Джерард поднялся со своего ложа и бесшумно подошел к столу. Кончик небольшого деревянного указателя был обращен к слову «Да». Джи знал вопрос и видел, какой ответ на него получил Майки. Младший брат уже поставил на себе крест. «Сожгу эту доску к чертям!» — еще раз пообещал себе парень.
За окном послышался шум, заставивший Джерарда вздрогнуть — это подъехал к станции капитолийский поезд, который уже днем умчится в столицу вместе с двумя трибутами. Парень обеспокоенно посмотрел на Майки, боясь, что звуки, доносящиеся с улицы, разбудят брата, но тот спал на удивление крепко — видимо, сказалась бессонная ночь перед пресловутой доской уиджа.
Тихо, стараясь не шуметь, Джи вышел в соседнюю комнату и огляделся. Родительская кровать была уже застелена — с раннего утра мать с отцом отправились на завод. Хоть Жатва и считалась в Панеме официальным праздником, большая часть населения выходила на работу в обычном порядке, прерываясь лишь на время проведения самой церемонии. На небольшом столе в той части комнаты, что была отгорожена ширмой, стояла миска с вареным картофелем, а рядом с ней, на том же столе, нагло развалился огромный пепельно-серый кот Бабблз. Коту позволялось в этом доме практически все — во-первых, приучить нахальное создание вести себя так, как полагается всем добропорядочным кошкам, ни у кого из Уэев не получилось, а во-вторых, Бабблз ловил мышей. Не то, чтобы в доме их было много — скорее, котяра охотился где-то в дистрикте, — но зверь исправно приносил часть своей добычи матери семейства, миссис Уэй, и если вдруг появлялись трудности с покупкой продуктов (что для небогатой семьи из Шестого было делом привычным), то жареное мышиное мясо казалось вполне сносной пищей.
Что примечательно, Бабблз был самым упитанным существом в этом доме. Уже будучи котенком, это создание весило порядка четырех килограммов, а сейчас так вообще превратилось в неподъемную тушу — и это казалось необъяснимым, потому что питался котяра не так уж разнообразно.
Когда Джи подошел к нему, чтобы почесать за ухом, Бабблз неожидано фыркнул и тяжело спрыгнул со стола с глухим ударом. Такое поведение ничуть не смутило Джерарда — кот был созданием своенравным и в зависимости от настроения мог как ластиться к хозяевам, путаясь у них под ногами, задрав хвост, так и шипеть, выпуская острые когти и грозясь прокусить руку любому, кто рискнет его потрогать.
Мигом забыв о коте, Джи потянулся к миске с картошкой — та была еще чуть теплой. Размышляя, стоит ли разогревать ее, или и так сойдет, парень взял в руки записку от мамы, лежащую тут же. «Мальчики, ешьте и собирайтесь на Жатву без нас. Увидимся на площади», — гласили аккуратно выведенные буквы. Джерард вздохнул и, в прострации поблуждав по комнате еще минут десять, направился будить брата.
Майки спал, свесив правую руку с раскладушки и забавно сопя. Жаль было нарушать его сон, но нужно было собираться, и поэтому Джи бесцеремонно стянул со спящего брата одеяло. Майкос гневно засопел, во сне нашаривая рукой внезапно исчезнувший плед, но глаз не открыл. Джерард хмыкнул и, медленно расхаживая туда-сюда по комнате, размеренным голосом проговорил:
— Майкл Джеймс Уэй, если вы не соизволите немедленно поднять свой зад с постели, ваш старший брат съест вашу порцию вареного карто…
Договорить ему не дала подушка, прилетевшая прямо в голову.
— Засранец! — вскрикнул Джи, потирая затылок. — Ну, держись у меня!..
Парень поднял с пола подушку и с угрожающим видом двинулся на брата. Майкос предпринял попытку увернуться от Джерарда, но тот оказался проворнее и точным ударом повалил младшего на кровать, придавив сверху подушкой. Майки, отчаянно брыкаясь, пытался противостоять, но не более, чем через минуту, стало ясно: Джи выиграл. Отпустив вывернутое запястье брата, сумевшего-таки выбраться из-под подушки, но оказавшегося при этом придавленным самим Джерардом, Уэй-старший довольно хмыкнул и отошел в сторону, позволяя Майклу оправиться.
— Нельзя так с детьми обращаться! — буркнул Майкос; в глазах его плясали бесенята.
— Это тебе, соня, за то, что самым нахальным образом будишь меня каждое утро.
Это было чистой правдой — обычно младший из братьев Уэй просыпался первым и принимался издеваться над спящим старшим. Мог облить его ледяной водой, бесцеремонно посадить на живот тяжеленного Бабблза или же просто сесть у изголовья постели и начать щекотать ноздри Джи тонким пером, вынуждая парня чихнуть.
— Ничего, я еще с тобой расквитаюсь, — пообещал Майки и осекся. В глазах появилось затравленное выражение, и мальчик обреченно пробормотал: — Жатва…
— Заткнись! — довольно грубо велел Джерард, невольно вспоминая свой ночной кошмар. — Сказал же, не заберут тебя на Игры!
Майкос насупился, но спорить не стал — понимал, наверное, что бесполезно. Вместо этого он, шлепая по полу босыми пятками, направился в соседнюю комнату. Горестно вздохнув, Джи поплелся за ним.
Завтракали в полнейшей тишине, и даже приставучий Бабблз ни разу не мяукнул, клянча еду со стола, будто понимал, что сегодня что-то неладно и лучше стать незаметным. Джерард, стараясь вести себя как ни в чем не бывало, то и дело украдкой поднимал глаза на Майкоса; тот все так же уныло ковырял вилкой уже успевшую остыть бледную вареную картофелину в тарелке. До Жатвы оставались каких-то два часа, и с каждой секундой, растворяющейся в прошлом, напряжение лишь нарастало. Кажется, огромные часы отсчитывали время до неизбежного, и ничто не могло остановить этот дьявольский механизм, даже самое горячее желание Джерарда спасти братишку. Конечно, был еще один выход в случае, если Хелена была права — принести в жертву собственную жизнь. Готов ли он к этому? У Джи при мысли о том, что он может попасть на Игры, откровенно тряслись поджилки. Это слишком серьезный шаг, чтобы просто так сказать: «Хорошо, я пойду на смерть вместо брата!»
— Эй, ну взбодрись же ты! — он был почти возмущен видом Майкоса. — Послушай, этих листочков сотни и сотни, а твое имя лишь на нескольких. Да там даже при желании невозможно так просто отыскать тебя, Майкл Джеймс Уэй!
— Так или иначе, каждый год они отыскивают кого-то. Так почему бы этим кем-то на этот раз не стать мне?
Майки был просто раздавлен. Никакие слова ободрения или сочувствия уже не могли вывести его из этого состояния бесконечного уныния и отчаяния. Что бы там ни было, он сам поверил в то, что ему показала доска уиджа, а потому считал себя покойником. Тем не менее, Джерард не простил бы себе бездействия. Всегда, когда ему было тяжело, по какой-то причине близкие были слишком заняты, чтобы прийти на помощь, поддержать, сделать проблему не столь пугающей. Он не мог позволить Майки, своему младшему братишке, которого до сих пор считал беззащитным ребенком, пройти через это же.
— Послушай, тебя не могут выбрать, потому…
— Ты знаешь, что все идет к этому, Джи, — посмотрел, наконец, ему в глаза Майкос. — Тебе опять снилась бабушка. Ты знаешь, что меня выберут.
Это был удар ниже пояса, нечестный прием. Всю свою жизнь Джерард тщательно скрывал тот факт, что ему снится покойная бабушка, а уж тем более то, что за этим всегда следуют беды.
Джерард в недоумении уронил вилку и уставился на Майкоса, задавая немой вопрос: «Откуда ты узнал?»
— Ты говорил во сне, — пожал плечами братец, — ты всегда говоришь так с кем-то, а потом происходит что-то плохое, я давно это заметил. Поэтому можно даже не сомневаться — меня выберут.
Конечно, Джи не хотел еще сильнее нервировать Майки, но упрямство младшего брата откровенно выводило его из себя. Хотелось даже приложить его обо что-нибудь головой посильнее — об эту треклятую доску, например, — лишь бы вытрясти все эти глупости о видениях из его головы.
— Да пойми ты уже наконец, — крикнул Джерард, рывком поднимаясь из-за стола, — у всех этих снов нет конкретного значения! Что, если выберут меня, например, а? Ведь это тоже неприятность, да еще какая, верно? Или ты думаешь только о себе?
Вместо ответа Майкос просто молча поднялся из-за стола, отодвинул от себя тарелку и вышел вон; Джи последовал за ним, себе под нос проклиная Майки, Голодные Игры, правительство, всех покойников разом и мечтая об окончании всего этого ужаса — невозможно спать спокойно, когда знаешь, что дорогой тебе человек (пусть даже такой упрямец) находится под непрерывной угрозой.
— Черт побери, Майкос, куда ты? — пытался окликнуть он брата.
Тем временем Бабблз, единственное в этом доме создание, довольное своим существованием, выждал еще минуту в почтительном спокойствии, якобы отдавая должное этому страшному дню, и, вразвалку подойдя к столу, вспрыгнул на него и принялся как ни в чем не бывало доедать остатки хозяйского завтрака.
***
Наконец, одетые (пусть и не слишком аккуратно) во все самое нарядное, худо-бедно причесанные, братья Уэй на какой-то миг замерли перед пыльным зеркалом в темном углу. Что ж, не так уж и плохо для того, чтобы предстать перед толпой перепуганных детей и кучкой миротворцев. Вряд ли их когда-либо увидит более широкая публика — тем лучше, ведь подобную известность получает особая группа людей. Убийцы и жертвы — марионетки Капитолия, так или иначе. Участники Голодных Игр.
— Готов?
Вопрос Джерарда был чисто риторическим — Майки не был готов, нет. Не в этот раз. И ему прекрасно было это известно.
Младший брат сухо кивнул: он продолжал сердиться на старшего за недоверие. Советы бабушки во время спиритических сеансов значили для него больше, чем любая помощь от ныне живущих людей, и он не мог так быстро простить Джи скептическое отношение к тому, вокруг чего были сконцентрированы мысли Майки в последнее время.
Итак, полностью готовые к Жатве (если состояние обоих можно было назвать готовностью), Джерард и Майкл вышли из дома и двинулись вдоль плотно примыкающих друг к другу домов в сторону главной площади Дистрикта-6. Мысли Джерарда крутились вокруг событий минувшей ночи; Майки плелся за братом, понуро опустив голову, а на небе, будто в насмешку, лучился яркими бликами солнечный диск, словно говоря всем вокруг: «Сегодня двоих детей заберут на верную гибель, а я буду светить все так же радостно и беспечно, потому что мне нет дела ни до кого из вас». И в этом солнце нескончаемо походило на всех жителей Капитолия, каждый из которых, Джи был в этом абсолютно уверен, с нетерпением ожидал Жатву, сидя перед огромным телеэкраном.
Время неумолимо приближало жителей Шестого к началу церемонии.
========== III ==========
Как и всегда в день Жатвы, на площади собрались практически все жители дистрикта. Не обращая внимания на толпящихся вокруг людей, Джерард вяло направлялся в сторону чиновника — необходимо было отметиться. Майки безынициативно тащился рядом, затравленно озираясь по сторонам, а затем, поддавшись внезапному импульсу, вдруг остановился, крепко сжал ладонь старшего брата и обреченно посмотрел ему в глаза.
— Майкос… — Джи хотел что-то сказать, но Уэй-младший расцепил пальцы и решительным шагом двинулся к чиновнику. Еще минута, и младший брат скрылся за ограждением среди своих ровесников. Джерард, безучастно назвав свое имя и позволив мужчине в форменной одежде взять у себя немного крови из пальца, занял место в первом ряду, там, где положено было находиться всем восемнадцатилетним участникам Жатвы.
К началу церемонии все уже давно было готово. Кафедра, за которой будет стоять сперва мэр Шестого дистрикта, а затем капитолийский сопровождающий; пресловутые хрустальные шары с тысячами листочков, на каждом из которых написано чье-то имя; яркие ленты и флаги, украшающие площадь. Четыре стула, установленных на сцене, занимали важные персоны: мэр дистрикта, двое победителей прошлых лет — пожилая Маргарет Стамп и совсем еще юный Теодор Митчел, победивший пару лет назад, — а также куратор из Капитолия — Алекс Лиддел, мужчина, который для чего-то надевал на себя женские платья, носил парики и издалека был почти похож на женщину. Жители Шестого дистрикта не понимали, какие цели преследует Алекс, пытаясь выставить себя девушкой (или шутом?), но делали вид, будто верят его фальшивой игре и визгливым интонациям в голосе.
С каждой минутой все явственнее ощущая нарастающее напряжение, Джерард сосредоточенно вглядывался в толпу, пытаясь разглядеть среди множества парней и девушек младшего брата, но найти Майки в этом огромном скоплении людей казалось невозможным, впрочем, как и отыскать отца с матерью, которые определенно должны были быть где-то здесь.
Джи пытался успокоить себя самовнушением — мол, ничего страшного не произойдет, и уже спустя час они с Майкосом будут дома, — но чем дольше он думал об этом, тем меньше верил. Погруженный в собственные невеселые мысли, парень прослушал совершенно все, о чем говорил мэр Дистрикта-6, и очнулся лишь тогда, когда по площади разнесся омерзительный фальцет Алекса Лиддела.
После краткого вступительного слова капитолиец, по-женски всплеснув руками, воскликнул:
— Пора узнать имена наших трибутов! Дамы, согласно традиции, первые.
Над площадью повисло гробовое молчание, даже подонки, принимавшие ставки, замерли, чтобы не упустить ни единого момента, ни единого движения пальцев Алекса, который в это время неторопливо перебирал огромное множество карточек с именами, чтобы выбрать следующую жертву. Джерард не мог даже думать, по правде говоря, о той несчастной девочке или девушке, которой придется по воле злой судьбы отправиться на Игры. Шестой — бедный дистрикт, и почти всех его трибутов можно считать смертниками. Но гораздо сильнее Уэя сейчас занимали мысли о Майки, стоящем в толпе и молящем о скорейшем завершении всего этого. Молящем о том, чтобы его поскорее выбрали.
На какой-то миг взгляд Джи упал на группу девушек его возраста — восемнадцать лет, последняя Жатва. Глупо, наверное, быть выбранным именно в это время… Но страшно всем, даже тем, кто почти что вне опасности. Почти — но не до конца. Среди них была и одна из его одноклассниц — Линдси Баллато, бойкая темноволосая девчонка, не боявшаяся постоять за себя, а заодно и за Джерарда, которого вечно доводили все, кому не лень. Обычно она кичилась тем, что не страшится практически ничего, но сейчас было видно, что ей по-настоящему не по себе.
— Итак, дамы… — сопровождающий вынул листочек из чаши, чем уже породил вздох некоторого облегчения в толпе, уставшей от томительного ожидания. — Трибутом от Дистрикта-6 в этом году становится…
Мужчина тянул, выдерживал непонятно зачем необходимую театральную паузу. На этот раз в глаза Джи бросалось только побледневшее лицо Линдси. Она закусила губу, а рука сама выстукивала по бедру какой-то неровный ритм. Еще немного, и Джи сам начнет постукивать пальцами от напряжения. Впрочем, Алекс Лиддел был настолько милосерден, что, наконец, огласил имя. Жеманно жестикулируя, он торжественно объявил:
— Элизабет Вериго!
По площади пронесся шепоток, смешанный с облегчением. Было слышно, как жители дистрикта, те, чьим дочерям, сестрам и внучкам повезло не быть названными в этот страшный день, поздравляли друг друга — тихим шелестом, боязливо, беспрестанно оглядываясь по сторонам. Из сектора шестнадцатилетних участников Жатвы вышла девушка — та самая Элизабет — и, теребя короткие светлые волосы, двинулась к сцене. Ее шаги заглушались посторонними шорохами — люди на площади шумно дышали, тяжело переминаясь с ноги на ногу, и бесконечно шуршали от внезапно поднявшегося ветра подолы женских юбок и платьев — казалось бы, так тихо, но в то же время слишком различимо. Джерард, ощущая, как сердце в груди отбивает бешеный ритм, взволнованно смотрел в сторону Линдси — почему-то он был рад тому, что девушке больше не угрожают Голодные Игры.
Чего нельзя было сказать о Майки.
Наконец, Лиза взобралась на сцену и встала рядом с Алексом, брезгливо глядя на его пышное платье, расшитое розовым бисером. В глазах девушки не было той паники, присущей всем трибутам из бедных дистриктов; не было в нем, впрочем, ни решительности, ни жалости к себе, ни обреченности… Лишь нос презрительно сморщился, а тонкая линия губ криво изогнулась.
Лиддел, несколько ошарашенно посмотрев на трибута, спросил о добровольцах. Самоубийц не было, поэтому Алекс объявил, что пора назвать имя юноши, который отправится на арену, и его рука в белой перчатке скрылась в «мужском» шаре. Чуть помедлив, капитолиец извлек оттуда карточку и, многозначительно причмокивая, прочитал имя — сначала про себя, а затем и вслух, огласив его всему Шестому дистрикту. Это имя — Майкл Уэй.