«Они убили всех. Я остался жив чудом и, очнувшись, не знал, куда они исчезли: бросились ли в погоню за пошедшими северной дорогой или вернулись тем путем, каким пришли. Мне не оставалось ничего, кроме как отправиться на поиски спутников и надеяться, что они еще живы».
Они были живы: Создатель вел его, не иначе, потому что сам он не выбирал дороги, не помнил карту и не понимал, куда идет, когда очередной поворот оборвался под ногами у него лестницей, с которой он скатился наполовину кувырком, вслепую цепляясь непослушными пальцами за стену, и чьи-то руки потянулись к нему из темноты и вздернули его на ноги, и в ужасе он забился, давясь криком, мечтая умереть сразу, сейчас же, и не видеть, не видеть больше…
- Эй, эй! - знакомый голос. - Ори! Да он не в себе.
В глаза ему ударил свет - белый, чистый, дневной, и он зажмурился, а потом кто-то набросил на лицо ему капюшон, и он, в сумраке потеряв равновесие, упал на ступеньку. Его надежно взяли за руки, и голос Нали сказал:
- Мы добрались до ворот, путь свободен. Все хорошо, все хорошо.
Она была красивая и горькая, как рябина…
- Орки... - прохрипел Ори. - На нас напали, я не знаю, куда они потом...
- А ну-ка, - Ойн сунул ему в зубы флягу, пламенем обожгло рот и горло, он задохнулся, а потом вдруг растиснулось что-то в груди, и он почувствовал, что дышит, загнанно, задыхаясь, как будто вынырнул с глубины.
Когда глаза привыкли к свету, он сбросил капюшон с лица и выглянул за ворота: во имя Дьюрина, как же это здорово - видеть небо!.. Оно было и снизу, и сверху, отражалось в темной глади озера перед самыми вратами. Нужно дождаться остальных, дождаться, и все кончится, все будет хорошо…
Громкий свист разорвал тишину — это стоявший на часах Гимли предупреждал о том, что идет враг, — и все вскочили на ноги, а Ори застыл, не в силах больше видеть, не отводя глаз от воды, спокойной, чистой... А та забурлила, закипела, и вырвались из нее клубком спутанные страшные щупальца.
Что-то толкнуло его в сторону, спасая от выметнувшейся к воротам руки-змеи, и, упав на камни, Ори увидел исчезающий в скользком колтуне щупалец седовласый силуэт Ойна. Бой выплеснулся на берег, лапы-плети рвались внутрь горы, с одинаковой лютостью хватая и орков, и гномов, и Ори ничего уже не понимал и не чувствовал, даже страха не было, даже горя. Пусть все кончится, Создатель, пусть кончится…
Стрела прибила к земле рванувшееся к нему щупальце, и Ори увидел сквозь брызги и чешуйчатое сплетение щупалец высокий силуэт с луком в руках. Еще стрелы, одна за одной, прошили воду, и тварь отдернулась от берега, погрузилась на глубину. Лучник подхватил кого-то из лежавших на берегу, бросился в ворота, и Ори узнал его.
Ее.
А потом что-то рухнуло ему на голову, он успел только увидеть, как красно все перед глазами - не то рыже, не то кроваво - и голос Гимли долетел до него будто из-под земли:
- Держись, дружище, держись!
***
Душная, страшная угроза обрушилась на нее за вратами, каменным кулаком на голову. Тауриэль мотнуло на стену, и, с трудом устояв на ногах, она бросилась по коридору дальше в темноту, таща с собой раненую девушку. Озеро позади бурлило, вопли орков мешались с плеском и бульканьем - подводная тварь отвлеклась, враги сцепились друг с другом, им стало не до нее.
- Держись, держись, - лихорадочно бормоча это слово, как заклинание, Тауриэль трясущимися пальцами разгребла месиво крови и смятых кольчужных колец у раненой на боку, рванула с себя пояс - перетянуть над раной - но ясно уже было, что не выйдет. Слишком высоко была рана, удар от бедра до живота прошел, по кости как молотом по наковальне. От страха, от отчаяния, от крови этой, от чужой жизни алыми перчатками на руках мучительно кружилась голова, мир качался и мерцал перед глазами.
В мутном взоре девушки мелькнуло изумление и узнавание.
- Так ты правда!.. - прошептала она непонятно.
И умерла.
Тауриэль зажмурилась, смаргивая с глаз мутный мокрый жар, и вслепую схватилась за кинжал, когда рядом раздалось тихое хриплое ругательство. Она не замечала, что была не одна.
- Мать твою, ну почему ж так? - выдохнул незнакомый рыжеволосый гном, глядя на мертвую застывшими, страшно старыми на молодом лице его глазами. С ним рядом у стены сидел еще один гном, и он был Тауриэль знаком, но она едва узнала то лицо, что помнила, в этом, посмертной маской на надломленной гибнущей душе.
- Я ничего не могла сделать, - прошептала она, хотя никто не обвинял ее и не ждал объяснений. - Ничего не смогла…
Рыжеволосый резко мазнул по лицу рукавом.
- Его возьми, - велел он, кивнув на своего чуть живого спутника, а сам подхватил на руки мертвую. - Не оставлять же ее оркам. Идем отсюда, быстро!
Тауриэль подняла на ноги своего знакомца. Он мог идти и был как будто даже не ранен, но почему-то не двигался сам, шагая только с нею вместе. Следуя за шедшим впереди рыжеволосым, они пересекали зал за залом, переходили из коридора в коридор. Тауриэль едва видела в кромешной темноте, лишь кое-где пробитой белыми иглами лучей из световых шахт. Она не спрашивала, куда они идут, не спрашивала ни о чем: страшная бойня у ворот на все уже написала ей кровавые ответы. Кили не было там, и она не знала, жив ли он, но и об этом молчала.
Рыжеволосый вдруг остановился и еле слышно сказал:
- Идут навстречу, немного. Готовься.
И потянул из-за пояса секиру, но вдруг замер - Тауриэль угадала это по внезапно наступившей полной тишине.
- Стрелы у тебя еще остались? - спросил он тихо.
Она кивнула.
- Но я ничего не вижу. Могу промахнуться.
В ответ был смех.
- Врут, значит, байки про то, какие вы с луком-то мастера?
Она вспомнила о так и не случившемся состязании, на которое позвала Кили вечность назад.
- Байки всегда врут, - ответила она и мягко вскинула лук. - Скажи, куда стрелять.
Гном встал прямо перед нею, под вытянутой ее рукой, и макушка его уперлась ей в предплечье.
- Вот такого они роста, - веселым шепотом пояснил он.
Впереди зазвучали шаги, теперь и Тауриэль их слышала. Сердце медленно считало секунды-удары. На десятом гном выдохнул:
- На две ладони ниже и бей!
Грянувшая схватка была короткой и жестокой: орков оказалось всего десяток, и нападения они не ожидали. Четверых поразили стрелы Тауриэль, остальные срубленными деревьями полегли под топором гнома.
- Неплохо мы справились, - судя по голосу, он улыбался. - Как твое имя, эльф?
Тауриэль назвалась.
- Гимли, сын Глоина, - услышала она в ответ. - Будем знакомы.
Привал они устроили в маленьком многоугольном зале: Тауриэль рассмотрела, когда Гимли разжег костер. Оставив ее сидеть в пятне долгожданного света среди нестерпимой черноты кругом, он оглядел зал — судя по разбросанным тут и там инструментам, это когда-то была мастерская — разгреб в сугробе мусора, щепок, обломков и каменной пыли место и осторожно опустил туда мертвую девушку. Снял с нее пробитую кольчугу, потом сбросил куртку и обернул ею ее окровавленный живот. Заозирался, что-то ища, и с тяжелым вздохом взялся за свою секиру.
- Что ты ищешь? - тихо спросила Тауриэль, до того безмолвно наблюдавшая.
- Она выбрала жить воином, похоронить ее нужно с оружием. У меня нет ничего, только секира.
Тауриэль вытянула из ножен кинжал и, подойдя, хотела было положить его мертвой на грудь, но не решилась и протянула оружие Гимли. Он смотрел на нее очень серьезно.
- Спасибо.
Он вложил эльфийский клинок под сложенные на груди мертвой руки и, поднявшись с колен, отступил. Третий их спутник - Гимли назвал его Ори - сидел по-прежнему неподвижно, и в глазах его Тауриэль видела сумрак. Сев подле него, Гимли с грубоватой лаской тряхнул его за плечо.
- Ладно тебе!.. Отомстим за парней и выйдем живыми, я верно говорю!
Ори взглянул на него, но ничего не ответил.
- Ты совсем не боишься, - сказала, не спросила Тауриэль.
Гимли легко мотнул головой.
- Нет. Толку-то? Да и мне другую смерть напророчили, не здесь.
- Напророчили?
- Мы перед походом гадали на алом. Роняешь на угли красные каплю крови и смотришь, как дым сложится.
- И ты умеешь читать эти знаки?
- Ойн умел, - Гимли взглянул на нее через дрожащий над костром воздух. - Я пытался за ним повторять. Хочешь, посмотрим, что тебе огонь скажет.
А ведь он пытается развлечь ее, вдруг поняла Тауриэль.
- Мне все равно про смерть. Я пришла за... для Кили.
- Ого, - протянул Гимли и взглянул на нее странно, как будто суеверно и благоговейно. -Два дня тому он и еще несколько остались прикрывать нас на той стороне, недалеко от ворот. Но не мог он там и погибнуть, это... глупо так было б.
- А то, что у ворот случилось, не глупо? - сквозь непонятный смех в горле прошептала Тауриэль.
- Он король, о королях Создатель заботится больше, чем о простых вояках. Силе есть только до силы дело.
Тауриэль не заметила, когда усталость оборвала в ней последнюю ниточку разума, и, только распахнув глаза в ответ на тихо окликавший ее голос, поняла, что спала.
- Уходим, - тихо сказал Гимли. - В западном коридоре шаги. Идут сюда.
Он подхватил за пояс Ори и удивительно тихо зашагал к дверям. Тауриэль последовала за ними. Пропустив ее вперед, Гимли закрыл за ними тяжелые створы.
Тауриэль не знала, сколько времени они шли в кромешной тьме, последними каплями жизни текли по пустым жилам страшного каменного трупа, в котором злобно колотилось чужое, черное сердце. Когда из черноты вокруг вдруг выступили очертания стен огромного зала, Тауриэль подумала, ей мерещится, когда Гимли сказал:
- Жилые залы впереди, а снаружи день.
Свет - неяркий, рассеянный, казавшийся осязаемым, как туман - источали будто сами стены вокруг. Тауриэль ошеломленно оглядывалась, против воли восхищенная, и Гимли, заметив, заговорил:
- Камень кругом отполирован и огранен так, что луч из световой шахты отражается от стены к стене. Там, где темные пятна — там наверняка раньше был хрусталь или вода текла, и зал этот сиял, как снег на солнце!..
Он не успел сказать ничего больше - впереди, за распахнутой в коридор остро угловатой аркой, грянули быстрые шаги. Тауриэль вскинула лук, Гимли толкнул Ори за колонну и перехватил секиру здоровой рукой. Приближавшихся было совсем немного, судя по звуку шагов, и еще прежде, чем они вступили в зал, Гимли опустил оружие и бросился навстречу, крикнув ей на ходу:
- Не враги!
Их было всего двое, но Тауриэль увидела только одного.
Темная трещина шрама рассекала его лицо, пыль и кровь так густо закрасили кожу, что она едва его узнала, а потом белым, чистым, как холодное тихое небо в разрыве меж тучами, открылась его улыбка - изможденно-горькая, но живая. Она услышала его неразборчивое восклицание, когда он разом обнял Гимли и Ори, и гримаса судорогой ударившей его боли исказила его черты, когда Гимли что-то сказал ему, а потом, подняв голову, он заметил ее.