— Но вы же отказывали мне все эти годы! Швыряли мне назад все мои предложения, — возмутилась Гермиона.
— И правильно делала, — холодно ответила миссис Бердинг, — остудить надо было твою горячую голову. Горячность хороша в суде, а не в составлении законов. А сейчас ты и поутихла, и зубки, смотри-ка, отрастила, и врать научилась. Готова.
— Я могу идти? — Гермиона была так зла, что даже не ощутила всей значимости события.
— Давай-ка, иди. И помни, что у тебя больше не будет времени на своих убогих зверушек, пора уже серьезными вещами заняться.
Гермиона в бешенстве вылетела из комнаты под хмыканье Альбертины. Вот старая перечница!
* * *
Последний раз Гермиона ощущала такую злость, когда Рон вернулся после своего позорного побега во время поиска хоркруксов. Да, вроде бы все хорошо: она не теряет работу, судя по всему, сможет заниматься вопросами, которые волновали ее с прихода в магический мир, и все это несмотря на то, что теперь каждый волшебник знает о ее магической истощенности. Не стоит тешить себя иллюзиями, что с этим совсем не будет проблем, недалеких и жестоких людей хватает, но в целом общество приняло ее, а ее новая должность поможет соблюдать дистанцию — потому что это власть. Но почему же нет ни радости, ни удовлетворения? Почему вместо счастья осуществленных желаний Гермиона переполнена гневом и горечью?
Ведь выходит, все, что она получила сейчас, она заслуживала уже давно. Поговори с ней Альбертина с самого начала, когда только увидела большой потенциал в новенькой, может, и не понадобилось бы этих пяти лет бессилия от несправедливости, отчаянных попыток казаться нормальной и постоянного страха конца своей магии. Весь этот угнетающий фон мешает сейчас почувствовать гордость собой, мешает вздохнуть свободно и не просчитывать мнение окружающих, не пытаться доказывать что-то каждому встречному и в целом чувствовать долг перед кем-то или чем-то. Хотя... Есть еще пара дел, которые требуют унять гнев и закрыть наконец свои истории, а может быть, и открыть новые, кто знает. Да, нужно уподобиться Снейпу и начать раздавать долги.
— Карла, зайди в мой кабинет, пожалуйста.
С момента нападения им еще не удавалось поговорить, но Карла постоянно смотрела на Гермиону издалека ужасно виноватым взглядом. Это уже начало немного раздражать.
Они уселись, и Гермиона протянула своему секретарю тонкий пергамент с видневшейся на нем печатью Министерства.
— Ч-что это? Я уволена?
Забавно, что их реакции на вызов начальства были одинаковы.
— Ну что ты, Карла! Это повышение. С личного согласия министра ты назначаешься на мое место в отделе регулирования волшебных существ, официально.
Какое занимательное зрелище — наблюдать, как человек, готовящийся к худшему, получает то, о чем не мог и мечтать. Неужели она выглядела так же?
Гермиона с улыбкой смотрела, как Карла лихорадочно перечитывает одни и те же строки, проговаривая про себя, словно так они станут более реальными.
— Но… я?
Гермиона уверенно кивнула.
— Я давно чувствовала, что к этому идет, но постоянная запарка и, что уж скрывать, мои личные проблемы не позволяли видеть очевидного — ты гораздо тоньше чувствуешь желания магических существ, чем я, Карла. Ты понимаешь их, понимаешь их нужды и их природу. Наш разговор в «Круглом столе», — тут Карла помрачнела, — нет, послушай, тот наш разговор был последней каплей. Я уже не могла игнорировать это. Ты будешь для них лучшим помощником и наставником. А уж юридических знаний тебе хватит за глаза. И если что, ты всегда можешь обратиться ко мне.
Карла все еще сидела ошарашенная и смущенная.
— Но что же будете делать вы?
Гермиона пожала плечами и улыбнулась.
— У меня будет очень, очень много работы.
* * *
Не обращая внимания на косые и любопытные взгляды, провожающие ее через атриум, Гермиона шла на встречу с Роном в «Дырявый котел».
Он привстал из-за столика, когда она в нерешительности остановилась возле.
— До последнего не думал, что ты придешь.
Гермиона оглянулась на многолюдный зал и предложила:
— Может аппарируешь нас куда-нибудь в тихое место? Мы могли бы прогуляться.
Рон немного удивился, но собрался и предложил ей руку.
Она медленно вложила свою ладошку в его, и они с хлопком исчезли.
— Хогвартс? Почему Хогвартс?
Они стояли на границе аппарации перед замком, где у них все началось и закончилось. Похоже, Рон это тоже понимал.
— Ну... здесь тихо в июле.
Они не сговариваясь двинулись к опушке Запретного леса.
— Ты сидел у моей постели в Мунго.
— Да. Я хотел первым застать тебя, когда ты проснешься, даже выпил бодрящий эликсир. Не понимаю, как я заснул.
Гермиона иронично улыбнулась.
— Тебе никогда не нужен был особый повод, чтобы поспать.
Рон криво усмехнулся:
— Что верно, то верно, — и помолчав, продолжил: — Ну и историю вы придумали с Гарри. Она настолько плоха, что в нее все верят.
— В этом и был смысл, — еще одна улыбка.
— Ты расскажешь, что случилось на самом деле? Я волновался.
Гермиона кивнула, собираясь с мужеством.
— Рон, ты ведь помнишь, как именно были уничтожены хоркруксы Волдеморта? Конечно, такое сложно забыть, но давай пройдемся по списку. Дневниковый Риддл был поражен рукой Гарри, Дамблдор сломал кольцо, ты разрушил медальон, диадему сожгло адское пламя Крэбба, Невилл убил змею, сам Волдеморт убил частичку себя в Гарри, ну а я воткнула клык в чашу Хаффлпафф.
— Конечно, я помню, но какое это имеет отношение к нападению на тебя? Ты хочешь сказать...
Он стремительно побледнел.
— Нет. Нет, Рон, Волдеморт действительно мертв. Но на разрушенный мной хоркрукс — чашу Хаффлпафф, а может быть, и на все, кто теперь скажет, было наложено одно интересное проклятие. Несложно определить — я была единственной маглорожденной из списка, и поэтому подействовало оно только на меня.
— Проклятие было против тех маглорожденных, что попытаются уничтожить хоркрукс?
— Да, — тут Гермиона остановилась и развернулась к Рону лицом, — и заключалось оно в том, что грязнокровка, посмевшая угрожать жизни Волдеморта, должна быть выкинута из мира волшебников. Я предполагаю, что если бы мы не остановили его, применение этого заклинания стало бы следующим шагом в геноциде маглорожденных.
Рон в шоке уставился на нее.
— Ты... ты потеряла магию еще тогда? Но как? Ты же колдовала после войны — я видел своими глазами! И твоя секретарша сказала, что ты отбивалась от нападавшего не кулаками, а заклинаниями!
— Подожди, Рон. Это длинная история, и начинать ее стоит с самого начала, — Гермиона примирительно выставила перед собой руки. — Ты прав в том, что я колдовала до недавнего времени. Даже сейчас я могу еще сотворить одно-два заклинания. Но с того момента, как я уничтожила хоркрукс, моя магия начала медленно убывать. Если ты помнишь, тогда оставалось меньше двенадцати часов до конца войны, поэтому это не помешало мне защищаться. Потом я списала все на усталость, потом на стресс и послевоенную депрессию. Да и год у нас был не самый простой.
— То есть все растянулось на пять лет?
— Да. У меня еще примерно полгода. Первым мне стал недоступен Патронус. Это сильная, ресурсозатратная магия, которая и в обычном состоянии не очень хорошо у меня выходила. Потом перестали получаться многоступенчатые трансфигурационные формулы, почти сразу, как я сдала Тритоны. Обычный волшебник тоже способен колдовать в зависимости от своего магического уровня, но при этом он не ограничен в количественном отношении, если действует в его рамках. Грубо говоря, некоторые могут наложить тысячу Световых чар подряд, но при этом не сумеют преобразовать собаку в камень, даже при понимании сути процессов.
Гермиона перевела дыхание. Абстрагироваться на уровень лекции позволяло не чувствовать, что это все о ней.
— Я достала магиметр, по которому могла проверять свое текущее магическое состояние. На самом деле первые четыре года было почти приемлемо: в обычной жизни не так уж часто требуются сложные заклинания. Но когда мой уровень упал до красной отметки, я заметила, что теперь магия стала ограниченной для меня и в количественном отношении, то есть на тысячу люмосов я уже тоже не способна. Но...
— Почему ты мне не сказала? — перебил ее Рон.
Гермиона опустила глаза.
— Гарри знает?
Она молчала. Что тут скажешь?
— Мерлин! Вы пять лет шушукались у меня за спиной!
— Рон, ты можешь злиться, но на меня, а не на Гарри, он магически поклялся мне, что ничего никому не скажет.
— Но почему, Гермиона? Почему мне нельзя было знать? — он схватился за голову. — Получается, мы еще были вместе, когда ты узнала. Мерлин... А я в это время постоянно был рядом с Лавандой... С Лавандой, а не с тобой! Какой же я кретин...
Гермиона схватила его за руки и попыталась заглянуть в глаза.
— Нет, Рон, поверь мне, ты не виноват, ни в чем не виноват. Правда! Я ведь все видела, я бы не отпустила тебя к Лаванде, если бы не думала, что это будет лучше для тебя.
Он сбросил ее руки и отшатнулся.
— Лучше? Что значит лучше? И что значит «отпустила»? Ты говоришь обо мне так, словно я не способен самостоятельно решать, с кем я хочу быть! Словно я не был способен поддержать тебя! Вот какого ты обо мне мнения?
Она знала, что это будет непросто. Но его вопросы были абсолютно справедливыми.
— Я понимаю, что это отвратительно звучит, но считаю, что поступила правильно, хотя бы на тот момент. Ты был убит горем, Рон! Я бы не смогла вытянуть тебя из него, если бы не была сильной и несгибаемой в твоих глазах. И да, я использовала Лаванду! Ты помогал ей выкарабкаться и выкарабкался сам! Потому что у нее было будущее, а у меня его не было, Мерлин побери! И да, я сделала вид, что мы отдалились, когда поняла, что Лаванда к тебе подкатывает! Это был наш путь выживания! — она заметила, что перешла на крик, и замолчала.
Он тоже молчал, все еще взвинченный, но уже обдумывающий ее слова. Раньше бы он уже наорал на нее и аппарировал подальше.
— Оставим пока ту историю. Что насчет того, что последние полгода ты от меня бегаешь? Я уже давно встал на ноги, а Лаванда выздоровела, к тому же ты знаешь, что мы расстались с ней прошлым летом!
— Зачем тебе это все, Рон? Разве наша история не закончена?
Ну вот, она идет ва-банк. Неужели и вправду на что-то надеется?
— Я не был счастлив в эти годы, Гермиона. Нет, я не хочу сказать, что могу быть счастлив только с тобой. Но когда я понял, что могу быть счастлив, когда я уволился из аврората и начал заниматься делом, которое мое и мне подходит, я понял, что теперь созрел для отношений. И хочу иметь их с тобой. Возможно, ты была права, и я не смог бы пережить твое проклятие тогда. Это очень похоже на меня в семнадцать лет. Ты, конечно, не должна была думать за меня. Но сейчас это не имеет никакого значения. Гермиона, у тебя кто-нибудь есть?