— Оригинал письма уже часа два как в Аврорате. Вкратце, Кандид считает крайне несправедливой разницу между нынешними жизненными обстоятельствами моего сына и его сыновей. И сообщает, что будет всеми силами стремиться к равенству для них: либо я помогу ему с освобождением Рабастана и Рудольфуса, либо он радикально испортит жизнь Драко. На этот раз я даже написал ответ: спросил, где он был со своими взглядами на справедливость в данном вопросе весь последний год жизни Лорда. Так что сейчас Драко крайне нежелательно выходить из поместья, как вы понимаете.
— Лестрейндж все еще надеется, что вы как-то поспособствуете его замыслам?
Люциус пожал плечами.
— Объективно, сейчас у меня даже больше возможностей как-то влиять на ситуацию, ведь я активно сотрудничаю с Авроратом, а следовательно, вне подозрений. Разумеется, Лестрейндж понимает, что добровольно я на это не пойду — между нами слишком много недопонимания еще со времен Лорда. Так что он будет искать способы надавить.
Эта мысль Гарри совсем не понравилась. Как ни крути, а наиболее непоседливым в семействе Малфоев был тот же Драко, а значит, и шанс подставиться у него выше. Очевидно, что надо действовать на опережение, понять, что именно надо противнику…
— А что конкретно он от вас хочет?
— В обоих письмах он требовал личной встречи, чтобы обсудить, чем я могу быть ему полезным. К сожалению, встречи строго на его условиях, что категорически меня не устраивает.
Ни в словах, ни в тоне, ни в лице Люциуса не было ничего такого, что могло бы заставить Гарри усомниться в искренности собеседника. По крайней мере, потом он так и не смог понять, что именно его зацепило, заставило внимательно сопоставить вопрос и ответ. Но в родном отделе Поттера и не считали гением анализа и наблюдательности, а считали просто от Мерлина талантливым следователем.
— Я спросил не о том, что Лестрейндж пишет в письмах, — ровно сказал Гарри. — Я спросил, чего он хочет от вас, мистер Малфой. Нечто такое, что не утратило ценность после разрушения агентурной сети и ареста его людей в Азкабане?
— О… — сказал Люциус и откинулся в кресле, разглядывая Гарри с веселым интересом. — Да, знаете, Драко утверждал, что вас не уволят из Аврората, даже если вы будете каждое утро начинать с канкана на столе господина Фалька. И отнюдь не из-за героического прошлого, а только из-за незаменимости в настоящем. Рад видеть, что мой сын не ошибается в людях.
Драко говорил о нем что-то хорошее? Отцу? Но даже такая шокирующая новость уже не могла сбить Гарри со взятого следа.
— Приятно слышать. Итак?
— Скажите, мистер Поттер, кому бы вы отдали на хранение крайне сильную и крайне опасную вещь, ради владения которой очень многие влиятельные волшебники не остановятся ни перед чем?
Легкое насмешливое веселье так и не покинуло лица Люциуса, а потому Гарри не постеснялся ответить в том же тоне:
— Вот уж вам я точно этого не скажу! А то мало ли, что еще придется прятать и от вас в том числе?
— Туше! — Малфой улыбнулся еще веселее. — Тогда другой вопрос: отдали бы вы такую вещь на хранение Аврорату или Министерству? Не лично Министру или лично Главному Аврору, а организациям?
— Пожалуй, нет, — даже не изображая сомнений, ответил Гарри. — Так значит у вас есть такая вещь, сильная и опасная?
— Ставка Лорда была в Малфой-мэноре, а погиб он крайне внезапно. Здесь после него осталось очень много всего. Подавляющая часть этого наследства была конфискована, разумеется. Но Лестрейндж — вы ведь не удивитесь? — имеет доступ если не к хранилищам Отдела Тайн, то к авроратскому архиву наверняка. Он проверил списки и выяснил, что в них нет самого интересного. Целого ряда вещей, если быть точным. Некоторые из них принадлежали моему Роду, некоторые — лично Лорду, еще пара — Роду Лестрейндж и другим чистокровным семьям. Не буду утверждать, что среди этих вещей есть артефакты совсем уж запредельной мощи, но в умелых и правильных руках такой набор может оказаться сильной комбинацией.
— Но Лорд ими не воспользовался.
— Лорд находился в весьма странных отношениях с артефактами, — в голосе Люциуса промелькнула брезгливость. — Они для него были символами, а не инструментами. Он стремился обладать, но не использовать по назначению. Отголоски этой мании видны в том, какие предметы он избрал для создания крестражей.
— Но и вы не пользуетесь этими вещами тоже, — Гарри невозможно было сбить с мысли.
— На то есть две причины. Во-первых, трогать вещи чужих Родов, тем более Мраксов или тех же Лестрейнджей, я просто не рискну, особенно, в своем нынешнем состоянии. Что касается предметов, принадлежащих моему Роду… Времена меняются, мистер Поттер, и нравы меняются вместе с ними. Насколько мне известно, ни отец, ни дед уже не пользовались этим комплектом, считали цену неприемлемой. Темная магия так называется потому, что в ней нет ничего по-настоящему безопасного или бесплатного. Думаю, я мог бы рискнуть в девяносто шестом — девяносто восьмом годах, но тогда у меня не было возможности. Сейчас — точно нет.
— Допустим, я вам верю. И все-таки, у вас есть «эти вещи», — Гарри изобразил кавычки пальцами, — которые вы скрыли от министерских обысков… И теперь Лестрейндж хочет их получить.
— Примерно так. С маленькой поправкой: у меня их нет, но я знаю где и как их взять.
— Люциус, вы опять ставите меня перед сложным выбором. Вы же понимаете, что я не могу допустить, чтобы эта бомба осталась у вас?
— Я понимаю, почему вы так думаете, мистер Поттер. Но на самом деле — нет. Объясните, почему я не могу оставаться единственным обладателем знания о том, где они спрятаны?
— А вы точно единственный? — Гарри решил временно отойти от самой острой темы.
— Да. Изначально их убрала Нарцисса. Вы были столь любезны, что сразу после битвы громко заявили о ее помощи вам, так что она смогла оказаться дома уже через несколько часов после вашей Победы и спрятать все то, что ни в коем случае не должно было попасть в чужие руки.
— Никогда не сомневался в хватке леди Малфой, — буркнул Гарри, чувствуя смутную горечь. Ну не то, чтобы он ждал ангельских крыльев за спиной Нарциссы, но знать, для чего она использовала его заступничество…
Люциус, разумеется, заметил эту смену настроения.
— Вам кажется, что Министерство конфисковало у нас недостаточно много? — ровно уточнил он. — Моя жена спрятала не ценные, а опасные вещи, поймите. Вещи, которые в угаре первых дней Победы могли оказаться в вообще чьих угодно руках. Вам известно, что около трети всего, что фигурирует в первых конфискационных описях, пропало бесследно? И даже министерское Казначейство не может найти следов, а оно, я уверен, очень старается! И это кроме тех предметов, которые в описи вообще не попали, а попали сразу в карманы доблестных победителей. Впрочем, не будем об этом. Нарцисса убрала из имения то, что было бы по-настоящему опасным в злонамеренных или просто неумелых руках. Она же умеет обращаться с темными артефактами и спрятала их надежно. Потом мне позволили несколько свиданий с семьей, и нам удалось кое-что обсудить. В результате клад был разделен на две части: первая — наименее применимые и наиболее безвредные предметы, которые не страшно отдать в руки укрепившемуся министерству Шеклболта, и вторая — то, что желает получить сейчас Лестрейндж. Первая часть стала моей платой за освобождение под надзор, — Люциус снова весело улыбнулся. — Но осталась еще вторая часть. Знание о месте ее хранения — это опасное знание, и я не хотел, чтобы Нарси оставалась замешанной в это. Так что, выйдя на свободу, я озаботился судьбой этих артефактов и убрал их туда, откуда их крайне трудно достать, а найти и вовсе почти невозможно. Так что, да, теперь я единственный, кто сейчас знает, где закопан клад, и это знание защищено парой интересных ментальных блоков на случай допросов с применением особо радикальных средств воздействия.
Гарри задумчиво кивал и думал о том, что толку-то в этом надзоре, под который освобождают, если Люциус, едва выйдя из Азкабана, сумел тайно куда-то перетащить кучку опаснейших артефактов. Пришло время возвращаться к самому неприятному вопросу. Но Люциус перехватил инициативу. Он тоже некоторое время сидел молча, а потом заговорил очень серьезно.
— Волдеморт был безумцем, помешанным на магической силе и власти. Он целенаправленно собирал в своих руках наиболее сильные и наиболее темные артефакты, особо предпочитая древние родовые реликвии. Жаждал обладать, как я уже говорил. Далеко не все его сторонники были готовы отдавать ему семейное наследие, но он был легилементом и выискивал в нашей памяти то, о чем ему не рассказывали добровольно. А отказать Лорду после прямого приказа не смел никто. Ему по умолчанию принадлежало все, чем владели его сторонники. Так в Малфой-мэноре была собрана поистине пугающая коллекция. Министерство должно радоваться, что такое количество темных артефактов выведено из магического оборота.
— Но эта коллекция в ваших руках.
— Ваши предложения?
— Отдайте ее.
— Кому? Заметьте, примерно этот вопрос я задал вам в самом начале нашей беседы.
— Для начала — мне. И я, так и быть, никому не скажу, откуда у меня на руках такая радость. Я — герой, мне могло быть знамение от Мерлина.
— А вы действительно умеете обращаться с опасными артефактами или хотя бы сильными магическими предметами, мистер Поттер?
Сразу вспомнилась все те разы, когда Драко истерически вопил «не трогай», «не подходи», «не смотри», «не дыши» относительно всяких штук, с которыми работал как ликвидатор проклятий, и уверенность Гарри заметно пошатнулась. Люциус проследил за его реакцией и добавил:
— А обращаться за подсказкой к третьим лицам я бы вам не советовал. Как я уже говорил, это довольно опасная информация, и не хотелось бы, чтобы поползли слухи…
— Тогда вы мне сами скажите, что надо, а чего нельзя делать.
Люциус от души рассмеялся.
— Значит, вы мне не доверяете хранить эти вещи, но собираетесь следовать моим инструкциям по обращению с ними? И что помешает мне научить вас манипуляциям, которые сделают меня королем Европы? Особенно забавно, что сам бы я такой ритуал провести не смог, а вот вам магической силы вполне хватит.
— А такой ритуал, правда, есть?
— Какая разница, что я вам отвечу, если вы мне все равно не доверяете?
Гарри начала всерьез раздражать эта слишком ироничная перепалка, Люциус заметил опасность и снова сменил тон на предельно серьезный.
— Смотрите, «отдать» — это значит, во-первых, извлечь эти вещи оттуда, где они хранятся. Это хороший тайник, поверьте мне, и весьма защищенный. Извлечение само по себе будет целой эпопеей, и не факт, что пройдет незамеченным для заинтересованных лиц. Во-вторых, нужно найти нового «хранителя»: человека, умеющего обращаться с действительно сильными и темными вещами, но при этом такого, кому вы сможете доверять. Интересное сочетание, верно? Я, например, могу придумать только одну кандидатуру — новую леди Блэк. Но тут возникает третий вопрос: клад опасен, и опасно само знание о нем, а у Андромеды и с собственным наследством еще не все уладилось. Вы хотите, чтобы она стала единственной, кто знает? Сейчас, заметьте, Лестрейндж угрожает Драко, но Драко все-таки не четыре года. К тому же — вы сейчас решите, что я вас специально запугиваю, но, с другой стороны, не предупреди я сейчас, так вы придете ко мне же с претензиями потом — сильные темные артефакты и древний темный Род могут, скажем так, войти в резонанс и оказать влияние на мировоззрение Андромеды. Ну, и в последних: Андромеда может просто не захотеть связываться. Именно из тех соображений, которые я назвал вам ранее. Я бы сказал, она почти наверняка откажется и предложит уничтожить коллекцию.
— А это тоже вариант! — резко откликнулся Гарри. — Почему бы не уничтожить предметы, которые даже вы считаете слишком темными?
Не то, чтобы эта идея ему правда понравилась, скорее он ее даже не обдумывал всерьез. Просто интересно было, какие контраргументы придумает Люциус. А что придумает, Гарри не сомневался. И Малфой не подвел. Пожевал губами, задумчиво глядя мимо Гарри, а потом начал, как всегда, совсем не с того, о чем шла речь:
— Мистер Поттер, вам нравится роль палача? Или больше нравится выносить приговоры, исполнять которые будут другие?
— Дальше была какая-нибудь моя реплика, — хмыкнул Гарри. — Продолжайте, лорд Малфой, я вас слушаю.
Люциус мимолетно улыбнулся. Похоже, ему доставляло искреннее удовольствие смотреть, как Герой показывает зубы.
— Почему бы не казнить всех тех, кто получил пожизненное за свои преступления? Более того, почему бы не казнить вообще всех тех, кто доказал свою темную природу и неоднократно запятнал себя темными делами? Меня, например? Кажется, в ответ на такие рассуждения принято говорить о неприкосновенности человеческой жизни, о том, что убивая человека, мы уничтожаем целую вселенную… Древние магические предметы куда более уникальны, куда более наделены личностью и душой, чем многие известные мне люди. Эта душа вполне может быть черной и жестокой, но она есть. Не в последнюю очередь я скрыл эту коллекцию именно из опасений, что Министерство уничтожит ее. Я не возьму на себя роль палача, мистер Поттер, и я очень не хотел бы оказаться тем, кто выдаст палачам эти артефакты.
— Вообще-то люди отличаются от вещей способностью мыслить. И способностью к раскаянию, если речь идет о преступниках. Именно ради того, чтобы дать каждому шанс на раскаяние, и существует пожизненное… — Гарри умолк, с интересом глядя на гримасу ярости и крайнего отвращения, исказившую лицо Люциуса.
— Мистер Поттер. Я настоятельно попросил бы вас не цитировать в моем доме высказывания Дамблдора. Я помню, именно о раскаянии он рассуждал, имея в виду в том числе и Лорда, и моего сына. В обоих случаях эти рассуждения, помнится, закончились убийством, причем убийством чужими руками. Не надо… — он раздраженно пошевелил пальцами, изображая, видимо, бессмысленное сотрясение воздуха.
— Хорошо, — покладисто кивнул Гарри. И умолк, обдумывая слова Малфоя. В том числе и, да, пытаясь очистить собственное отношение к ним от тени слов Дамблдора. Что Люциус прав, и у древних артефактов есть душа, Гарри и так не сомневался. Но стоит ли сохранять им пусть не жизнь в прямом смысле слова, но существование, если суть их темна, и их использование скорее приведет ко злу? И почему, действительно, не казнить Пожирателей Смерти, осужденных пожизненно? Раскаяния от них ждать, серьезно? Как от Флинта с Руквудом? А что, кроме пресловутого раскаяния?..
…Всё-таки Гермиона — большая умница, хотя иногда и не угадаешь, в чем именно это проявится. Подсунутая ею в первый послепобедный год магловская книжка вот вроде и не так уж запала Гарри в душу, а поди ж ты, иногда вспоминается и второй раз уже именно в связи с Малфоями. И слова все того же мага, хотя это понятно, это был единственный настоящий маг в той книге, и Гарри в первую очередь следил именно за его судьбой. Он там спорил с кем-то, помнится:
«— Он заслуживает смерти!
— Верно. Заслуживает. И не только он. Многие из живущих заслуживают смерти, а многие из умерших — жизни. Ты можешь вернуть ее им? То-то же. Тогда не спеши осуждать и на смерть.»
Вот это, пожалуй, а не мечты о каком-то там будущем раскаянии… И в любом случае, ответ на вопрос «Мистер Поттер, вам нравится роль палача?» был для Гарри вполне однозначным.
— Я уничтожал крестражи, в том числе артефакты Основателей, — сказал Гарри, словно беседа и не прерывалась. Люциус понимающе кивнул в ответ.
— Вы должны были остановить Лорда, потому что это была война. На самом деле артефакты Основателей уничтожил именно Лорд, отравил и извратил самую их сущность. Вы уничтожали только крестражи.
— Вы умеете разворачивать факты нужной стороной, — криво ухмыльнулся Гарри. — Хорошо. Передать кому-либо ваш прОклятый клад — сложно, уничтожить его — неправильно, а оставлять эти вещи в вашем полном распоряжении, не считаю допустимым я. Принесете Непреложный, что никогда не воспользуетесь ни одним из этих артефактов?
— Этого мне не хотелось бы. Артефакт — это инструмент, а жизнь полна неприятных неожиданностей. Возможна ситуация крайней нужды, когда их использование окажется единственным выходом. Но я предлагаю вам разделить ответственность, мистер Поттер. Я не принесу Обета, что не воспользуюсь этими вещами, но могу поклясться, что воспользуюсь ими только с вашего разрешения и одобрения.