— Ух ты, — прошептал он.
— Мы гениальные зельевары, — произнес Драко, подняв взгляд и обменявшись с Гарри победной улыбкой.
— Это решать мне, — отозвался профессор Снейп, склоняясь над их чугунным котлом номер шесть.
Гарри подумалось, что если бы он не смотрел так пристально, то легко мог бы попустить выражение крайнего изумления, мелькнувшее на лице профессора. Но то, что казал Снейп после, пропустить он точно не мог:
— Задержитесь после урока.
У Гарри опали плечи, и он увидел, что Малфой рядом тоже ссутулился. Что они сделали не так? Оно же выглядит прямо как в учебнике! Гарри покосился на котел Гермионы и Невилла. Даже у них получилось не так идеально и гладко.
Гарри, сердито топая, сходил в передний конец класса за стеклянными банками. Они с Малфоем старательно переложили в них зелье, пока оно не успело застыть. Гарри попытался стереть капли со своего учебника, но смог только более-менее равномерно размазать веселую желтизну по всей странице. Они собрали вещи и стали ждать.
— Ты правда думаешь, что я хороший учитель? — спросил Драко после целых двух минут тишины.
Гарри хмыкнул. Наверное, для Малфоя это был личный рекорд.
— Когда я это сказал?
— Когда я рассказывал про магию в корнях и цветках, Поттер, когда еще? — он вздохнул, догадываясь: — Ты этого не говорил.
— Нет, — подтвердил Гарри.
Они еще посидели в молчании, и Драко становилось все неуютнее.
— …но я должен был это подразумевать, — добавил Гарри. — В смысле, ну должен ведь. Снейп нам точно никогда такого не рассказывал. Откуда ты это знаешь?
— От репетиторов, — объяснил Драко.
— А.
После еще одной паузы, покороче, Малфой заговорил снова:
— Я правда благодарен, кстати.
— А? За что благодарен?
Малфой облизнул губы, рассматривая истертый и запачканный зельями пол.
— Ты сказал, что не настолько наивен, чтобы предположить, что я тебе благодарен за вчерашнее. Но это так, разумеется. Ты мне помог, я тебе признателен.
Гарри коротко и нервно хихикнул.
— Ты бы себя слышал… ты точно не знаешь, что говоришь.
— Знаю, разумеется, — резко сказал Драко. — Ты забыл вчерашнее? Я больше не могу лгать, и я слышу… — он сморщился, найдя взглядом своего декана. — Все слышу.
— Тогда зачем?..
— Я должен говорить правду, Поттер. Может быть, до конца своих дней. По-моему, лучше к этому привыкнуть. А ты как думаешь?
Гарри присмотрелся к нему в слабом свете настенных рожков и фоновой магии. Драко казался… несчастным, но полным решимости сделать все, как надо. Гарри очень хорошо знал это чувство.
— А ты не заметил, как редко мы друг друга не понимаем? — продолжил Малфой. — Ты ведь тоже к этому привык?
— К чему? — Гарри сглотнул, но в горле было сухо.
— Говорить правду. Мне, по крайней мере. Да? — не отступал Драко.
У Гарри внутри затрепетало беспокойное чувство, хоть он и не понимал, почему ему так тревожно признаваться в этом: очевидно было, что Драко уже сам все понял.
— Д… да, — выдавил он.
— Ладно, — уверенно заключил Драко.
Гарри так увлекся разговором, что не замечал, что урок закончился, пока мантия кого-то, проходившего мимо, не мазнула ему по щеке. Он стряхнул странное чувство и по привычке встал, но вспомнил, что им надо остаться и поговорить со Снейпом.
Когда класс окончательно опустел, Снейп стремительно подошел к ним. Он взял одну из их банок и, подбросив в воздух, поймал одной рукой.
— Пять баллов Слизерину, — сказал он. — Пять баллов Гриффиндору. — Он прожег их обоих взглядом. — Больше я ничего не скажу, так что вон с глаз моих.
***
Рон и Гермиона ждали Гарри в коридоре возле класса зелий. Гермиона трещала про свое зелье, в явном восторге от того, что смогла сделать такое непростое и полезное дело. Рон изредка вставлял фразы:
— Да, Гермиона, я в жизни не слышал ничего зануднее.
— …а потом я подумала, что, может быть, добавила слишком много окопника… или слишком мало…
— …официально признаю это второй по занудству вещью из всего, что я слышал.
— …так что я решила нейтрализовать его гидрастисом, и…
— …Мерлина ради, Гермиона, какая же ты зубрилка.
Гарри покраснел за свою кучерявую подругу. Рон это не всерьез…
Но нет, он говорит всерьез. Это так. Иначе не могло быть.
Драко грубо протолкался между Роном и Гермионой, так что Рон в итоге остался с помятым ребром и отдавленной ногой.
— Да что с ним такое?
Гарри, пряча улыбку, подумал, что с Драко то же, что и с ним, и со Снейпом тоже. Он закинул руку Гермионе на плечи и улыбнулся ей.
Гермиона зарумянилась и посмотрела на него из-под густых коричневых ресниц.
— Ты в хорошем настроении? — застенчиво спросила она.
Гарри подумал над этим.
— Если не считать странных побочных эффектов зелья, день у меня очень даже неплохой.
========== 5. Всегда есть, куда хуже ==========
Снейпа, эту квинтэссенцию слизеринского гадства, казалось, совсем не волновал тот факт, что Гарри и Драко понимают его истинное отношение к любому вопросу. Он продолжал отчитывать учеников, даже класс Гарри, хотя при этом Драко и Гарри ясно слышали, что он пьет по выходным, что он сам не понимает, как стал преподавателем в Хогвартсе, и что он отчаялся донести до большинства суть своего предмета.
— Вы должны за ним наблюдать, понимаете? — вещал он классу, склоняясь над образцом зелья на своем столе и сосредоточенно прищуриваясь. — Заметить, как пар станет перламутровым. Может ли кто-нибудь сказать, почему это происходит? Поттер?
— Зелье густеет, сэр.
По тому, как Снейп изогнул губы, Гарри понял, что тот в своем типичном стиле его разносит, но смысл его слов был даже обиднее:
— Лишь бы попроще отделаться, да, Поттер? Нашел что-то хоть немного осмысленное — и сразу замолчал и перестал думать. Ты прекрасно сознаешь, что ответ не полон.
Гарри покраснел и опустил голову. Может быть, Снейпа потому и не смущало, что Гарри слышит правду: так ему гораздо лучше удавалось его пронять, чем своим привычным недовольством.
После того, как они сделали обычное количество записей, Снейп прошел по классу, раздавая проверенные контрольные по зельям правды. В них было несколько вопросов по этике, простых фактических, а также схемы приготовления. У Гарри на верхней части работы жгуче-красными чернилами было написано «О». Кое-где в работе встречались комментарии вроде: «странно, что даже подобный личный опыт не в силах преодолеть ваше безразличие к учебе» и «орангутан и то мог бы обосновать лучше». Гарри уже знал, что Снейп говорит неприятные вещи в основном когда разочарован, но все равно почувствовал, как внутри у него разгорелась злость: он правда старательно учил, или… ну, много думал на эту тему.
Снейп взглянул на него с чем-то, похожим на злость, и вслух поинтересовался:
— Тебе действительно безразлично, что с тобой происходит, Поттер, или ты просто считаешь, что Темного Лорда тебе не пережить?
Гарри побелел, застигнутый врасплох — знакомое чувство, которое он уже не раз испытывал в обществе профессора. У Снейпа был настолько иной взгляд на мир, что иногда от этого просто шла кругом голова.
— Я постараюсь быть очень осторожным, — убедительно сказал он.
Снейп чуть улыбнулся и встретил взгляд Гарри, неожиданно разделив с ним шутку:
— Ты не перестаешь это говорить, так что это, должно быть, правда, — пробормотал он. — Так вот, в будущем старайся лучше. Жизнь существовала до него и будет существовать после. Тебе стоит на это рассчитывать.
Гарри кивнул, потрясенный, и снова посмотрел на свою работу. Ему не нужны «отвратительно» за школьные контрольные, потому что однажды у него будет своя жизнь, и кто знает, что ему тогда пригодится. Он понимал это умом, но было трудно вообразить жизнь без Волдеморта, который может все испортить.
И ему пришлось задуматься, что в его собственном словаре на самом деле значило слово «осторожный».
***
Всю неделю Малфой был на зельях в паре с Гарри. Они вместе резали и мешали, толкли и выжимали, общаясь в основном выразительными жестами или показывая пальцем. Но только когда Драко просто потянул его за рукав и с чувством показал три пальца: «Нет! Три бубонтюбера!» — Гарри начал что-то подозревать.
— Эй, Гермиона, — спросил он негромко, когда Малфой, обогнав их, ушел на чары, — ты в последнее время слышала, чтобы Малфой что-нибудь говорил?
— Ну разумеется, — ответила Гермиона.
Через минуту к ним присоединился Рон, балансирующий своими учебниками по зельям и чарам и недозакрытой чернильницей.
— Рон, — начал Гарри, как только тот собрал свои пожитки в более-менее аккуратную стопку, — вопрос, может, и странный, но ты в последние дни слышал, чтобы Малфой с кем-нибудь разговаривал?
— Да этого гада не заткнешь, — рассеянно ответил Рон.
Гарри поначалу решил, что это повлияли комментарии Снейпа насчет того, что на галлеоны всего не купишь — так же, как повлияли на Гарри призывы к благородству. Драко больше слушал, казался подавленным и задумчивым. Теперь Гарри начал понимать, что видел не задумчивого Малфоя, а отсутствующего.
Гарри нахмурился. Неужели он один заметил, что Малфой предпочел молчать, лишь бы не говорить то, что имел в виду? Он не знал, то ли это грустнее всего, что он когда-либо слышал, то ли просто умный, стратегический, слизеринский ход.
— Гарри!
Гарри помотал головой.
— Гермиона… извини. Отвлекся на минуту.
— Мы на чары, балда, — тепло сказала она. — Пошли, Рон.
Рон последовал за ними, и они нашли соседние свободные места в конце класса. Гарри, однако, заметил пустое место рядом с проблеском платиновых волос и сел с Малфоем, чтобы проверить свои подозрения.
В класс чар вошла Панси Паркинсон, за ней — пара хихикающих слизеринок. Панси поймала взгляд Драко и с неожиданной застенчивостью улыбнулась. Драко кивнул в ответ, и этом жесте было что-то чуть более душевное и чуть менее величественное. Гарри затруднился бы сказать, что именно.
Урок начался с повторения пройденных в этом месяце чар, влияющих на настроение, а потом они стали проходить Интроспектус — чары, с помощью которых можно было тщательно обдумать новую идею или переработать старую.
— Иногда мы слишком привязываемся к знакомым идеям, — объяснял Флитвик. — Они становятся как старые любимые рубашки. Сентиментальность не дает нам с ними расстаться, даже когда мы вырастаем из них. Интроспектус может помочь разобраться с идеями, убрать те, что утратили значение, сложить на хранение, как памятные мелочи. Я сам применяю это заклинание раз в год… весенняя уборка, — прибавил он, и класс с готовностью засмеялся.
Затем профессор чар попросил их применить все влияющие на настроение чары, начиная с Интроспектуса и заканчивая им же.
Гарри сомневался, что ему подобное необходимо, однако храбро остался работать с Драко и дал тому испытывать на нем чары. Ему показалось странным, что никто из слизеринцев не смотрит на них косо, а Рон и Гермиона даже не попытались с ним объединиться. Он предположил, что все начали привыкать к тому, что он сидит с Драко, еще на зельях, так что теперь не видели в этом ничего необычного. Только вот на зельях их заставил сесть вместе Снейп… поначалу, по крайней мере.
— Интроспектус, — уверенно произнес Драко. Голос у него, однако, звучал тише, чем всегда.
Гарри вдруг понял, что ему, наверное, надо просто с Драко поговорить. В конце концов, тот же не сможет ему соврать. В худшем случае он так и будет молчать дальше.
— Интроспектус, — сказал Гарри.
Драко слегка склонил голову в сторону и посмотрел вопросительно: «Работает?».
— Ты перестал разговаривать. Вообще! Не думай, что я не заметил.
Слизеринец свел брови, побарабанил по столу пальцам, снова вопросительно наклонил голову… и ответил:
— И?
Начало было не хуже прочих.
— Ну… так нельзя. В смысле, ты же не собираешься вообще больше никогда не разговаривать!
Ледяные черты Драко смягчились, и Гарри понял, что тот, наверное, услышал за словами искреннюю тревогу. Малфой снова сделал паузу, прежде чем ответить. Казалось, будто он не говорит на языке Гарри и потому ждет, когда закончат работу некие переводческие чары.
А может быть, он переводил не слова Гарри, а собственный ответ: формулировал его так, чтобы он значил нечто конкретное, не больше и не меньше, чем Драко собирался сказать.
— Разумеется, я буду разговаривать. Я прямо сейчас говорю. С моим горлом все замечательно, оно в восторге. — Он нахмурился. — Полагаю, ты не сознаешь, какая доля твоих слов на самом деле является ложью.
— Я не лжец…
На этот раз ответ последовал сразу же:
— Часто ли ты в последнее время слышал, чтобы люди говорили то, что думают? Мы все лжецы. Я просто собираюсь теперь избавляться от лжи до того, как она прозвучит, — он фыркнул. — Неудивительно, что становится не о чем говорить.
Флитвик прервал их, сказав перейти от Интроспектуса к другим чарам. Хорошо, что он временно прекратил их разговор — Гарри нечего было ответить.
— Может, станет легче, — предположил он. — Привыкнешь, может быть.
— Немного привык, — ответил Малфой и взмахнул палочкой. — Это веселящие чары. Работает?
Гарри почувствовал, как настроение у него резко улучшилось.
— Ага, немножко. Спасибо.
— Не то чтобы я хотел тебя развеселить, Поттер. Они следующие по списку, — сказал Малфой.
А потом чары, наверное, сработали как положено: что-то в невозмутимом ответе Драко заставило Гарри улыбнуться и покачать головой.
— Знаешь, это так странно, — добавил Драко, на этот раз по своему желанию. — У меня теперь есть весь этот собственный внутренний мир, которого раньше не было. Обычно все могли услышать мое мнение по любому вопросу, стоило только спросить. А иногда даже если не спрашивали.
Гарри тоже бросил в него веселящие чары. Драко блаженно улыбнулся.
— Это как стать из проститутки нянькой, — добавил он, и Гарри понял, что тот не сказал бы этого без веселящих чар, сделавших его дружелюбнее и спокойней. — Теперь мне приходится думать, в смысле, по-настоящему думать, прежде чем открывать рот, потому что то, что я думаю на поверхности, может не оказаться правдой в моем представлении, и если это так, я просто стараюсь не говорить, понимаешь? Потому что если скажу, то получится не то, что я имею в виду.
— Понял, — ответил Гарри. — Так, тебе нужна Финита.
Несколько минут они негромко обменивалась веселящими чарами, Кумуло Нимбус, заклинанием памяти и ободряющими чарами.
— Так, класс, довольно, — прервал Флитвик. — Времени осталось совсем мало, так что теперь сосредоточьтесь на Интроспектусе.
Гарри снова наколдовал Интроспектус.
Драко задумчиво свел брови, и его мысли для разнообразия сразу из головы оказались на языке:
— До этого зелья я никогда столько не думал над тем, что хочу сказать. А когда слова уже были сказаны, я просто притворялся, что это все правда, несмотря ни на что. Было ощущение, словно признаться, что я не прав — это поражение. Как будто мои слова меня к этому обязывали. Интроспектус.
— Как будто слова становились общественным достоянием, как будто стоит их сказать, и они уже принадлежат окружающим, — Гарри испытал внезапное озарение.
— Да! Именно. Знаешь, ты иногда просто гений.
Гарри улыбнулся.
— Ничего такого в том, чтобы иногда говорить правду. Я не возражаю, даже если ты иногда грубишь. Интроспектус.
— Ты все еще не понимаешь, — разочарованно возразил Малфой. — Стоит мне заговорить, и я раздаю себя по частям. Интроспектус.
— А разве не со всеми так? Каждый раз, когда что-то говоришь, выдаешь часть себя, неважно, правда это или нет.
Драко скривил губы.
— Нет. В том и состоит смысл лжи, даже если она с благими намерениями, — это отказ выдавать часть себя. Только проклятые вроде меня лишены этого спасения. — Он помедлил. — И сумасшедшие.