— Бе.
— О да.
— Но книгу я у него всё равно бы подписал, если б встретил. И если б она у меня тут была.
Тони замолкает и допивает виски. Наблюдает за Локи, качающем головой в такт «Иммигрантской песне», звучащей из магнитолы бармена.
А ведь Локи торчит тут вообще невесть сколько.
— Нам что-то виски не несут, — Локи заговаривает только тогда, когда стихает музыка. — Пойду и сам возьму. И заодно спрошу, что это играло.
— Понравилось?
— Пожалуй, это сносно. Но после этой порции пойдём спать, Старк.
***
— Мне вот стало просто интересно. У вас в Вальхалле есть похмелье?
— А, это и есть похмелье.
— Похоже, нет… Нужно было у вас устраиваться на вакансию славного воителя, — Тони трёт висок чёрными пальцами, крутя руль одной левой и фокусируясь на дороге.
Как бы они вчера хорошо ни посидели, разовая акция — одно дело, а постоянно отираться бок о бок с Локи и даже задерживаться с ним на пару часов дольше в мотеле не хочется. Со всем этим стоит разделаться побыстрее.
А дорожных служб тут тоже не хватает, но это и к лучшему. Можно тихонечко посасывать пиво за рулём на пустом шоссе и приходить в себя. Локи отказывается от алкоголя; он просто ткнулся совсем не наглой мордой куда-то над бардачком, так и лежит, иногда извергая тихие неуверенные проклятия.
— Возможно, это и вправду ваш ад, — бормочет он. — Тогда я потребую моральной компенсации. Как это, нет солнца и приятных тканей, но есть похмелье и Энтони Эдвард Старк…
— Ты сам меня нашёл.
— Это было возмездие, Старк? Когда ты меня спаивал?
— Зачем же такие громкие слова? Просто маленькая месть.
— Возмездие, — угрюмо настаивает Локи и пытается причесаться одной рукой.
Он ещё ни с кем так не напивался здесь, с тех пор, как способен напиться — ни одна мёртвая душа не согласна была поить его в дрова за свой счёт. Даже Хемингуэй. Локи как-то удивительно быстро прощёлкал начальное пособие, работу так и не нашёл — и, как признался вчера по пьяни, теперь то ошивается с богемой, пользуясь своим безграничным обаянием, то подворовывает по мелочи — ловкость рук и никакой магии.
Похоже, это место настолько лишено всяких чудес, что даже боги теряют силу. А этот ещё не приспособлен ни к мидгардской жизни, ни к мидгардской смерти.
Испытывать к Локи сострадание как-то уж совсем не хочется, но Тони ничего не может с собой поделать.
Локи становится чуть менее несчастным после полудня — когда Тони останавливается у заправки с маленьким магазинчиком. Трикстер, весь из себя такой английский джентльмен, важно выбирает в расползшихся коробках на прилавке кассету «Лед Зеппелин» и ещё пакетик леденцов, а потом, бледнея, шарит по карманам и выскребает мелочь перед кассиром.
Тони оплачивает покупку, влезая вперёд, потому что знает: Локи не попросит сам, а потом будет вздыхать и кукситься всю дорогу. Задумывается мимоходом, что здесь до сих пор в ходу кассеты — а может, так и будут всегда. Наблюдает, как Локи вскрывает своё приобретение, разглядывает вкладыш со списком песен, а потом высыпает леденцы в карманы пиджака и протягивает один Тони, уходя к машине.
Тони кивает, шуршит фантиком, кладёт леденец в рот и вставляет заправочный пистолет в бензобак. Заливать до полного; можно посидеть в машине, а не дышать парами.
Леденец лимонный.
Когда он покупал Морган похожие пакетики с разноцветными леденцами — не потому, что они дешёвые, а чтобы в машине не укачивало — она отдавала лимонные им с Пеппер. Потому что кислые. И щедро разрешала взять «какие-нибудь вкусные». Сама всю дорогу причмокивала апельсиновыми, и ими сильно пахло в салоне, и Тони то и дело выковыривал из-под сиденья прозрачные фантики…
Откуда раздаётся грохот, он не понимает.
— Старк, — укоризненно качает головой Локи, засовывая кассету в магнитолу. — Там из колонки что-то льётся. Наверное, этот, бензин.
***
Многие, оказывается, так делают: задумываются, трогаются с места, отрывают шланг от пистолета. Обычная история.
Но лучше бы, честно говоря, за это тут просили компенсацию деньгами.
Тони сидит в грязноватом «офисе» заправки над толстенной большой тетрадью. Крутит в пальцах ручку и отвлекается даже на мысли о ней: вот, ещё один плюс посмертия, пальцы хоть и чёрные — а прекрасно слушаются. Ещё он думает о том, что тут не хватает жужжащей мухи, бьющейся в запылённое стекло, и считает круги от чайных и кофейных кружек на клеёнчатой скатерти.
За окном Локи трясёт неуложенными патлами, сидя в автомобиле, и оттуда неприлично громко играет «Иммигрантская песня». За рулём был не он, не ему и отвечать за это.
Вместо оплаты тут действительно просят ответа — честного, на очень простой и слишком сложный вопрос.
«О чём Вы думали, когда это случилось?»
Что писать?
Что они вообще имеют в виду?
О чём думал Тони, когда он щёлкнул пальцами?
Да нет же. Когда остановился тут с похмелья, не заглушил мотор, поехал и выдернул шланг. И сломал пистолет.
Написать «Вспоминал о своей маленькой дочке»? И вот так, за одну строчку, — отпустят?
Лучше бы взяли деньгами. Как-то трудно это всё.
Тони воровато осматривается — как студент, планирующий достать на экзамене шпаргалку, нет, даже как школьник — и перелистывает несколько страниц, заглядывая назад. Он же не списывает. Он планирует вдохновиться. Понять, как это делали десятки его невезучих предшественников.
— «Увидел своё отражение в витрине. Подумал, что смотрелся в гробу как силиконовый урод, если меня вообще собрали», — читает Тони шёпотом, почти беззвучно двигает губами в тишине. — «Не знаю, кто забрал мою собаку. Нужно было сначала кому-то ей отдать. Почему-то здесь нет собак». «На заправке были одни мужчины, и я вспомнила, как Милли говорила мне, что мужчин на свете много — а их и правда много». «Надо было кинуть в Стива Роджерса этот сэндвич с арахисовым маслом, тогда мы оба бы засмеялись»…
Тони поднимает очки на макушку и жмурится, несколько раз подряд, до пятен перед глазами.
Перечитывает запись всю. Полностью. В голос, не думая, что заправщик или кассир могут зайти.
«Надо было кинуть в Стива Роджерса этот сэндвич с арахисовым маслом, тогда мы оба бы засмеялись. Мне сейчас жаль, что я редко смеялась. Сдерживала себя, когда хотелось. Потому что этот индюк Росс мог обидеться и сделать условия договора ещё более невыносимыми. Потому что Тони и так был напряжён. Потому что мне казалось, что хуже уже не будет, и я сама не хотела смеяться — а было над чем.
Хотя бы над тем, что я переписываюсь с енотом. Над шутками Роуди. Над Стивом, который перестал следить за языком и это всё ещё было забавным. Над комедиями, которые я смотрела, пока торчала одна на базе. Над воспоминаниями о Будапеште.
Здесь спокойно, но нельзя улыбнуться, а смех выходит пугающим без улыбки. Это вообще не то, чего я хотела. Никому, даже русской убийце, не может понравиться место, где невозможно улыбнуться.
Вот о чём я думала, когда сломала ваш чёртов пистолет».
— Какой у вас тут бардак, — бормочет Тони. — Нет, ну какой бардак.
То, что он сам застрял в краю без сыра и улыбок, уже не так возмущает, как то, что где-то тут носит и Наташу.
Она-то явно не заслужила.
Тони пишет одной строчкой, как многие тут: «Скучал по дочери, вспомнил, как она ела леденцы в моей машине». Это всего пара секунд — и гораздо дольше он выясняет, кто оставил запись, в какую сторону ехал, на какой машине.
Персонал заправки так тупит, что Локи даже заходит в магазинчик снова.
— Всё в порядке, Старк? — интересуется он.
— Здесь Наташа, — скороговоркой выдаёт Тони, — здесь Наташа, мы должны её найти и вытащить отсюда. Ты же можешь быть свидетелем, что такая, как она, ни за что бы с собой не покончила? Я могу.
— Старк, — Локи вдруг снова становится совсем несчастным, хотя казалось, что он вот-вот сможет улыбнуться, — как, она тоже умерла?
— Ещё раньше, чем я.
— Не ждал, что буду опечален её смертью… Но я опечален.
— Поехали её искать. Нам вроде по пути.
Тони возбуждённо хлопает Локи по плечу, направляясь к выходу — но тот горько вздыхает:
— Я думал, мы теперь друзья.
Приходится купить ему ещё одну кассету и подтаявшую шоколадку.
***
Правильная музыка творит чудеса, которых тут так не хватает.
Локи сильно переживает, что теперь процесс его вызволения отсюда затянется, не в восторге от встречи с Наташей — но в конце концов забывает об этом. Как и о том, что искал ремни безопасности, впервые усевшись в старый «Форд».
Когда Тони с помощью мастерства, богатого опыта вождения и пары крепких слов набирает скорость и выбирает на развилке упомянутое «злой русской» направление, Локи делает музыку погромче. Вылезает в окно, держится за крышу и сидит на раме, подставив лицо ветру. Как будто Тони везёт большого радостного и нестриженого чёрно-зелёного спаниеля, который подпевает то «цеппелинам», то цыганскому панку, и волосы и шарф у него развеваются.
— От тебя должна быть какая-то польза, — заявляет Тони, стараясь быть нежнее на поворотах. — Высматривай её машину. Какая-то русская тачка, хрен знает, откуда она её достала, бежевая или просто грязная. Здесь особо некуда деться, мы должны её нагнать.
Локи не очень заинтересован — но понимает, что Тони повезёт их в Город Ангелов на разборки только обоих сразу, асгардца и русскую. Собственная судьба Старка не очень волнует: ну разве что было бы очень клёво, если бы ему выдали чизбургер с сыром и больше никогда не мешали высыпаться. А ещё, глядя на то, как мерзкий шарфик Локи колышется на ветру, Тони пытается вспомнить, как звали танцовщицу, которая каталась на машине в таком же модном шарфике и случайно удавилась.
Локи так и едет снаружи почти до темноты — два раза заваливается в машину попить водички, старательно поправляет шарф и вылезает снова. После этих «визитов» в салоне очень сильно пахнет леденцами.
Пока он болтается там, на улице, можно думать о своём.
Уже в сумерках Локи вдруг молотит ладонью по крыше и только потом сползает на сиденье.
— Там, направо, на заброшенной парковке, — выдыхает он, плюхнувшись и поёрзав. — Что-то жуткое стоит.
— Возможно, действительно дитя старинной русской автопромышленности.
Тони пожимает плечами и рулит в указанном направлении. Паркуется рядом с… С чем-то. То ли бежевым, то ли грязным, с кошмарно запылившимися стёклами. Засучивает рукава пиджака.
Наташа оставляла запись в той тетрадке четыре дня назад, если верить замызганному календарю с заправки. Тут нет не только солнца, но и дождей, стекло вполне могло запылиться так сильно.
И слово «тачка» подходит как нельзя лучше: людей бы Тони в этом не возил, только картошку не лучшего урожая.
На табличку с названием марки, протёртую пальцем, он пялится почти бессильно, потому что не знает таких букв, а подключения к всемогущей ПЯТНИЦЕ нет.
— «Жигули», — читает вслух Локи, выросший за плечом совершенно незаметно, и элегантно забрасывает в рот очередную карамельку.
— Понял.
— Что это действительно русский автомобиль?
— Что любая машина после смерти становится «Фордом», а «Форд» после смерти превращается в «Жигули».
Беглого осмотра хватает, чтобы понять: у Тони Старка при наличии инструментов и запчастей эта таратайка, может, и поехала бы, но у Наташи шансов не было. Она забрала свои вещи и пошла куда-то пешком. Дня три-четыре назад.
Это обнадёживает Тони: без машины в этих краях далеко не сбежишь, а Наташа точно пошла бы только вперёд. Ну, после того, как часок-другой поматерилась бы у умершего авто и попинала колёса по очереди.
Локи это обнадёживает ещё больше: может, она пошла не по шоссе, и они её не найдут.
***
Стоило поспорить с Локи, думает Тони, заходя в бар при первом же мотеле. Только с Локи ничего не возьмёшь, кроме купленных за его же, Тони Старка, деньги леденцов.
Локи тоже замечает её сразу. Поэтому прячется за колонной и прихорашивается как может.
— Она тебе нравится? — издевательски уточняет Тони вполголоса, тоже не желая быть замеченным раньше времени. Хорошо, что людей тут много: поблизости есть городишко, а ещё неподалёку пересечение трёх крупных трасс.
— Слишком унизительно явиться перед одним из худших соперников, хоть единожды победившим тебя в дуэли умов, в таком виде.
— То есть ты признаёшь, что Нат тебя сделала.
Тони встаёт рядом. Тоже приводит себя в порядок: протирает очки футболкой, пытается подтянуть болтающуюся на нитке, так и не пришитую пуговицу, ближе к рукаву — но в итоге просто отрывает её и прячет в карман.
Вот же, это тоже из-за Локи он про неё забыл. Думал же тогда, в закусочной: вернётся домой и пришьёт.
Наташа Романофф сидит спиной к барной стойке, небрежно и нагловато положив на неё локти, игриво склонив голову набок. Она в чёрной майке и драных джинсах, но выглядит почему-то лучше обоих мужчин; в пальцах правой руки у неё дымится толстая сигарета; рядом стоит пиво, почти наверняка тёплое, но даже налитое в чистую кружку.
Наташа выглядит здесь королевой.
И она зарабатывает деньги как может: не в каждом мотеле у действительно забытого богом шоссе есть бильярд. Наташа использует самый непристойный способ.
Она играет в игру, которая тут под запретом в приличных местах. Отгадывает ответы на вопросы, за которые можно схлопотать в лицо.
Игра называется «Как ты ушёл?»
Как и почему.
— Синюшное лицо, — тон соответствует небрежной позе, — должно быть, газ. Бытовой газ. Ты была домохозяйкой, твой парень или муж предпочёл тебе кого-то поярче и пораскрепощённее, и ты сунула голову в духовку.
Девушка, типичная «серая мышка» в сарафане в крупный горох, отстёгивает Наташе полсотни одной бумажкой. Наташа усмехается — без улыбки, конечно же — и поправляет распущенные волосы — всё такие же, рыжие со светлыми концами, волнистые после тугой косы.
— Следующий.
Она распознаёт цианид от несчастной любви, самоубийство чести офицера, утопление из-за больших долгов — даже уточняет, что парень с одутловатым лицом нажил их из-за игромании.
Просто он слишком упорно пытается отыграться и отгадать Наташину смерть, но куда там. Её смерть не угадать — а ещё она хороший психолог и знает много, много способов лишить человека жизни. Это вообще нечестно, думает Тони, собираясь с духом и выходя из-за колонны под жёлтую лампочку, в дымный зал бара.
— Я следующий, — говорит он, и без того бледная Наташа белеет ещё сильнее. — Ты прыгнула в пропасть на другой планете, а твой придурочный напарник тебя не поймал. Теперь ты. Как я умер?
— Ты мерзавец, Старк.
— Удивительно, но причиной моей смерти стало как раз не это.
— Тебя тут точно быть не должно.
Она так и смотрит на него искоса, наклонив голову. Затягивается сигаретой. Отпивает пиво — как воду, пена осела и не мешает. Смотрит и смотрит, и молчит, и глаза у неё слезятся — должно быть, от дыма.
Ну ожидаемый же был поворот, думает Тони.
Глаза Наташи изучают ветвистый шрам, расходящийся из-за ворота, почерневшие пальцы — и она выдыхает дым резко и отчаянно.
— Что за херня, — говорит она. Встаёт и делает нетвёрдый шаг навстречу. — Что за херня, Тони?
— Я щёлкнул.
— Я как раз об этом.
— И всех спас.
— И тебя тоже определили сюда.
— У них тут бардак. — Тони обнимает Наташу одной рукой, тянется погладить её по голове, но она одёргивает его за запястье и утыкается носом в плечо.
Хочет расплакаться — плакать тут как раз у всех выходит — но почему-то передумывает и возмущённо сопит.
— А это ещё что? — придушенно интересуется она, так и не расчувствовавшись.
Тони даже не оборачивается, чтобы уточнить.
— Это Локи, — мирно объясняет он. — Я пытаюсь от него избавиться.
Локи вежливо-вежливо здоровается, пока Наташа всё ещё сердито сопит в пиджак Тони.
***