Элиза кивает, но не произносит ни слова. Просто пялится в стену расфокусированным взглядом.
— Именно так появился слайзер, — говорю дальше. Интересно, она меня слышит? — Они обитают на Скаро. Должно быть, Разлом открывался в другом месте. Когда он проник, я смог определить. Следовало нейтрализовать его и изучить, чтобы понять, как он попал сюда.
— Ясно.
— И именно так мы и встретились. Так что… я солгал. Но не во всем. Я знал, что слайзер появился со Скаро, но не как именно это случилось. Пойми. Я не проявлял… коварство или что-то вроде.
Человек вздрагивает. Поначалу я задаюсь вопросом, не замерзла ли она. Здесь, на Скаро, очень холодно. Возможно, на поверхности будет теплее.
Должно быть, я обязан ей. Меня окатывает волной… как это называется? Сочувствия.
— Той ночью меня могли убить. Ты помогла мне. Не дала властям меня обнаружить. Я перед тобой в долгу. Без тебя меня бы здесь не было.
— Меня бы здесь не было, — негромко повторяет она.
— А теперь ты увидишь великолепие Скаро. Только подумай: за много веков мы первые независимые формы жизни, которые попали на эту планету! Да, раньше здесь бывали люди, он они не считаются, потому что их приводил сюда таймлорд, а после появления здесь они…
Я не оканчиваю фразу, потому что в этот миг Элиза поднимает руку, отворачивается, и ее тошнит. От неожиданности и отвращения я отшатываюсь. Должно быть, дело в разнице атмосферных давлений, думаю я поначалу. Ее тело еще не приспособилось.
Но потом, когда кашель и рвотные позывы подходят к концу, Элиза оборачивается ко мне, глядя ввалившимися карими глазами. Так она плачет! Она осторожно вытирает рот и прижимает ладонь к переносице. Потом начинает всхлипывать, все ее тело дрожит при каждом вдохе. Кажется, Элиза что-то бормочет — чье-то имя? Возможно, матери.
Я могу только сидеть и смотреть на это в растерянности, чувствуя себя глупо. Не знаю, что делать. Эмоции всегда вводили меня в замешательство, и я не имею понятия, как справляться с ними, если они исходят от другого. Далеком было проще. Я мог не обращать на них внимания или смотреть с пренебрежением. Но не теперь.
Ни с того ни с сего место, в котором мы находимся, перестает иметь значение. Весь восторг, который я ощущал минутами ранее, испаряется. Теперь я просто смотрю на Элизу, пытаясь понять. В конце концов она вытирает лицо и шмыгает носом.
— Итак, — угрюмо произносит Элиза, — я застряла на планете в миллиардах миль от дома, вернуться не получится, и, скорее всего, я умру. Верно?
Не знаю, как и ответить.
— Не… обязательно, — осторожно подбираю слова. — Вполне возможно, ты не умрешь.
Элиза кашляет, из ее глаз плещется новая волна слез. Она пытается не обращать на нее внимания.
— Ага, но что насчет далеков? Они не успокоятся, пока мы не умрем.
— Я же говорил, что у них недостаточно энергии, чтобы убить нас, — отвечаю я, задаваясь вопросом, верна ли эта информация. — Я не собираюсь оставаться в городе, буду искать выход. Есть тайные ходы, давно забытые. Со времен войны с талами прошли годы, должно быть, атмосфера должна стабилизироваться. Ты можешь пойти со мной. Мы сможем выбраться отсюда.
Элиза мотает головой: копна коричневых кудрей на ее голове подпрыгивает.
— Я не хочу на поверхность. Я хочу домой.
Чувствую новый укол сочувствия. Так больно и так знакомо, словно старая рана, полученная в забытой битве. Теперь я понимаю. Она в ловушке. И я был в ловушке на Земле. Хотел выбраться, но не знал, куда — или не имел возможностей для этого. Я не могу более рассматривать родную планету как дом, потому что очень, очень давно здесь не был. У далеков нет понятия «дома».
Но отчаяние мне знакомо, да. Желание опустить руки, бросить все. Именно так я чувствовал себя после судьбоносной ночи, когда главный эксперимент провалился и Доктор освободил меня, бросив на Земле.
Теперь же все наоборот. Человек очутился в ловушке, а я там, где должен быть. Гипотетически.
Не зная, что еще делать, придвигаюсь ближе и шепчу:
— Эй! Элиза, все будет хорошо. Ничего с тобой не случится. Я этого не позволю.
Элиза поднимает голову, блеснув глазами.
— Мне страшно, — шепчет она.
— Знаю, — мягко отвечаю я.
— А есть ли… есть ли способ вернуть меня на Землю?
Я помню, что говорила мне Дениз. Разлом вот-вот выключат. В лаборатории скоро обнаружат мое отсутствие. Тайер умнее, чем кажется, он скроет случившееся так, что его ни в чем не обвинят. Возможно, сочтут, что я всего лишь снова сбежал. Или покончил с собой. В любом случае Разлом отключат. Вернуться мы не сможем, если не создадим подобный с нашей стороны. Но это потребует времени и ресурсов: ни того, ни другого у нас нет.
Я качаю головой.
— Прости, Элиза, но не думаю. Я не хотел, чтобы подобное случилось.
Из ее горла снова вырывается всхлип, и меня охватывает забытый инстинкт, унаследованный от людей: обнять ее и сказать, что она в безопасности, говорить успокоительную ложь. Я не стану этого делать. Я могу только остаться с ней и надеяться, что этого достаточно.
В тот момент снаружи кто-то таранит взрывостойкую дверь с такой силой, что та вздрагивает в раме.
Элиза подпрыгивает, ее рыдания стихают.
С другой стороны доносится металлический вопль, слегка приглушенный дверью. Далеки настигли нас.
— УНИЧТОЖИТЬ!
Ему вторит следующий:
— ЭТО ПРЕПЯТСТВИЕ БУДЕТ ПРЕОДОЛЕНО!
И еще один:
— ДАЛЕКИ — ВЫСШАЯ РАСА!
Их там еще больше.
Мы с Элизой как один вскакиваем на ноги. Колени слегка дрожат, и я с сожалением вспоминаю, что большую часть двух суток не употреблял ничего в пищу.
— Окей, — медленно говорит Элиза, отбросив печаль ради прагматизма. — Итак, кажется, сейчас для меня главное — выжить. Войти они не могут, знаю, но как бы выйти нам?
Я оборачиваюсь и указываю направление. С другой стороны помещения — еще одна дверь, выключатель тускло помаргивает. Я подбегаю и жму на него. С болезненным грохотом барьер начинает подниматься.
Далеки снова штурмуют вход: на этот раз металл со стоном прогибается.
— В коридор, — приказываю я, — беги и слушай мои указания. Вперед!
Элиза ныряет под дверь — та поднялась только наполовину, — а я следую за ней. Коридор за ней гораздо темнее встреченных нами ранее, но (слава Давросу!) я понимаю, что он поднимается вверх.
— Что теперь? — слышу крик Элизы, хотя видеть ее не могу.
— Прямо вперед, ощупью вдоль стен, если нужно. Но поторопись.
Слышу, как стучат ее шаги по металлу, но из-за спины доносится мощный треск: дверь пульта поддалась. В коридор прорываются злобные вопли далеков — явственней, чем когда-либо.
Я ошибался, веря так сильно в прочность далеканиума.
Бросаюсь вверх по склону, пока не догоняю человека. Мы, по моим сведениям, в шести уровнях под поверхностью: я посчитал, когда мы попали в вестибюль. Так как частично Город находится под землей — фатомы и фатомы забытых уровней, — нам невероятно повезло, что Разлом вынес нас сюда, а не в глубинную секцию. Навскидку я могу предположить, где мы: должно быть, в экологическом секторе. Жаль, что броня не со мной, тогда бы я знал точно. Когда речь заходит о безопасности и умственных способностях, броня имеет свои преимущества: нет нужды все запоминать, раз уж в любую секунду можно получить доступ к файлу. Будь я внутри своей транспортной машины третьей модели, мы бы знали наше точное местоположение, словно разложив карту.
Но как бы то ни было, в любом месте города возможно найти путь на поверхность.
Я знаю, что далеки медлительны. Вряд ли они нас настигнут, если мы продолжим путь в том же темпе. Элиза бежит, и я слышу ее дыхание. Думается, она в отличной форме. Но моя грудь болит. Я старше и слабее Элизы. Еще одно преимущество брони — отсутствие необходимости питаться. Я не понимал, что это так отрицательно повлияет на меня. Я истощен, и голод, когда я обратил на него роскошь своего внимания, начинает ощущаться болезненно.
Нужно быть сильным. Я набираю скорость, потому что Элиза начинает меня обгонять. В конце туннеля виднеется тусклый свет, но он не оттуда, куда мы направляемся. Вероятно, это снова искусственное освещение. Здесь должен быть поворот направо. Затем подъемник, который мне, возможно, придется активировать: судя по состоянию туннеля, ни один далек много лет сюда не заглядывал. Пол холодно покалывает босые ступни, каждый шаг как укол. А слой слизи грозит мне возможностью поскользнуться. Тяжело дышу, и, к собственному раздражению, неожиданно осознаю, насколько неприглядно, должно быть, я выгляжу. И тогда кляну себя за эмоции, за то, что отправился на Землю, за зависть к людям, за попытки быть умнее.
Мои колени подгибаются.
Мне приходится крикнуть, потому что Элиза, скользнув, тормозит. Мотнув головой, она испускает ругательство.
— Ты в порядке? Ебана, блин, Сек, только не сейчас!
Я смогу добраться до зияющего входа в коридор, по которому ведет наш путь. Пытаюсь подняться, но это требует слишком больших усилий. Представляю, как появляются другие далеки. В белых наростах на гниющей броне. Интересно, как скоро я умру?
— Иди! — задыхаясь, говорю я, каждое слово на выдохе. — Только поверни направо.
— Черт возьми, нет, — отрезает Элиза, и, когда она хватает меня на руку, поднимая, я едва не вздрагиваю. Не люблю контакт. Не люблю, когда меня касаются. Ничто не касается далека, я — уникальный случай. Но Элиза осторожна и, ведя меня вперед, продолжает держать меня за руку. — Идем. Понятия не имею, куда, и бросить тебя сейчас будет сволочным поступком. Боже, ты тощий, как скелет. Когда ты в последний раз ел?
Мы сворачиваем за угол. Я молчу.
Прямо перед нами, освещенный столбом света, находится подъемник: обычный, сконструированный для далеков металлический диск, поднимающийся по четырем гидравлическим стойкам. Рядом с ним — небольшой пульт управления.
— Забирайся, — говорю я Элизе.
— Как мы его запустим?
— Ударишь по сфере на пульте. Наш общий вес включит подъемник.
Стиснув зубы, Элиза подтаскивает меня к пульту, потом мы карабкаемся вверх. Я оглядываюсь в коридор и вижу отблески света на полу — словно там горят факелы. Подъемник слегка покачивается под нашим весом. По сторонам и вниз тянется пустое темное пространство. Лучше бы подъемник работал.
Первый далек сворачивает за угол.
— Он не реагирует, — предупреждает Элиза, и я вижу в ее глазах страх перед далеком.
Все, что я могу, это смотреть. Все годы я скучал по этим очертаниям. Белый глаз сияет, и остальное тело на контрасте кажется темнее. За ним горит белым светом глаз следующего далека — зловещая подсветка. Его форма искажена гнилью, растущей на боку.
Но тут же появляется следующее воспоминание.
Как меня тащат, закованного, задыхающегося.
Унижение.
Свет ослепляет, рявкают, катятся барабанной дробью голоса.
Я не хотел верить. Похоронил память об этом, романтизировал, тосковал, ностальгировал по тому, что невозможно более. Пытался забыть, как мои собственные далеки убили меня.
И вот, пожалуйста, снова то же самое.
Но в тот миг Элиза, сердито и испуганно вскрикнув, бьет по пульту ногой. Подъемник вздрагивает. И тогда мой желудок проваливается: мы начинаем подниматься.
Далеки бессмысленно повторяют свой боевой клич, их выстрелы освещают вспышками коридор — и исчезают, сменившись стенами шахты.
Элиза трескуче смеется — в этом звуке что-то маниакальное. Устроившись рядом, поджав ноги, я ловлю себя на том, что тоже еле слышно смеюсь.
Она опускается на колени. Над нами — крохотный круг света, который постепенно растет, освещает все вокруг. Он сероватый — ни следа искусственной стеклянной желтизны. Мы движемся к поверхности. Мы достигнем задуманного.
Теперь, когда я могу наконец разглядеть Элизу, вижу ее улыбку. И все же по ее щекам текут слезы. Как у нее получается быть счастливой и несчастной одновременно? Недоумеваю все сильнее.
— Совсем на волосок были, — замечает она странно высоким голосом.
Киваю.
— Да. Немного не хватило.
Что-то хрустит: Элиза сует руку в карман брюк и достает цилиндрическую упаковку.
— На, возьми. Тебе нужен сахар.
Я с подозрением оглядываю предложенное. Еще секунды назад нас едва не убили. Выглядит так, словно она решила отметить это событие.
— Что это? — Мне хочется знать.
— Да просто «ментос». Единственное, что мне удалось стибрить с работы. Забыла, что взяла их.
Она вытряхивает содержимое в ладонь — небольшие белые предметы, — и предлагает их мне.
— Давай, ты как выжатый лимон.
С благодарностью беру один и отправляю в рот. Раскусываю и едва не выплевываю — язык охватывает ледяным холодом.
— А!
— В чем дело? Ну же, не устраивай из этого драму.
— Мне не нравится. Оно жжет рот!
— Да это же просто мята. Пара секунд — и будет сладко. Давай, надо его доесть.
Я проглатываю как раз в тот момент, когда возникает сладость, и холодок опускается по горлу.
— Это… это было мерзко. Тебе они и правда нравятся? — спрашиваю я с содроганием.
Элиза фыркает, ее лицо весело морщится. Странно. Мне вовсе не кажется, что я вел себя смешно. Она просто пыталась меня отравить.
— О, божечки. Ты все пытаешься быть крутым и таинственным, но на самом деле ты просто пуся.
— О.
Не знаю, как на это реагировать. Но неважно, насколько ужасной была мята — я чувствую легкий прилив энергии.
Элиза вручает мне остаток смятой упаковки.
— Тебе они нужнее, — поясняет она.
Сердце все еще колотится о грудную клетку, несмотря на забавность этого обмена. Только поверхность, на которой мы сидим, отделяет нас от далеков внизу. Мы вовсе не в безопасности. Успокаиваю себя тем, что это единственный известный выход из этого сектора. Я и остальные из Культа подробно изучили городскую планировку. Наиважнейший фактор — то, что в экстренном случае мы были обязаны выжить и для этого изучить расположение выходов. Остальные далеки не видели особых причин путешествовать наружу.
Тем не менее, подъемник двигается до боли медленно.
— Итак, — начинает Элиза, глядя вверх. — Думаю, наш план — подняться на поверхность и сбежать от далеков. Окей. Лишь бы ты знал, что делаешь.
Я утвердительно киваю, восхищенный ее внезапной жизнерадостностью.
— Эй, просто подумай, — продолжает она, — на прошлой неделе я отправилась на поиски одного далека, а нашла сразу четверых. Или трех с половиной. Так или иначе, мне повезло.
Гляжу на Элизу. Ее нижняя губа мелко дрожит.
— Думаешь, это хорошо? Они представляют для тебя большую опасность.
— Ага, Эйнштейн, я типа пытаюсь в сарказм. Но мне казалось, что ты единственный.
— Так и есть.
Она замолкает, теребя в пальцах подол рубашки. Молчание неловкое, хочется, чтобы оно закончилось, и Элиза снова заговорила.
— Не слишком-то они были рады тебя видеть, — замечает она негромко.
— Действительно, не рады.
— Почему?
— О… моя кровь недостаточно чиста. — Я устраиваюсь в более удобном сидячем положении. — Я наполовину человек, а им это не нравится. Далеки должны сохранять чистоту.
— Прям как в Третьем рейхе.
Смутно, но понимаю ее отсылку, так что отвечаю утвердительно. Тогда повисает даже более долгая тишина.
— Так ты ставил опыты на людях, верно? — в конце концов говорит Элиза ожесточенно. Я киваю.
— Да. И я за это заплатил.
— Ну, раз уж вам надо сохранять чистоту, зачем ты это сделал?
Перед тем, как ответить, ненадолго задумываюсь. Те же обоснования, которые я делал последние двадцать шесть лет.
— Потому что устал находиться в клетке. Мы не могли больше так выживать. Слишком непрактично.
Ответ вовсе не полон. Отчаяние и страх вымирания тоже имели место. Вместе с чрезмерным анализом целей Культа, в числе которых были выживание, возрождение и умение мыслить как враг. Настолько, что ты сам становился врагом. Все это сыграло свою роль.