— Я не был голоден. У далеков нет понятия об употреблении пищи, так что с твоей стороны глупо считать, что я стану есть.
— Ты должен поесть. Так нельзя. — Если голос и звучит настойчиво, Дениз тут же прячет эмоцию. Сентиментальностью ничего не добьешься. — Если нет, то нам придется кормить тебя силой, и я уверена, никто из нас этого не хочет. Верно?
Теперь он к ней оборачивается, смотрит на нее лениво, почти с превосходством. Она научилась читать его эмоции.
— Уверен, ты и до такого опустишься. Я никогда не просил приводить меня сюда.
— Мы дали тебе свободу.
— И комендантский час.
— И все же, кажется, ты готов сотрудничать.
— В какой-то мере.
В Дениз начинает вскипать недовольство. Она трет ладонью лицо, стараясь успокоиться. Делает глубокий вдох.
— Сек, завстра в университете состоится пресс-конференция.
Без предупреждения Сек поднимается на ноги. Он не слишком рослый, но выглядит пугающе.
— Мы будем обсуждать запуск воздушного корабля и саммит, который будет на нем проводиться. По поводу отношений с Великобританией.
Сек начинает ходить по камере туда-сюда. Его щупальца в знак понимания слегка вздрагивают. Дениз втягивает носом воздух. Вспоминает развод. Сказать Элли, что папа больше с нами не живет.
Но сейчас немного иначе.
— Чуть позже, после обеда, будут обсуждать и другую тему — атаку слайзера. Конференция широко освещается прессой. Вряд ли они возложат ответственность на нас. Но...
Она замолкает. Гибрид оборачивается и вопросительно глядит на нее.
— Что «но»?
Она с трудом глядит ему в лицо.
— Мы можем... прервать эксперимент с Разломом.
Вот, он проскальзывает. Всего лишь на миг — изумленный, даже испуганный вид. Сек опускает голову, сглатывает, его взгляд мечется по полу.
— Этого не произойдет. Мы близки к прорыву, — резко возражает он.
— А я и не говорю, что мы прервем. Но, Сек, даже если мы продолжим, сомневаюсь, что получим хоть какой-либо желаемый результат. Рисков слишком много. Эксперимент стоит гораздо больше нашего годичного гранта, и, как мы заметили, привлекает внимание.
На миг Сек выглядит так, словно его предали.
— Мы не можем позволить вот так привлекать внимание общественности, — продолжает Дениз. — Не тогда, когда ты здесь.
— Нет.
— Сек, будь благоразумен. Мы же благоразумно вели себя с тобой.
— Вы били меня током.
— Тебя требовалось усмирить. В то время мы считали, что ты можешь оказаться враждебным. Но это случилось только раз, всего лишь раз. До того, как мы поняли, что ты сдашься без боя. Нет, взгляни на меня!
Сек сжимает кулаки и упирается ими в противоположную стену — так, что испещренные пятнами сосудов костяшки белеют.
Призрак вины на мгновение заглядывает Дениз в лицо.
— Посмотри на меня! — приказывает она. — Сек! Все еще под вопросом. Но нам всем приходится чем-то жертвовать.
Сек молчит. Потом коротко смеется.
— Жертвовать, — сплевывает он. — Не смей читать мне лекции о жертвах, доктор.
Он как-то странно произносит это слово — «доктор». Звучит очень конкретно, даже сокровенно.
Дениз встает. С нее хватит.
— Посмотри на меня! — Он оборачивается, словно окрик вывел его из раздумий. — Сек, мы должны были передать тебя ЦРУ, как только ты у нас появился. Но мы не стали, и нарушаем все уставы, держа тебя здесь. — Она говорит все громче и громче. Почти кричит. — Твой эксперимент никогда бы не сработал. Ты говорил о своих сородичах. Им не нравятся ни изменения, ни примеси в твоем ДНК.Пойми, ты находишься в куда лучших условиях, чем мог бы очутиться. Чего еще мы можем тебе дать?
Сек продолжает стоять, упираясь кулаками в стену, но потихоньку расслабляется. В его глубоком голубом глазу скрывается боль. Поражение. Едва ли не страх. Он медленно опускает руки и снова садится на койку. Дениз замечает, что он дрожит.
Неожиданно она вскакивает, чувствуя странную потребность, стремление. Сказать что-то успокоительное. Но какая в этом польза? Далеки не чувствуют.
Но Сек чувствует.
И раньше Дениз это не беспокоило.
— Завтра тебя выпустят из камеры, — сообщила она. И снова, легкое подрагивание. Он ее услышал. — Но не из сектора А. Твоя броня останется на месте до дальнейших распоряжений. Надеюсь, ты что-нибудь съешь.
Гибрид поднимает голову. Какое-то мгновение останавливает взгляд на Дениз. Разлом для него важен, и потому доверять ему нельзя.
Она замечает выражение его лица. Вспоминает, как задавалась вопросом, осталось ли в нем хоть что-нибудь человеческое. А теперь кое-что замечает. Доброту. Он наклоняет голову, глядя в стену.
— Спасибо, — бормочет он так тихо, что это едва ли шепот.
Дениз не спрашивает, за что, но кивает в ответ.
Дверь камеры закрывается.
Сек остается один.
====== Глава 17. Первопричины ======
— Сегодня мы отмечаем один из величайших триумфов человеческой инженерной мысли! Прямо в этот миг наш президент находится на борту воздушного судна «Вэлиант»…
— Прошу прощения, мисс, но мы еще не в эфире.
— Не в эфире? — расстроенно охает она со сцены.
Мне едва не выбивает глаз тренога, которую проносят мимо, и я, извиняясь, отскакиваю с дороги. Мы с компанией едва успели войти в лекционный зал, но я весь день провела на ногах. Бродя туда-сюда за доктором Алсуотер.
В зале полный бардак. Его заполонили орды фотографов, а репортеры в хорошо подогнанных костюмах и профессора в лабораторных халатах рассаживаются по местам. Съемочная группа ABC налаживает аппаратуру. Не стану притворяться, что мне это не по душе. Быть в центре событий.
Думаю, не позвонить ли маме, но тут же вспоминаю: мы же не разговариваем, да и опять все этим закончится. А Мелани не позвонит, потому что мы поссорились. И на смски она не отвечает. А папа наверняка слишком занят своей невестой…
Друзья осыпаются с меня, как осенние листья.
Пол постепенно превращается в змеиную яму, полную кабелей и проводов. Куча людей шныряет туда-сюда — болтают по телефону, шипя ругательствами.
По левую руку от меня человек, чьей тенью я по идее должна быть — человек с микрофоном на лацкане. Прошло уже пять часов, и я пришла к выводу, что эту женщину не хочу видеть больше никогда. Она та еще сука.
Но сам Колумбийский университет раскрылся передо мной, словно книга. Сочно-зеленые лужайки, густые, свежие после дождя, тропинка, замощенная белой плиткой, скользила между ними к парящим со всем величием колониального особняка пилястрам. Я разглядывала красный кирпич, отвернувшись от воплей протестующих, от бормотания собеседников за спиной.
Я думала: на их месте могла быть и я. Как только уберусь из полиции. Могла бродить по утрам по освещенному солнцем кампусу, с папкой в руках, хлопая шлепанцами по тротуару. Я бы нервничала, но не из-за поножовщины или наркодилеров. Или далеков.
Я закончила школу почти пять лет назад. Но, снова шагая по солнечному кампусу, я поняла — та мечта еще жива. Мне казалось, я утратила невинность, но все не так. Я все еще мечтаю, как подросток.
Но в тот момент моя рация затрещала, и я пошла дальше. Всего лишь полицейский. «Шагай. Хватит загадывать желания».
Мы встретились с мисс Алсуотер в одиннадцать утра. Пожали друг другу руки, и она улыбнулась мне, но улыбка не коснулась холодных серых глаз. Крепкая хватка, резковатый парфюм. Первые впечатления самые важные, так мне говорили. Не то чтобы мое мнение имело какое-то значение.
После этого я узнала о Дениз очень много всего.
Для начала, она известный трудоголик. Это было в ее досье. Со всеми этими наградами, званиями и заслугами — и мне не хотелось быть той, кто прицепит это на вывеску.
Во-вторых, ей плевать. После рукопожатия она не удосужилась и мое имя дослушать.
— Рада познакомиться, — произнесла Дениз так, словно слова не имели никакого значения.
И, что самое важное, вряд ли я когда-либо встречу человека более целеустремленного, амбициозного и холодного. Это видно даже по ее походке. Исключительно уверенный шаг и осанка. И по манере говорить тоже: очень скупа на слова. Не стану врать, в науке я не сильна, едва ли помню что-то со школы.
Но чтобы понимать, что делает эта женщина, кажется, знания и не нужны.
Прямо сейчас съемочная группа показывает ей, куда встать. С ней говорят техники, инструктируют, но ее взгляд скользит мимо них, как мимо невидимок. Дениз сканирует взглядом весь зал, словно это ее вотчина, ее королевство. Она здесь полновластная хозяйка. Все под контролем.
О! Господи, что это? Я моргаю несколько раз, крепко, потом еще раз.
Этот шум, звенящий в воздухе. Низкий, тяжелый гул.
Или, по крайней мере, мне так кажется. Ощущение похоже на то, что в самолете, когда давление действует на слуховой проход. Или на те устройства, которые распугивают кошек в садах. Вот дерьмо, у меня от него глаза болят.
По-видимому, я не одна это замечаю. Сидящий рядом охранник неловко ерзает, трет ухо о плечо. Раньше я пыталась поболтать с ним, но без толку. Кое-кто не имеет никакого представления о социализации. Стыд-позор, можно было хотя бы попробовать.
Как я вижу, люди в зале начинают пригибаться. Головы вертятся туда-сюда, звукооператор морщится и снимает наушники. Кто-то жалуется пронзительным голосом, который эхом катится по залу. Откуда шум? Может, рефлекс из динамиков. Не знаю. Лучше бы он прекратился.
Поначалу мне кажется, что звук чего-то разбившегося — только плод моего воображения. Но потом — хрясь! Белая вспышка. Искры сыплются в воздух. Кто-то кричит. Я не верю своим глазам.
Линза одной из кинокамер только что взорвалась. Осколки летят из нее, словно из разбитой грабителями витрины. В воздухе повисает вонь горелой электроники.
— Что за нахер? — выкрикивает лысеющий фотограф.
— Должно быть, короткое замыкание.
— Может, отключить питание? Ага, только… Люди, мы отключаем питание!
Приглушенный шепот заполняет зал. Я поднимаю взгляд на сцену.
Как раз в тот момент, когда парень в лабораторном халате проталкивается мимо.
— Простите, — торопливо бормочет он.
У него каштановые волосы, и он подходит к Дениз, стоящей на платформе. Я решаю, что стоит его остановить, но она глядит на него с выжиданием. Они знакомы. Что за красавчик! Самое увлекательное из того, что произошло за день.
Я снова гляжу в зал и успокаиваю себя, говоря людям вести себя спокойно. Подхожу к ругающемося оператору.
— Это безопасно?
Он трет ладонью лысину, встряхивает рукой.
— Не знаю. Надо… надо ее заменить, — сообщает он мне, удивленно разглядывает битое стекло. Встает и начинает копаться в сумке. — Боюсь, придется поторчать тут подольше.
Я оглядываюсь. Дениз сошла со сцены, а парень что-то торопливо говорит ей. Они стоят лицом к стене, создавая барьер между собой и остальным залом. Странно. О чем бы они ни говорили, очевидно, они хотят сохранить это в тайне.
Возвращаюсь на сцену. Тогда, раз уж сцена пустует, не спеша бреду обратно ко входу и прислоняюсь к простенку. Зал полукруглый, стены выкрашены скучно-бежевой краской, которая на фоне панелей из красного дерева кажется гораздо темнее. Сюда может вместиться около тысячи. По обеим сторонам кафедры добросовестно висят звездно-полосатые флаги, но их добавили сюда недавно.
Окон в зале нет. Единственная вещь, по которой можно видеть время — огромные хромированные часы с римскими цифрами, с монотонностью робота отсчитывающие минуты. Чувствую себя в ловушке.
Само здание, в котором находится зал — уродливое и круглое, присоединенное к острому, угловатому зданию из стекла и стали. Печальный контраст с колоннадами и мостовыми, встретившими меня здесь. Должно быть, его построили в шестидесятые, но выглядело оно старше. Как же я устала! Как же здесь душно. Хочу спать. Нужно поспать.
Неожиданно я понимаю, что гул прекратился. Господи, счастье-то какое.
— …ну, неважно, что он думает, он ничего здесь не решает. Я говорила вчера с ним. К концу недели мы это выключим.
В десяти шагах от меня, в углу, Дениз все еще говорит с парнем в белом халате. Они отошли даже дальше. И я понимаю, что в планировке зала есть изъян. Форма, все из-за нее.
Я отчетливо слышу каждое их слово.
Помня свое место, я отворачиваюсь. Не твое дело, о чем они там болтают. Вместо этого я осматриваю зал, ловя крохотные обрывки разговоров, пролетающие мимо, словно пепел костра. Каштановый паренек что-то шепчет.
Наверное, мне это кажется. Но на мгновение я могу поклясться, что один из них произносит слово «гибрид».
Боже, Элиза, прекрати. Хватит об этом думать. Работу потеряешь. А если не это, так станешь еще более ненормальной, чем сейчас. Брось! Полиция и так в курсе дела. Кроме того, эти милые очкарики, скорее всего, вообще не при делах. Вероятно, речь идет о запретном гибриде свиньи с обезьяной — результате сомнительного эксперимента. А может, вообще об автомобиле. Не о циклопе с щупальцами и мозгами наружу, который то осьминог, а то черный робот. Да, давай-ка, скажи это вслух. Чушь собачья, ага.
Я бросаю на них взгляд как раз тогда, когда каштановый парень скрывается за двойной дверью. Дениз стоит, не шевелясь, и глядит ему вслед. Ее лицо кажется почти мечтательным. Эмоция? У нее? Да нифига.
Интересно, о чем они все-таки говорили?
Дениз поворачивается к аудитории спиной, сует руку в карман. Замирает. Проверяет второй. Оглядывается, а потом похлопывает себя по бокам. Что-то потеряла. Еле слышно она произносит ругательство.
— Эй, вы, — окликает Дениз, глядя прямо на меня. Я прикусываю губу. — Вы, офицер. С кудрявыми волосами.
До меня доходит, как раз вовремя, что я нахожусь прямо здесь, и она обращается именно ко мне. Щеки горят. Раны на шее тоже. Она шагает ко мне ровной, четкой походкой, и я выпрямляюсь. Дениз окидывает меня взглядом, от которого я чувствую себя в пару футов высотой.
— Я оставила записи в кабинете, — поясняет она. — Теперь, полагаю, перечитывать их мне придется большую часть следующего века. Но вам я выделю большую часть двух минут, чтобы принести записи мне. Не слишком многого прошу?
Я пялюсь на нее и понимаю, как сильно хочу ударить эту женщину. Она со звоном достает из кармана связку ключей. Указывает на ключ медного цвета.
Думаю, не сказать ли ей, куда сунуть этот ключ, но потом вспоминаю о толстой, ухмыляющейся роже Джонсона. Ему понравится, если я облажаюсь, так что я глотаю злость.
— Ага, конечно, мисс. А где это?
Дениз закатывает глаза.
— На…
Из центра зала доносится окрик. Один из церемониймейстеров показывает Дениз улыбающейся женщине в цветастом хиджабе. Дениз отвечает улыбкой одними губами и торопливо оборачивается ко мне.
— Верхний этаж, прямо и направо. Там должно быть открыто. Лифт за этой дверью в конце перехода, справа. Ясно? Хорошо. Благодарю.
И, прежде чем я успеваю попросить повторить, она шагает прочь, пожимая руки. Елки. Я топографический кретин. Но прогулка в любом случае кажется хорошей идеей, так что я ухожу.
Выхожу в вестибюль как раз в тот момент, когда последние журналисты просачиваются мимо меня, поднимаясь по лестнице. Прямо по курсу — серый прямоугольник дверного проема. А за ним — лифт. Я шагаю к нему, на ходу разглядывая ключ.
Как здорово, что больше не гудит. Еще немного, и меня бы с катушек сорвало. Кем эта женщина себя считает? Она просто как робот. Как… даже как далек. Ага, немного похожа на Сека. Отдает приказы. И срать им на то, хочешь ли ты тащить их по лестнице, на то, испачкают ли они тебе слизью диван. Таскают всюду оружие, пугают детей. Ладно, последнее не подходит. Если уж на то пошло, она хуже. Натуральная мегера.
Добравшись до двери, я оглядываюсь. Другой конец коридора в милях отсюда.
Первое, что я замечаю, это полную, абсолютную тишину. Врезаюсь в нее, как в стенку, переступив порог. Даже останавливаюсь. Что-то не так.
Коридор, в котором я теперь нахожусь, вряд ли можно так назвать. Просто небольшая продолговатая комната. Словно вход. И выглядит здесь все иначе. Бетон!
Бетонный пол. Вертикальные бетонные панели — стены. Горшок с дырками для заклепок. Все холодное, крепкое. И ни разу не дешевое. Исчез тот уродливый бежевый узор, украшавший интерьер раньше, но лучше не стало. Чувствую себя странновато. Наверное, именно здесь они ставят свои опыты с опасными химикатами или радиацией, и стены нужны покрепче, и охрана получше.