию, Тони Старк слишком устал при жизни.
Обратной дороги нет, так что он просто хочет чизбургер. И лечь спать: здесь, в посмертии для самоубийц, можно спать. Даже снятся цветные сны, и живые люди, и Пеппер, и Морган, и Питер иногда. Лезет со своими обнимашками.
Поэтому здесь можно существовать. Хотя здесь всё такое же, только немного хуже. Хотя у самоубийц, к которым по ошибке причислили Тони, не выходит улыбаться — не очень-то и хотелось.
Пуговица с поношенного пиджака чуть не попадает в стакан кофе, когда Тони собирает бургер обратно.
Кофе растворимый.
Котлета грустная, как песня «Джой Дивижн».
Сквозь открытое грязное окно забегаловки в еду летят песчинки.
— Приятного аппетита.
— Пошёл нахер, — вежливо и совершенно автоматически отвечает Тони без улыбки.
Кусает бургер.
И давится.
— Как тебя разделало, величайший защитник Земли, — елейно произносит Локи, усаживаясь на драный выцветший диванчик напротив. — Вот что бывает, когда смертные хватаются за то, что им не положено.
— А у тебя на шее на редкость гейский шарф.
— Для меня гендер, как это у вас говорят, не имеет значения.
— Это не настоящий шёлк, ты знаешь?
— Всё равно не надо трогать его своими грязными пальцами!
Тони смеётся — без улыбки выходит странный, душно-гортанный смех. Убирает руку, так и не дотронувшись до нежно-зелёной узорчатой дешёвки. Неужели на том свете есть китайские мастерские?
Хотя Локи весь одет чёрт знает во что — подделка, китч, даже моль жрать не станет. Может, хорошая одежда и средств для укладки волос для него тут так же недостижимы, как чизбургер для Тони.
А ещё трикстер без улыбки смотрится странно и жалко. Супергерои без улыбки бывают, а Локи — нет.
— Забавно, что мы с тобой в одном положении. Так рад видеть тебя здесь, бог Локи из Асгарда.
— Ты мне поможешь, Железный Человек, — заявляет он, как будто не растерял бравады. — Я тут по ошибке. И должен выбраться.
Просьба о помощи, конечно, своеобразная. Но бургер-ничтожество становится намного вкуснее, когда причисленный к самоубийцам мёртвый бог просит о помощи.
— Эт ш чего ш ты вжял? — всё так же вежливо интересуется Тони.
С набитым ртом.
— У тебя ведь не было соседа по квартире?
— Нет. Возвращённые к жизни после щелчка не торопятся сдохнуть во второй раз.
Локи молча выкладывает на стол копию договора аренды комнаты.
Соседней комнаты.
***
— Будешь моим свидетелем.
— Дожили. Или доумерли. Жаль, что не в суде против тебя, — бурчит Тони, усаживаясь за руль своего драндулета.
— Радуйся, что не на свадьбе. У русских свидетели ещё на свадьбе бывают.
— Хотел бы снова встретить русскую? Скучаешь?
— Упаси Всеотец, только не её, — Локи закатывает глаза и ищет ремень безопасности.
Ремней нет. Они здесь не имеют смысла: умереть во второй раз нельзя, а в понятие «всё немного хуже» входит битьё лбом в стекло.
— Твой древний «Форд» — ужасная машина, — резюмирует Локи и пытается причесаться перед пыльным зеркалом заднего вида.
— Все машины после смерти становятся «Фордами», ты не знал?
— Говорю же тебе, Старк — это большая, большая ошибка, что я оказался в этом… чистилище для смертных. Как это вообще получилось? Как меня приняли за смертного?
— Возможно, это передалось воздушно-капельным путём. Видишь ли, смертные на тебя чихали, — объясняет Тони, поворачивая ключ зажигания.
«Фордик» тарахтит. Локи тоже что-то там тарахтит себе под нос. Главное, чтобы автомобиль завёлся, а Локи — нет, думает Тони, потому что спорить с этим негодяем до пункта назначения не хочется вообще. Впрочем, делить с ним вечность в одной серенькой маленькой квартирке хочется ещё меньше.
Тони удивительно живописно воображает, как открывает ванную комнату поутру — а там Локи чистит зубы, гаденько плюётся — так, что брызги летят на зеркало и застывают белыми мухоморными крапинками — и с клокочущим звуком полощет горло, одновременно напевая какую-нибудь попсу.
Его передёргивает — ровно в тот момент, как «Форд», подумав, трогается с места.
— А мы доедем до Западного побережья?
Локи ёрзает на месте, оглядывается с пренебрежением. Трогает пальцем освежитель воздуха, который издевательски попахивает сосновой свежестью — будто в домике у озера среди леса, только, конечно, хуже. Лезет в бардачок и никак не может закрыть дверцу снова.
— Старк, почему молчишь?
— Думаю, врать богу обмана — это грех или наоборот. И совру ли я, если скажу, что доедем.
— Ты вроде как искусный механик, — небрежно бросает Локи и начинает перебирать аудиокассеты, не поднимая взгляда.
Тони качает головой.
Такого в его жизни давно не было: завернул домой, собрал рюкзак, кинул на заднее сиденье, сел и безответственно поехал куда глаза глядят. Прочь из этого серого квази-Нью-Йорка, вдаль по шоссе, на Западное побережье: Локи убеждён, что «здешних главных», к которым у него убедительный разговор, надо искать в Городе Ангелов. Честно, Лос-Анджелес тут так и называется. И, говорят, там места уже не для самоубийц. Вроде как именно туда и должен был попасть Тони Старк — на вечный праздник, уготованный тем, кто пожертвовал собой.
— Может статься, там и солнце сияет, — бубнит Локи, рассказывая что-то про Город Ангелов. — И есть чизбургеры с сыром.
— И шарфы из кашемира и шёлка, а не из туалетной бумаги с люрексом?
— Ты неотёсанный, — бросает в ответ мёртвый бог.
Наверное, выглядит со стороны декадентски или артхаусно. Плохо, в общем, и странно. Но Тони чувствует себя почти нормально: вся его жизнь была гораздо страннее.
Надо просто избавиться от Локи, и снова будет покой, и будут сны про дом по ночам. В задницу вечные праздники.
— «Джой Дивижн», — читает Локи на торцах кассет. — «Джой Дивижн». Ещё «Джой Дивижн». А есть что-нибудь не такое мрачное?
— А то что, захочется покончить с собой?
— Или хотя бы хорошее. Чайковский. Григ. Адан?
— Они были в бардачке, когда я купил эту тачку. Потом нашёл одну кассету «Эй Си Ди Си». Обрадовался… если так можно сказать. И через несколько дней уронил её в дыру под сиденьем.
— У тебя дыра под сиденьем?!
— Я её заварил. Я ж искусный механик. Не бойся, не провалишься.
Локи одаривает Тони красноречивым взглядом. Находит наконец кассету другого исполнителя и после недолгих проб и ошибок вставляет её в магнитолу.
Наблюдать за тем, какой Локи жутко гордый, самостоятельный и безнадёжно несведущий в устаревшей технике — одно удовольствие. Впервые хочется улыбнуться, но уголки губ не поднимаются, так положено.
Через несколько аккордов лицо Локи кривится.
— Что это?!
— Цыганский панк. Группа «Гоголь Борделло», — поясняет Тони.
— Ладно, — решает Локи, морщась и придерживаясь за ручку над окном. — Хотя бы звучит весело.
Ну и пусть этот «Форд» вот-вот развалится.
Приятно, оказывается, просто ехать вдаль по пустому шоссе под бодрую музыку, не думать о завтрашнем дне и надеяться на скорое избавление от недовольного асгардского недоразумения.
Тони даже не понимает: он с самой смерти ни на что не надеялся.
***
Локи хочет ехать без остановок — но Тони наотрез отказывает.
— Мы будем останавливаться в мотелях, — говорит он в первый же вечер. — Я буду спать.
В самом деле, после смерти нашлось что-то хорошее. И вечная невесёлая шутка про «высплюсь в гробу» оказалась вполне себе правдой.
Тони согласен ехать с Локи хоть к дьяволу на рога, только чтобы там рассмотрели его жалобу. Отослали его из монотонного загробного покоя Тони. Вернули обратно, к Тору.
Может, тот с расстройства похудеет снова.
Но вот не спать Тони не подписывался, и поэтому ночью они тормозят у первого попавшегося мотеля. Что на том свете есть мотели, конечно, удивительно; но в отличие от того, что на том свете есть ещё и Локи, это приятное удивление.
— Вам один номер? — спрашивает администратор, и Тони убеждает себя, что это у него родимое пятно такое на правом виске.
— Один с двумя кроватями, — отвечает он.
— Может, я не хочу спать с тобой в одном номере, — встревает Локи.
— У меня на это три причины, — заявляет Тони, забирая ключ. — Во-первых, я тебе не доверяю и хочу следить за тобой. Во-вторых, я храплю. В-третьих, я хочу, чтобы ты страдал от того, что я храплю.
— Но…
— Ты вообще готов поселиться со мной в одной квартире. Наслаждайся репетицией, соседушка.
Вообще, конечно, Тони надеется, что Локи вырубится зубами к стенке, пока он в душе. Точнее, в общей ванной, одной на этаж, с мерзким зеркалом на стене. Когда ходишь одетым, спишь одетым, в собственной ванной видишь себя в зеркале не ниже шеи — всё в порядке, а тут приходится вспомнить: реактор погас. Можно сколько угодно стучать по нему пальцем, но но не загорается голубым светом — хотя Тони вроде дышит.
Всё не по-настоящему и зря.
И в такие моменты Тони кажется, что всё, что в его жизни и последующем существовании было не зря, по-настоящему и правильно — это рождение Морган и щелчок. А в остальном он делал что-то не так, мог лучше, мог раньше… Мог.
Поэтому он застревает в душе надолго. Стоит там в темноте напротив немого зеркала, стучит себя по груди, дышит и слушает механическое сердцебиение — а света нет. Потом, поняв, что воцарилась тишина, Тони натягивает футболку и спортивные штаны и возвращается в номер.
Локи не спит. Сидит полуголый у окна, в брюках с кривыми стрелками и со своим ужасным шарфом на шее. Тихий, хотя весь день ему что-то было не так: то сиденье продавленное, то в салоне душно, то ветер в окно дует слишком сухой, то дикция у вокалиста кошмарная, то пейзаж печальный, то «давай я расскажу, какой Тор был тупой в детстве, в отрочестве и в юности».
— Надо было брать отдельные номера, — вздыхает Тони.
— Мне здесь нравится, — внезапно отзывается Локи. Совершенно невпопад.
— А я ждал, что ты продолжишь ныть и сейчас. Найдёшь чистилищных клопов в постели, например. Или матрас окажется жёстким. Или…
— Нью-Йорк — ужасный город, Старк. Манхэттен — особенно. Всегда напоминал мне о том, как вы разгромили мою армию и как провели меня в наморднике по улицам под конвоем, и рядом шёл мой блистательный горделивый брат. А тут — лучше.
Тони подходит ближе. Выглядывает в окно: какое-то заросшее поле, пыльное безлюдное шоссе, высоковольтная линия, мелкие звёзды на небе. Ничего выдающегося.
— А ещё ночь, — добавляет Локи. — Ночью всегда лучше. Кажется, что утром поднимется солнце.
Тони ничего не переспрашивает. Молча отходит, кладёт на тумбочку затемнённые очки и вдруг думает: солнца и правда не хватает.
Но Локи, кажется, истосковался по нему сильнее.
***
Следующий день в дороге проходит более или менее мирно — по крайней мере, Локи изучает творчество «Джой Дивижн», не оценивает его высоко, но и не задаёт лишних вопросов. Тони один раз чуть не нарушает непрочный мир, предположив вслух, что они всё-таки в аду и Локи тут законно, потому что язычник.
Локи снова молча показывает ему договор аренды. Так и носит его, зараза, за отворотом своего невозможно-зелёного подвально-китайского пиджака, аккуратно сложенный. Как главный аргумент.
Пустое шоссе вьётся вдаль среди неухоженных полей и одиноких мрачноватых ферм. Городов тут не так уж и много, поездка не похожа на аналогичную в мире живых — и это даже интересно. Точнее, безумно интересно: Тони не может вспомнить, когда он вот так ехал куда-то, а не летел в костюме или на самолёте.
Во втором мотеле оказывается сносный бар с бильярдом, и Тони решает, что на ночь можно выпить. Хочет сделать это один — но смотрит в спину уже развернувшемуся Локи и вспоминает, как грустно вчера пялился в окно трикстер, оставшийся тут без улыбки и своих золотых рожек.
— Я угощаю, — говорит Тони опрометчивые и волшебные слова.
И, хотя бар всего лишь сносный, в виски не то что камни не кладут — лёд забывают, а выбор закуски представлен сухариками со вкусом сыра и сухариками со вкусом ничего, к двум часам ночи Тони вспоминает Наташу.
Точнее, то, как Наташа сказала всем Мстителям, что диснеевский Винни-Пух — вообще «не то», а Ванда её поддержала, и они нашли и включили советский мультфильм с субтитрами. Там Винни был не одинок в своём завоевательном походе к Кролику — взял с собой Пятачка, а ещё была замечательная фраза. Эту фразу — и интонацию — Тони запомнил, и она часто всплывала у него в мыслях на всяких вечеринках.
«И они посидели немного, а потом ещё немного…» — и вот напротив судорожно пытается улыбнуться пьяный всклокоченный Локи. Пиджака на нём нет, рубашка расстёгнута, но шарф по-прежнему на шее.
Он рассказывает что-то Тони, так, будто Тони его приятель — а Тони катает в ладонях полупустой тёплый стакан и думает о множестве вещей сразу. Вспоминает, как они когда-то постоянно сидели «ещё немного» с Роуди; как понравился Морган советский большеголовый Пятачок; впервые задумывается о том, что Локи не фокусничает, никого не пародирует, не меняет внешность — и набрался вовсе не как асгардец.
Ах да: он ещё пытается слушать Локи, который говорит о своей смерти. Потому что Тони должен подтвердить перед «главными»: Локи не смертный, Локи не планировал покончить с собой, Локи вообще-то хотел переродиться — или хотя бы пожертвовать собой ради брата, но раз это не засчитали, он возмущён и требует обратный билет.
— Всё логично, — отвечает Тони после исповеди, умудряясь даже ответить абсолютно в тему. — Кинуться с ножом…
— С кинжалом, — Локи важно оттопыривает указательный палец.
— …с какой-то маленькой ковырялкой на титана с двумя Камнями Бесконечности в Перчатке — это реальное самоубийство. Я не могу назвать это иначе. Эти «главные» не вернут тебя в мир живых. Или там в Асгард. В общем, оба готовимся к худшему.
Настроение у Локи заметно портится. Он лениво машет рукой, заказывая ещё виски.
— «Жить» с тобой — это ещё не худшее, — философски замечает он, по-мидгардски показывая пальцами кавычки. — Мы знакомы, Старк…
— …не сказать, что это приятное знакомство…
— Неважно. Мы знакомы, и ты славный смертный, заноза в заднице богов и титанов, и ты знавал моего брата. У тебя ожог от могучего артефакта, он не может быть уродлив. Я соседствовал с музыкантом, у которого всё лицо было собрано по кусочку, и он бренчал целыми днями на двух струнах, и хрипло сипел бессвязные слова. Соседствовал с японским писателем — он гордился собой, но дурно пах. Сеппуку дурно пахнет, знаешь ли. Ещё однажды выпивал с этим… такое смешное имя… Хемингуэем. Виски капал у него сквозь подбородок.