Черная парка, офисные брюки и легкая хлопковая рубашка, белая, но, к несчастью, вся в пятнах. Размера примерно сорокового. Понятное дело, одежда не сочетается друг с другом. И выглядит поношенной, как будто ее одолжили. Хотя по качеству рубашки можно сказать, что она относительно новая. И все еще мокрая насквозь. А еще пара тяжелых черных ботинок, тоже неизношенных, новых. Покрытых коркой высохшей слизи.
Я отпираю двери и подвешиваю всю эту коллекцию между руками, словно гамак.
— Сюда.
Существо разглядывает меня. Он понимает. Я наклоняюсь к нему и стараюсь не дергаться, когда он вскарабкивается с подоконника, и его вес давит меня к земле.
Собирая все свои силы, я выношу Сека, далека, наружу, на холодную лестницу.
Когда мы выходим на улицу, по тыльной стороне моих рук начинают бежать мурашки. С прошлой ночи лужи еще не высохли. А по небу, розовеющему закатом, бродят угрожающие, сердитые тучи.
Мой гость булькает, и я оказываюсь лицом к лицу с машиной, которую всегда называла далеком. Она не такая высокая, как я помню. Но, наверное, я выросла.
С металлическим воем его голова-купол поворачивается ко мне. Голова Сека. Я вздрагиваю, осознав, что тот, кто ее контролирует, сидит в этот миг у меня на руках. Этот голубоватый свет, круглый, как луна. Камера. И глаз. Ну вот, все по-новой.
— Как ты это делаешь? — спрашиваю я, и он раздувается. Ага, снова здорово. Лампы по сторонам купола мигают.
— ТЕЛЕПАТИЧЕСКОЕ УПРАВЛЕНИЕ.
— Ты привел это сюда... просто силой мысли?
— ЭТО ТРЕБУЕТ БОЛЬШОЙ КОНЦЕНТРАЦИИ, — отвечает странная машина. Тот же визгливый, скрежещущий лай. Прямо как из телефона. Прямо как я помню.
В паре кварталов отсюда ревет мопед. За забором воет собака. Мы не одни. Я в спадающих кроссовках, ночнушке и желтых штанах с пингвинами. Как будто одно это не странно. Мимо прогуливается чувак в наушниках и джинсовой куртке, окидывает нас долгим, тяжелым взглядом. Усталая темнокожая женщина, которая держит большого зеленого кальмара возле самой большой в мире перечницы. Теперь он должен понять, насколько все это кажется странным мне.
Окидываю взглядом броню далека сверху донизу. Какая она странная! Полусферы в нижней части. Хромированный стебелек глаза, глянцевый вантуз — оба торчат вперед, но прошлая острота исчезла. Все изменилось. Ржавчины больше нет. Вместо тусклой припыленности — полировка. Кто-то эту штуку вычистил. Может, он не всегда мог менять форму. А может, кто-то сделал это за него. И броня настолько черная, что прямо втягивает свет.
И, пока я рассматриваю ее, раздается острое шипение — словно вырвавшийся наружу пар. Она открывается.
Оболочка раскалывается посредине, открывая невидимое, казалось, в механизме. Две половины средней секции ныряют вниз на ранее невидимых шарнирах и гидравлике, а черные фрагменты юбки опадают и раскрываются, словно лепестки футуристического робоцветка. Мне приходится отступить на шаг. Все это происходит медленно. Так что это не цельный механизм: никаких переплетений процессоров и мигающих огоньков. Вместо этого — небольшая полость под куполом, закрепленная впереди. Запахи масла, дезинфекции, сырости и плоти бьют меня под дых. Я борюсь с кашлем.
Одна из крошечных аномалий. Из странных вещей, которые можно увидеть в Городе, иногда, если повезет. Фрагмент абстрактного граффити. Скульптуру из хлама. Открывающегося далека.
Я знаю, для чего эта полость. Она для компьютера, жесткого диска далека. В данном случае — для настоящего мозга.
Сек извивается у меня на руках, сворачивая самые задние щупальца.
— ПОДОЙДИ БЛИЖЕ, — командует он, так что я поднимаю уже уставшие руки, и он прыгает прямо в полость, как лягушка. С неожиданной силой, выбивая меня из равновесия, и подтягивается на диск — платформу, в виде которой сделан низ полости. Поворачивается. Отбрасывает свои придатки назад, и они переплетаются, словно корни, в лесу проводов. Потом моргает.
— ЭЛИЗА БИРЧВУД, — заявляет он.
— Да. И пожалуйста.
Я отскакиваю, видя, как пара проводов змеится вниз из купола. Они вворачиваются в мягкие ткани мозга существа. Стебельчатый глаз дергается.
— ХОЧУ ВЫРАЗИТЬ БЛАГОДАРНОСТЬ. ТВОЯ ПОМОЩЬ НЕОЦЕНИМА.
— Что ж, я тоже так думаю, — отвечаю. Мне холодно. И у меня все еще куча вопросов. Оболочка начинает закрываться. Успеваю поймать взгляд кальмара-мутанта, зеленого на черном, а потом щель запечатывается наглухо. Теперь это просто механизм.
Светящийся глаз-камера целится мне в лицо, остальное тело вот-вот готово двинутся. Если мне есть что сказать, надо говорить сейчас. Но тут он начинает разворачиваться прочь. Голова поворачивается последней. Сек катится по тротуару.
И все? Он просто уходит? Чувствуя странное смущение, я шагаю за ним. Кроссовки неприятно хлопают по асфальту. Мы проходим мимо ржавых пожарных лестниц и серебристых мусорных баков, небрежно сваленных кучей.
— Эй, далек.
Лампы мигают.
— ТЫ ХОЧЕШЬ ПООБЩАТЬСЯ?
— Ну, ага. Одного парня убили в Ред Хук прошлой ночью. Слайзер убил.
— ЭТО ВПОЛНЕ ВЕРОЯТНО.
— Ты был свидетелем, — поспешно бормочу я. — Мне надо... опросить тебя. Что ты делал на погрузочном доке?
Далек соскальзывает к обочине, и, когда я догоняю его, поворачивается ко мне.
— Я ПРЕСЛЕДОВАЛ СЛАЙЗЕРА, КАК И ТЫ, — отвечает он, его голос трубно гудит посреди в остальном тихой улицы.
Ну, хоть что-то. Я скрещиваю руки на груди.
— Итак, ты знаешь, откуда взялась эта штука?
Повисает пауза.
— НЕТ. НЕ ЗНАЮ.
Отмодулированный, короткий ответ. Нет? Серьезно?
— Не знаешь?
Голова поворачивается, глаз поднимается, разглядывая плоские крыши над нами.
— Я ПРИШЕЛ ПРОШЛОЙ НОЧЬЮ, ЗНАЯ О ЕГО ПРИСУТСТВИИ. ЭТОТ ВИД НЕ ПРИСУЩ ДЛЯ ДАННОЙ ПЛАНЕТЫ. ЕГО ПОЯВЛЕНИЕ... НЕ ПРОСЧИТЫВАЕТСЯ...
Приходится согласиться с этим.
— Сек. Что тебе известно?
Далек не отвечает.
Делаю трудный шаг.
— Кто ты такой на самом деле?
И смотрю только, как он переваливается через бордюр и выезжает на дорогу.
— ЭТО СЕКРЕТНЫЕ СВЕДЕНИЯ. РЕКОМЕНДУЮ НЕ ДЕЛАТЬ ПОПЫТОК СЛЕДОВАТЬ ЗА МНОЙ.
Он выезжает на противоположную сторону — голубой свет разливается по асфальту, и я клянусь, механизм поднялся и приземлился на тротуаре. Он поворачивает налево и ускользает с глаз долой. Мимо проезжает мотоциклист. Все снова как обычно. Только вот на самом деле нет. И никогда не будет. Думаю, я только что повстречала самую странную, самую обескураживающую и самую пугающую личность, с которой только могла столкнуться.
Послушав его совет, я не иду за ним. Какой в этом смысл?
Я тяжело вздыхаю и провожу рукой по волосам. Кудряшки больно цепляются за пальцы.
Полагаю, мне нужно докопаться до сути всего этого. В конце концов, это моя работа. Я спросила. Но он так и ушел, оставив меня несолоно хлебавши.
Поворачиваюсь и медленно иду обратно по улице. Глаз улавливает движение. Я смотрю.
Серебристый аллигатор с длинным, острым, как ряд ножей, спинным плавником копается в мусоре, принюхиваясь в темноту своей длинной колючей мордой. Такого же я видела на овощном рынке. Меня это почти не удивляет теперь.
Возможно, далек знает кое-что и об этом.
Но в одном я уверена на все сто.
Даже если я бросаю работу, то оставлю все в наилучшем виде.
Хрена с два я брошу это дело.
====== Глава 12. План и совет ======
И, конечно, все тут же в газетах. В «Дейли». И в «Пост». Но не в «Таймс». У них там беспокоятся об историях покрупнее.
«Изувеченное тело найдено в доке Рэд Хук».
«ШОКИРУЮЩЕЕ УБИЙСТВО В БРУКЛИНЕ»
«УБИЙЦА — МОНСТР. ЗЕМЛЯ НА ГРАНИ НОВОГО ВТОРЖЕНИЯ?»
Заголовки толпятся на стенде газетного киоска и орут мне в лицо, пока я прохожу мимо. Вижу размытое фото распахнутых ворот на первой странице «Дейли Ньюс»; там мы нашли тело, и я думаю, что как раз стоит остановить мгновенье. Я здесь не одна.
Но я стою ближе всех, и продавец, парень в кожанке и мятой бейсболке, требует, чтобы я проходила. Я иду, но сначала покупаю «Дейли Ньюс».
Статья, как и надо, ужасная. Данные насчет тела, зоны нападения, полицейские комментарии. Тем не менее, нигде не упоминается о настоящей природе убийцы. И это чертовски кстати.
Я взяла выходной. Решила, что раз уж увольняюсь из полиции, не страшно, если я денек проведу наедине с собой. Отдохну, восстановлю силы. Особенно последнее. Потому что сейчас, как никогда, мой разум весь в огне.
Словно мой мозг вынули из головы, спрятали в коробку и вытрясли всю жизнь вплоть до дюйма, прежде чем заменить. Все выглядит иначе.
И меня трясет не только из-за эмоций.
Прежде чем выйти, я стащила повязку с шеи — посмотреть на рану. Лучше б я этого не делала.
Два длинных, черно-красных, мрачных пореза стянули мою плоть. Кожа вокруг них распухла и болела. Я выпила две таблетки ибупрофена, чтобы унять боль. О том, чтобы в такую погоду надеть шарф, и речи быть не могло, так что я просто прилепила повязку обратно. Попыталась не обращать внимания на ввалившиеся темные глаза и безумную прическу. Вместо этого я попробовала как-то уравновесить это подобающим макияжем.
Порезы были отвратительные — и на вид, и по ощущениям. Они бы смотрелись круто, будь я ниндзя-ассассином или вечно нарывающимся героем боевика. Но увы. Мне двадцать три, и я живу в Челси. Боевые шрамы мне ни к чему. Это попросту неудобно. Но хуже всего, что их устроил мне какой-то пришелец, и, думаю, что бы ни было в прививках от столбняка, такую инфекцию оно не вылечит. Нужно было поговорить с Секом. Правда нужно. У него наверняка есть какие-то космо-медицинские ноу-хау.
Опять двадцать пять.
Этот гребаный далек все изменил, и я не могу выкинуть его из головы.
Резкое похолодание закончилось, но небо решило не любезничать и не разгонять тучи. В итоге получаем душный, сырой день, двадцать пять градусов тепла максимум, и шорты как-то даже не наденешь.
Я выуживаю из шкафа первые попавшиеся джинсы — узкие, которые сдавливают ноги. Поверх — длинный желтый жилет, а на него — тяжелую холщовую куртку, которую мама купила мне на позапрошлый день рождения. Я сражалась с пришельцами. Мне нужны крутые очки-авиаторы, чтобы довершить образ. А сейчас, надеюсь, ни один ко мне и на пару миль не приблизится.
Я проталкиваюсь сквозь толпы людей. Сквозь мимолетные обрывки разговоров. Люди смеются. Кричат. Я не смотрю по сторонам, переходя дорогу, но, когда толпа рассасывается, тоже ухожу. Мне надо прогуляться. Посмотрим, получится ли дойти хотя бы до парка. А потом до «Тако Белл».
Железные аллигаторы. Гигантские слизни с медвежьими когтями. Моя жизнь растворилась в каком-то садистском сюрреализме, и это меня пугает.
И Сек.
Как механизм он был угрозой. Я всегда это знала. От него у меня волосы дыбом вставали.
Он. Да, Сек сейчас для меня — «он».
Потому что внутри механизма оказалось существо, немного похожее на человека. Умеющее ходить, говорить. И мыслить тоже.
Дело не в том, что оно выглядит таким уродливым. Таким мутировавшим, искореженным, измочаленным и растекшимся. И даже если оно таким появилось на свет, тоже не важно. Дело и не в том, что, когда ему больно, или оно устало, или ослабело, то оно съеживается в размерах и пропорциях, как термоусадочная пленка.
Дело в том, что оно может думать.
Вот киберлюди, во всяком случае, казались тупыми и беспрекословными, только выполняли приказы и маршировали, как оловянные солдатики.
Разумная жизнь. Что-то такое же умное, как человек.
Прошлой ночью я его встретила, и потом просто отпустила.
«Он все еще где-то там».
Я могла стоять прямо рядом с врагом человечества. И ни черта не случится. Только через мой труп.
Внезапно, я перевожу свои таинственные измышления в резервный режим, потому что приближаюсь к кое-чему знакомому. «Старбакс». Над головой маячит зеленый логотип, самодовольная русалка ухмыляется, разглядывая улицу сверху. Так-то лучше. Мне сейчас нужно что-нибудь нормальное.
Я собираюсь пройти мимо, но внезапно понимаю, что ужасно хочу пить. Латте, или чего-то вроде фраппуччино — вот это мне по душе! — а может, даже лимонада выпью.
Место не хуже прочих, кроме того, стоит и в туалет заглянуть. Так что я захожу.
Первое, что я вижу в полутемном интерьере — это длинную очередь, и думаю, может, не стоило заходить? Но, раз уж я до сих пор в нынешних обстоятельствах чувствую себя упорной и выносливой, решаю подождать.
И, пока жду, начинаю придумывать план. Мне будет нужно устроить с далеком встречу. И на этот раз я не собираюсь трусить. Он опасен, но мне нужно разобраться с этой бредятиной, пока все не стало еще хуже. Хотя нет никакой гарантии, что мы скоро встретимся. Особенно, если без брони. Думаю, так с ним будет легче говорить. Хочется знать: а что, если этих монстров много? И как их можно остановить, пока они никого не убили?
Потом я вспоминаю о Льюисе. Том уличном музыканте. Он знал Сека. Может, он будет знать кое-что еще.
Так что у меня теперь есть цель. Есть контакт. Бум!
…
Елки, почему они не могут продавать простой, обычный кофе?
Смотрю на табло, и что я вижу? Латте, мокко, капуччино, монго, эспрессо, айс-кофе, обезжиренный латте. А это что такое? Шоколадно-коричный чумовой латте? Звучит как закуска, не как напиток.
Потом кто-то хватает меня за руку.
— Э-ге-гей!
А теперь, после травмы, мне стоит невероятных усилий и самоконтроля, чтобы не повернуться и не вмазать обидчику по роже. И все же я вздрагиваю и поворачиваюсь, чтобы посмотреть…
Молодая, изумительно стройная женщина, чей внешний вид можно описать только как «безукоризненный». Атласно-черные волосы свернуты в идеальный французский узел. Черно-зеленое короткое платье охватывает фигуру. Но лучше всего заметны эти яркие, миндалевидные карие глаза, которые широко раскрываются, пока она мне усмехается.
— Мелани? Боже мой!
Мы обе кричим, обнимаем друг дружку, взбаламутив всю очередь. Неожиданно меня целуют — дважды в каждую щеку.
— Элиза! Да я сто лет тебя не видела!
— Ну, и где тебя носило?
— А ты как думаешь?
Она не одна. Прямо за нами стоит одна из ее подруг по колледжу. Полненькая, на вид общительная девушка в розовом твидовом пиджаке, в очках с толстыми флуоресцентно-зелеными стеклами и кучей мышиного цвета кудряшек. Она смущенно смеется. Ведь нам всем неловко, правда?
— Элиза, это Дана. Мы вместе разрабатываем узоры.
Протягиваю руку, и меня целуют во второй раз — европейская манера.
Поцелуев больше, чем от парней за целый… год? Мне говорят, что эта Дана из Висконсина.
— Но что вы здесь делаете? — спрашиваю. Мне казалось, сейчас, с их положением художников, они должны бы сидеть в каком-нибудь органическом инди-заведении в кампусе, грызть деревенские сыры и пить заваренные смеси из свежескошенной травы, приправленной коноплей. Но не в «Старбаксе».
— О, да мы просто заскочили, — объясняет обыденно Мелани. — Выпить по чашечке.
— Ага, я тоже. И, бог ты мой, я так этому рада! Ты и правда здесь.
Очередь начинает нас обходить. Нас окидывает неодобрительным взглядом женщина в костюме. Но мне уже плевать.
Мелани обалденно выглядит, с маленькой белой сумочкой в руке, с сияющим видом. Она и ее новая подружка-художница. И вдруг мне становится стыдно. Руки опускаются. По сравнению с ней я выгляжу неопрятной, в заношенных джинсах, как будто пробовалась на роль в «О мышах и людях». Ну и ладно. Она… ну, она изменилась.
И все, что происходит сейчас, вспыхивает, как будто в моей голове магний. Неожиданно мне хочется все ей рассказать. Мне это нужно. Да! Мелани поймет. Она всегда понимала. Она — моя лучшая подруга.
— Мелани, — в конце концов говорю я, понизив голос. — Я тут думала… может, поговорим с тобой кое о чем? В смысле, я пойму, если ты занята.
Она бросает взгляд на Дану, та пожимает плечами.
— Ага, вперед. Давайте, наверстывайте упущенное, — кивает ее спутница. Мелани оборачивается ко мне.
— Конечно. На сегодня мы закончили с делами в любом случае.