Осторожно, словно бесконечно извиняясь, я целую её и незаметно подношу пальцы к виску. Ворошу её воспоминания долго и бережно, стараясь причинить как можно меньше вреда, забрать минимум, но и не оставить каких-то осколков, нестыковок, зацепок, способных потом вернуться ночными кошмарами или навязчивыми идеями. Я уже сталкивался с таким и не хочу этого для неё. К тому же, хотя многие воспоминания причиняют мне боль, но её сознание и её отношение дарят мне… надежду. Надежду на то, что пока такие люди, как она, есть на этом свете, у моей борьбы есть смысл, и моя правда тоже имеет право на существование.
Когда я заканчиваю, мне требуется какое-то время, чтобы переждать подступившие слёзы, прежде чем позвать Хэнка и объяснить ему, как лучше доставить её домой. Он смотрит непонимающе, неверяще, и мне приходится подтвердить: да, это именно то, что я сделал. Господи, избавь меня от расспросов, Хэнк, мне и так тошно.
Заботы отвлекают меня от мыслей, и я окунаюсь в них с головой. Ребята тоже изо всех сил стараются помогать мне, а Хэнк и вовсе, кажется, существует в нескольких местах одновременно, принимая участие во всём сразу. Но главное, с чем я его тороплю, это Церебро. Мне безумно хочется снова прикоснуться к нему сознанием, слиться, позволив всему миру затопить мою голову миллионами образов. Хэнк ворчит, призывая к терпению и убеждая, что это не та вещь, с которой следует спешить. Зато обещает, что теперь, когда он точно знает, для чего и для кого он это делает, он сможет куда лучше подогнать новый Церебро под меня, что сделает его намного мощнее. Я смиряюсь и жду обещанного, как не ждал в детстве рождественских подарков. Единственное, о чем я ещё прошу Хэнка, даже немного внезапно для себя самого:
— Только больше никакого вывода координат. Это не нужно, я вполне способен сам определить и запомнить местоположение мутанта. А все эти списки… мы не имеем на это права, мало ли, что может произойти. Мне до сих пор страшно подумать, в чьи руки попали наши первые бумаги с координатами, и чем это ещё может обернуться для тех мутантов.
Но тут он удивляет меня, возмущённо сообщая:
— Я никогда бы не оставил подобной вещи в чужих руках! Всё это здесь, в особняке, я забрал их вместе с ключевыми элементами Церебро, которые теперь легли в основу для новой его версии, — я стискиваю зубы, осознавая, насколько был беспечен, если даже Хэнк тогда сразу позаботился о том, до чего я додумался только намного позже. — Впрочем, если бы я не сделал этого, их забрал бы Эрик, он спрашивал меня о них.
С событий на Кубе твоё имя впервые звучит для меня вслух, и это на секунду выбивает из колеи. Хэнк досадливо замолкает, опасаясь, что зря завёл разговор в эту сторону. Но я справляюсь с собой, к тому же подстёгнутый появившейся возможностью начать задуманное ещё до готовности нового Церебро, и прошу Хэнка найти эти списки.
И тогда оказывается, что ты их всё-таки забрал.
К началу лета Церебро наконец готов. И он прекрасен. Даже просто внешне. Первый прототип действительно заставлял чувствовать себя немного подопытной крысой, на которую нацепили связку электродов и вот-вот начнут бить током. С новым я чувствую себя словно на острие клинка. И это ощущение только усиливается, когда я пробую его в деле. Хэнк был прав, когда говорил, что может подстроить его под меня.Теперь при подключении к Церебро мне не нужно справляться с ним — он, как привычное и удобное кресло или как идеально сидящий костюм, обволакивает меня с первого мгновения контакта и предоставляет всю свою мощь в моё полное распоряжение. Кроме того, после нескольких проб я обнаруживаю, что при таком внешнем строении — большом, пустом и тёмном зале — мне не обязательно удерживать вспыхивающие образы в голове, а достаточно просто и удобно проецировать их прямо поверх реальности. Вначале я воспринимаю это просто как небольшое удобство для себя, но вскоре мне в голову приходит идея, и я впервые показываю Хэнку, как работа его творения выглядит моими глазами. Он очарован почти до детского восторга, после сеанса его глаза горят, и я понимаю, что теперь, когда он увидел всё с этой стороны, Церебро могут ждать новые доработки. Безусловно, к лучшему.
Но тут обнаруживается новая проблема. Хотя работа с Церебро идёт прекрасно, я нахожу так много новых мутантов, что начинаю перебирать и оставлять для будущих визитов только тех, кто кажется мне наиболее подходящим. Но на самих визитах дело останавливается намертво, я отчётливо понимаю, что просто не готов к ним. Я не знаю, как мне к ним прийти, что говорить, и я совершенно не представляю, как буду делать это один. Я никогда не выезжал к новым мутантам один.
Однажды я всё-таки пытаюсь. Хэнк отвозит меня по нужному адресу и терпеливо, не торопя, ждёт, пока я, тяжело дыша, собираюсь с мыслями на заднем сиденье. Проходит достаточно много времени, когда он, наконец, подаёт голос:
— Может, мне стоит пойти с вами, профессор?
Нет. Нет-нет, я не могу даже мысленно поставить Хэнка на это место. Я вообще никого не могу туда поставить, я уже думал на эту тему. Я стискиваю зубы и, простонав что-то невнятно-матерное, говорю:
— Прости, Хэнк… Поехали домой.
Оставляя несказанным: «Спасибо, что не задаёшь вопросов».
Дома я как к спасительному источнику снова бросаюсь к Церебро, потому что работа с ним даёт мне успокоение. И иллюзию, что я что-то делаю. Хотя на самом деле это лишь замкнутый круг.
Но случай сдвигает дело с мёртвой точки. Однажды, маясь бессонницей, я спускаюсь в Церебро глубокой ночью. И хотя понятно, что сейчас от этого вряд ли будет много пользы, порядочные мутанты ночью спят, а копаться в чужих снах меня никогда не привлекало, но мне скорее нужно отвлечься и, может быть, немного устать, чтобы уснуть.
Какое-то время я неспешно качаюсь на волнах чужих чувств, но потом что-то привлекает моё внимание, и я ныряю глубже.
Девочка-подросток. Почти совсем ещё ребёнок. Мутант. Перепуганная — её страх бьётся мне в висок — отчаявшаяся, потерянная. Я коротко выдыхаю и вглядываюсь дальше, пытаясь разобраться, в чём дело. Сбежала из дома? Одна, ночью, на незнакомых улицах? Голодная, попыталась стащить что-то в магазине, но была поймана за руку. Вырвалась, видимо, применив свои способности, и теперь в отчаянии мечется по переулкам, ожидая окрика полицейского или чего похуже. Я, не задумываясь, тянусь к ней, чтобы успокоить.
~ Не бойся. Всё хорошо. Я могу помочь.
Вспышка страха, вызванная чужим голосом в её голове, вышибает меня вон. Чёрт, я идиот. На таком расстоянии я могу с ней говорить, но едва ли смогу успокоить. К тому же, её страх и, вероятно, не только он, а ещё какие-то способности, мешают мне снова зацепиться за её сознание. Я, путаясь и ругаясь, стягиваю шлем Церебро и, не раздумывая ни секунды, бужу Хэнка.
Он ничего не понимает спросонья, но без возражений подгоняет машину и помогает мне в неё влезть. Ехать довольно долго, и единственное, о чём я могу думать — насколько далеко девочка может уйти за это время от места, которое я запомнил.
Когда мы подъезжаем, я прошу Хэнка не спеша поколесить по ближайшим улицам, а сам прикладываю пальцы к виску и полностью отключаюсь от реальности, то пытаясь нащупать её сознание, то без зазрения совести тормоша разум поздних прохожих, надеясь выудить из него нужный образ. Но её никто не видел.
После получаса поисков, я, наконец, с облегчением чувствую девочку поблизости. Боясь снова потерять связь, я, не отключаясь, кидаю Хэнку короткие образы, куда нужно ехать. Я больше не пытаюсь заговаривать, только очень легко и ненавязчиво подталкиваю её из хаотических метаний в нашу сторону. И вот мы совсем близко, я прошу Хэнка остановить машину и помочь мне выбраться. Только когда я уже собираюсь углубиться в темноту переулков, он всё же возмущается, не желая отпускать меня одного. Мне приходится отвлечься, чтобы настоять на своём, но он отступает только перед ворчливой угрозой продемонстрировать на нём, насколько я способен справиться с теми, кто рискнёт столкнуться со мной в темноте.
Мы встречаемся уже через пару кварталов, и девочка вздрагивает, увидев меня. Лёгким касанием я гашу её первое желание — бежать. И чуть-чуть приглушаю страх. Я много размышлял раньше над тем, что никогда не буду использовать своё влияние во время таких разговоров. Это должен быть только свободный выбор. Но сейчас я оправдываю себя тем, что это нужно, чтобы меня выслушали. Сложно сделать какой-то выбор, даже не услышав, что говорит собеседник. А дальше… я, конечно же, не буду на неё влиять.
— Не бойся, — как можно мягче говорю я. — Тебе незачем меня бояться, Элис. Я только пришёл сказать тебе, что ты не одна.
Хотя девочка вновь вздрагивает, услышав своё имя, я рискую заговорить телепатически:
~ И я знаю место, где ты больше никогда не будешь одна.
Её глаза расширяются, но прежнего страха в них уже нет. И я, открыто улыбаясь, представляюсь, протягивая ей руку:
— Я Чарльз Ксавье, телепат. А какие способности у тебя?
Терпеливо жду с протянутой рукой, пока она робко подходит ближе.
— Я могу... ну вроде как ставить стену в воздухе, — отвечает она, касаясь наконец моей руки.
«Силовые барьеры» — перевожу я для себя, пролистнув пару её воспоминаний. И, не отпуская руку, предлагаю:
— Поехали домой.
Когда мы вот так выходим к машине, я говорю:
— Хэнк, это Элис, наша новая ученица, — он вначале едва уделяет ей внимание, обеспокоенный моим долгим отсутствием. — Элис, это Хэнк, точнее, Генри МакКой, он тоже один из нас.
Элис, в свою очередь, смотрит на него с таким восхищением, что у него вспыхивают кончики ушей, и он спешит скрыться в машине.
Я понимаю, что должен бы сначала поехать к её родителям, которые наверняка сходят с ума от беспокойства, объяснить им всё, добиться от них разрешения перевести Элис в мою школу (которой ещё толком-то и не существует). Но я слишком вымотался за эту ночь и позволяю себе слабость махнуть рукой и просить Хэнка ехать домой.
Утро начинается в атмосфере лёгкой настороженности. За завтраком Элис опасливо косится на парней, Шон тоже обходит её по широкой дуге. Зато Алекс удивляет нас всех и быстро берёт девушку под своё крыло. Развлекает разговором, травит байки о том, как Банши учился летать (вызывая немалое возмущение друга), а потом и вовсе уводит показывать особняк.
Позже он, чуть краснея, признаётся мне, что всегда мечтал о младшей сестре. Я, смеясь, шучу, что у него вскоре может появиться много таких младших сестёр. Он, кажется, не против.
Разговор с Элис о необходимости встречи с её родителями начинается непросто. Девушка взволнованно оправдывается, но я чувствую, что у них хорошие отношения, и её страх не более чем боязнь непонимания и неприятия, но никак не что-то серьёзнее. Наконец она сдаётся, но, едва сдерживая слёзы, спрашивает: а что если они не отпустят её, не согласятся с моим предложением.
Я сам много ночей провёл, ломая голову над этим вопросом. Мучаясь дилеммой, что правильнее: позволить несовершеннолетним детям решать свою судьбу, не оглядываясь на мнение родителей, или позволить родителям, далеко не всегда понимающим, каково приходится их детям, ставить крест на их возможности научиться жить в ладу со своими способностями.
Выбор был нелёгким.
— Элис, запомни, решение оставаться в школе или нет, будет только твоим. Ты можешь советоваться с родителями, спрашивать их мнение, но я обещаю тебе, что если ты захочешь остаться здесь вопреки их воле, то так и будет. Я найду способ их убедить, даже если для этого мне придётся применить свою телепатию.
Девушка смотрит на меня ошарашенно, словно не до конца понимая мои слова. Мне остаётся только грустно улыбнуться ей и сказать:
— Но я надеюсь, до этого не дойдёт. Твои родители — хорошие люди, я чувствую это. И верю, что они постараются понять тебя и твоё желание.
Вскоре мы выезжаем к ней домой. Мой страх пропал без следа, и разговор с её семьей проходит как нельзя лучше. Родители действительно очень любят её, просто они, впрочем, как и сама Элис, были в смятении от проявления её силы и в какой-то момент не смогли найти общий язык. Я чувствую их радость и облегчение, когда рассказываю, что мог бы помочь Элис совладать со своими способностями, научиться их контролировать.
Я уезжаю оттуда с лёгким сердцем, а Элис остаётся, чтобы через неделю уже окончательно переехать в особняк. «В школу» — поправляю я себя, стараясь привыкнуть поскорее к этому факту. Так же, как и к обращению «Профессор».
====== Часть 2 ======
Теперь я лучше понимаю, что искать, и вскоре особняк заполняется весёлыми воплями, смехом, топотом ног. Пока Хэнк однажды полушутливо не замечает, что мы вскоре перестанем со всем этим справляться. Тогда я, несколько опомнившись, переключаюсь на поиск более взрослых мутантов, и мне даже чертовски везёт найти двоих из преподавательской среды. Они соглашаются сразу и с жаром. Вносят массу рациональных правок в мои планы, неоценимо облегчая мне работу своим опытом и, главное, бесконечной трудоспособностью. Им не нужно объяснять, что в такой школе они будут на работе двадцать четыре часа в сутки, семь дней в неделю и двенадцать месяцев в году. Они к этому готовы.
Особенной находкой для меня становится Дэвид, взрослый, молчаливый и порядком суровый внешне, но безгранично терпеливый во всём, что касается детей, мутант с непостижимой для меня способностью очень точно предсказывать будущее… на несколько секунд вперёд. Во время наших с ним тренировок я взрываю себе мозг в поисках ключей к этой силе. Мы добиваемся чуть лучшего контроля, более осознанного вызова предчувствий… но ни на секунду не способны сдвинуть временную границу этой невозможной силы. Шесть секунд. Иногда меньше. Иногда вообще никак, и Дэвид только, чуть улыбаясь, качает головой: «Сейчас нельзя ничего предсказать, сейчас оно не предопределено». В конце концов я сдаюсь и оставляю его в покое. Зато он успешно доказывает мне, что шесть секунд это очень много. Особенно с детьми.
Он единственный, кому удаётся управляться с целым классом вне стандартного урока за ровными рядами парт и не выходить при этом из своего ровного и спокойного состояния. Потому что даже моя телепатия не способна наверняка предсказать, что может внезапно стукнуть в голову одному из двух десятков возбуждённых тренировкой или выходом в город юных мутантов. Дэвид же умудряется предотвратить наиболее опасные их выходки или хотя бы последствия, не меняя при этом выражения лица. В этом он прекрасен.
Приближение учебного года мы встречаем почти в полной готовности. Хотя летом были и тренировки, и какие-то более привычные уроки, но всё это было не всерьёз, настоящая учёба начнётся сейчас, и нам всем нужно будет привыкнуть к такому формату общения. В качестве прощания с летом мы решаем устроить общий поход в зоопарк. Дети — это всегда дети, какими бы способностями они не обладали. Время проходит замечательно, ребята постарше разбредаются по парку для самостоятельной прогулки, и я их не держу. За младшей группой мне помогает присматривать Дэвид, и с ним спокойно, так что я не напрягаюсь, когда Хэнк отстаёт от нас, останавливаясь у чем-то заинтересовавших его вольеров.
Волну нарастающего страха я чувствую даже раньше, чем Дэвид предупреждающе касается моего плеча. Едва я успеваю развернуть кресло в ту сторону, как появляются поспешно разбегающиеся люди, и следом причина этого — крупный тигр, сверкающий невыносимо рыжим на солнце, и не отделённый от толпы никакой оградой. С одной стороны, я испытываю тайное облегчение от того, что это не один из моих воспитанников внёс такую панику в ряды отдыхающих (впрочем, уже потом, в особняке, по острому чувству вины и сообщению в новостях, что в вольере тигра внезапно рухнуло стекло, я таки нахожу виновника и долго отчитываю у себя в кабинете), а с другой — надо быстро решать, что делать. Тигр хоть и неспешно, но движется в нашу сторону, и разумнее всего было бы увести детей, пока от него нас отделяет ещё достаточное расстояние… и два десятка человек. И это не то, чему я их учил. Поэтому я пока остаюсь на месте, не давая детям поддаваться панике и перебирая в голове доступные варианты. Надёжнее всего было бы отправить туда Хэнка, он способен если не справиться, то по крайней мере отвлечь животное без серьёзного риска для себя. Но только в своей звериной форме, что нас полностью демаскирует. Куда аккуратнее могла бы справиться Элис, её барьеры практически незаметны для стороннего наблюдателя, но она ещё не настолько уверена в своих силах и если, испугавшись, не удержит барьер, то может оказаться в большой опасности.